(Или еще что-то такое она спросила, какую-то очередную глупую заумность. Инстинкт бабы- собственницы. Ей мало получить твой член. Она не без оснований полагает, что мозг тоже для чего-то нужен.)
«Ни о чем».
(Это я сказал. И ведь даже врать не пришлось.)
«Я трижды просила тебя сделать телевизор потише».
(Это она снова хотела напомнить, кто в доме хозяин. Увы, увы.)
«Извини».
«То есть ты настолько ушел в свои мысли, что не слышал».
«Я извинился».
«У тебя кто-то есть еще!»
(Выпалила она довольно метко. И вот тут-то…)
То есть — уже без скобок: и вот тут-то мне следовало прислушаться к ее словам получше.
Проблема в том, что я ненавижу ее голос.
А тогда я всего лишь подумал: может, она что-то узнала о Гвендолен?
ж., 45 л.
«Ты поворачиваешься на стуле ко мне лицом, это если у тебя крутящийся стул на рабочем месте. Если обычная офисная каракатица — поворачиваешься просто. У нас мало времени, напоминаешь ты, пара минут или вообще одна. Мы не успеем, что ты придумала, говоришь ты еще. Я не отвечаю, я соглашаюсь, пусть минута, шестьдесят секунд, шестьдесят слов.
Опускаюсь на колени, это удобно. Расстегиваю ремень, разбираюсь с ширинкой, пусть она сегодня будет несложной, а то эти „на болтах“, сам понимаешь, утяжеляют процесс. С нежностью рассматриваю твой член, я бы уделила этому больше времени, но секунд и слов мало, приветливо нацеливаюсь воронкою рта, можно застонать, да, скользя вниз-вниз, или оставаться на гладкой головке, создать ей некоторый вакуум, пальцы вниз, положи мне руку на теплый затылок и по желанию участвуй в процессе, мало времени, чтобы не сбиться, я считаю про себя: пятьдесят шесть, пятьдесят семь, горячий фонтанчик в середину нёба, я глотаю, естественно, шестьдесят… шестьдесят секунд, шестьдесят слов. Ты меня целуешь? Тогда шестьдесят… две?»
Письмо от загадочной Гвендолен отправлено, завтра мне обеспечено некоторое Его волнение и даже пыл, ладно, об этом позже.
Стою в ванной комнате, пришла умыться на ночь, но, привычно подумав о Нем, привычно взволновалась, привычно расстроилась и больно прикусила нижнюю губу. Тоже привычно.
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
Поднимаюсь на цыпочки, цепляю пальцем смешную резиновую шапочку в форме растаманского берета, она оранжевая, с выпуклыми цветочками, очень удобная, если я намочу волосы, то завтра придется тратить на их укладку десять минут, у меня нет этих десяти минут. Очень люблю эти колкие струйки от душа, разбивающиеся о мою кожу, в эти моменты я не думаю ни о чем, а живу по привычке, это гораздо удобнее и совсем не больно.
Сегодня наткнулась у театральных касс на старинного приятеля с комедийной фамилией Ртов, уже много лет он перестал разговаривать на русском языке, предпочитает английский. Какой-то глубокий внутренний конфликт. Ртов оторвался от бесконечного набирания смс, дважды сморгнул и сказал:
— Hi, how are you?
— Fine.
— Good to see you. Are you going to the show?
— Yes.
— Good. See you there.
— Bye.
Посмотрел поверх очков, криво улыбнулся, как и всегда. Последний раз мы виделись со Ртовым года три назад. Билеты я купила. Давно хотели сходить с Ним именно в «Современник».
Вообще какой-то день. Неудачный. Есть у меня клиент один, в какой-то степени ключевой. И вот что- то случилось с ним. Какие-то глубинные инстинкты проявились, когда маленький мальчик, вытесняя здорового мужика, принимает решения.
Собственно, этот маленький мальчик возьми да и поставь ультиматум — чтобы лично меня не было на переговорах. Выразил желание подписывать документы «только с мужчиной», как это мило. Была вынуждена принять требование и на деловую встречу не пойду. Отправится мой заместитель Сандро, золотой мальчик, московский грузин в третьем поколении. Но как же это смешно! Некоторое время я чертовски хотела спросить ключевого клиента: неужели трусость — основная ваша бизнес-черта? Конечно, не спросила. Во-первых — выше этого всего, а во-вторых — все понимаю. Как это иногда утомительно — все понимать.
Слышу телефонный звонок, разумеется, это подруга Эва, бывшая эстонка. Она отличается тем, что звонит мне исключительно в неудