а она «соскучилась по малышу». Но тут случилось страшное — муж обнаружил измену. Как это произошло?
Милый молескинчик, обязательно запишу про полное разоблачение Тониной измены, но чуть позже. Притащили очередную систему, буду тупо валяться и смотреть в потолок опять. Что-то сегодня Барыня не приходила. Мог ли ты вообразить, милый молескинчик, что я буду по ней даже немного скучать? А вот вообрази. Немного скучаю…
…Пристроилась писать лежа, подложив под спину вместе с подушкой еще и одеяло, ничего, удобно. Вчера Барыня была очень милая, рассказывала всякое смешное про себя, чтобы меня развеселить. Она вообще так ничего, оказывается, мне всегда нравится, когда люди к себе с иронией относятся. Особенно мне понравилось про самое начало ее карьеры, когда она только устроилась на работу, рекламным агентом.
Собралась как-то их начальница, мадам Береснева, представительски поздравить одного важного человека с днем рождения. Происходило зимой. Мадам Береснева себе купила в тот момент очень дорогую шубу из ценного каракуля. Темно-коричневая, невероятно длинная, шуба стелилась по земле, и к ней прилагался каракулевый берет, большой. Огромный даже берет. Его части красиво размещались на плечах. Надевая одновременно шубу и шапку, мадам Береснева напоминала гигантскую овцу. Некоторые несознательные рекламные агенты, в том числе и молодая Барыня, шептали ей вслед: ты скажи, барашек наш, сколько шерсти ты нам дашь?
Совершенно неожиданно Барыне приказали сопровождать мадам Бересневу в важные гости. Это было удивительно. Барыня в то время не отличалась представительностью. Но они отправились. Транспортом их компании тогда была «шестерка» «Жигулей».
Подъехав к нужному зданию, начальница порассматривала какое-то время виды из окна, прерывисто вздохнула и опустила лицо в руки.
Барыня с водителем испугались. Им даже показалось, что нужно поворачивать обратно.
— Это невыносимо, — сдавленно проговорила мадам Береснева изнутри, — все подъехали на гораздо более дорогих машинах, чем мы. Я не выйду. Пусть девочка идет. Девочка, иди.
Это она к Барыне так обращалась. Забыла ее имя.
Барыня сильно разволновалась. Как это она пойдет одна? Знать не знает важного человека. Видит без очков плохо. Да она его перепутает с кем-нибудь.
— Не спорить со мной! — раздражалась начальница в меховом ореоле, не поднимая головы. — Не хочу ничего слушать! Иди, девочка, я сказала! Подарок не забудь вручить! Это дорогие наручные часы, вот длинная коробочка, в синем футляре. А меня до магазина довезите. Хоть успокоюсь немного…
Рядом располагался недавно открытый торговый центр, где Барыня с водителем и оставили начальницу.
Барыня с часами в длинной коробочке, увязанной лентами, отправилась в важные гости, даже не ошиблась в выборе именинника — он один был в белоснежном костюме и кружевной черной рубашке, очень нарядный. Удивился отсутствию мадам Бересневой, Барыня объявила начальницу немного приболевшей и выпила шампанского. Именинник сказал, что Барыне придется произносить речь. Раз уж она замещает свою руководительницу.
Барыня задрожала. Попыталась укрыться в туалете, но не получилось. Ее выскребли из кабинки и вернули к столам. Стакан наполнили шампанским еще, сделалось очень тихо.
Это было страшно. Тосты она тогда произносить не умела, особенно в важных гостях. Не говоря уж о том, что важного именинника она видела первый раз в жизни. Молодая Барыня набрала воздуху, сжала в руке подарок и произнесла:
— Уважаемый тот-то тот-то! От лица всего нашего дружного коллектива поздравляю вас с днем рождения, желаю здоровья-успехов-долгих лет, творческих взлетов, и пусть каждый час, отсчитываемый этими часами, будет счастливым!
И вручила в легком полупоклоне важному человеку длинную коробочку, увязанную лентами, он засмеялся, поблагодарил и принялся вскрывать подарок.
— Счастливые часы! — приговаривал он. — Вот кстати!
Гости немного столпились рядом, потому что это же принято на важных именинах — любопытствовать, кто что подарил и на какую приблизительно сумму.
Именинник снял с коробочки синий футляр, потом еще один — белый, потом в недоумении извлек изнутри нитку жемчуга, довольно длинную. Покрутил в руках.
— Достаточно проблематично будет ориентироваться с помощью этого прибора во времени, — отметил справедливо.
Все засмеялись.
И я тоже засмеялась — рассказу.
ж., 45 л.
Невероятно долго и напряженно добираюсь домой, два часа вместо обычных сорока минут, неужели уже начались новогодние «стояния», как это утомительно все! Как некстати!
Пока скучала в пробке, позвонил Алеша и сказал, что точно приедет на праздники, сможет пробыть не меньше недели, потому что занятия возобновятся уже четвертого января.
Слушаю голос моего мальчика, быстро достаю из сумки пачку сигарет, закуриваю и выдыхаю дым, он синеватым плотным облачком окутывает трубку, отмахиваю ладонью, Алеша не одобряет моего курения. Мне сейчас все сложнее как-то умещать в голове, что высокий широкоплечий мужчина, доктор-интерн, хирург в немецкой клинике — мой маленький сынок с аккуратными ушами идеальной формы и длиннейшими ресницами.
Алеша сразу получился очень красивым, когда я его увидела впервые, то просто замерла от восторга. Ходили какие-то дурацкие истории о том, что все дети одинаковые, похожие на красные куски мяса, глупость какая. Алеша лежал спокойно, глаза его, пока еще густо-синие, были открыты, ресницы доставали до темных бровей, а густые волосы аккуратно лежали, будто зачесанные на правую сторону. Редкий мальчик, со странным выражением сказала медицинская сестра, редкий.
Все в нем было соразмерно, поражало точностью выполнения, богатством оттенков, изысканностью структур. Глаза через полгода потемнели, приобретя необыкновенный цвет жженой пробки, в сочетании с темными волосами и оливковой кожей это было настолько красиво, что люди останавливались на улице и восторженно замирали, рассматривали.
Я тогда работала в только что организовавшемся рекламном агентстве ФБР (Фридман — Береснева), это вообще было одно из первых таких предприятий в постсоветской стране, счастливо незнакомой с рекламой и маркетингом. Начала, разумеется, агентом, уже через год добрый Фридман сделал меня начальницей отдела по связям со СМИ. Я договаривалась с различными изданиями, радио, телевидением о хороших скидках для выгодного сотрудничества, заключала договора, контролировала полностью весь поток рекламных макетов. Своевременная оплата счетов, комиссионное вознаграждение — и это все, конечно, тоже. Работы было много, но мне она нравилась. Опыта не было никакого, и перенять тоже возможным не представлялось. Старалась как-то оптимизировать деятельность отдела, изобретала неизвестные тогда у нас наглядные материалы для более удачной организации трудового процесса. Например, лично притащила большой лист фанеры, к нему канцелярскими кнопками каждый день прикрепляла активный график пользования служебными автомобилями — агенты же разъезжают по городу, такая профессия. Поставила на хорошую, деловую основу исторически плохие взаимоотношения агентов и специалистов компьютерного центра, ввела специальные бланки-заказы на производство того или иного макета… Приятно вспомнить, голова постоянно была занята мыслями о еще более идеальном переустройстве — нет, не мира, но отдельно взятого производства. Сны Веры Павловны, вечные русские идеи.
Алешу я отводила утром в детский сад, а забирала его бабушка, моя мама. Алешин папа блистал своим отсутствием на тот момент уже более трех лет, и тут неожиданно исчез и мой собственный отец. В точно такую же, кстати говоря, предновогоднюю пору. В магазинах по какой-то очередной причине были
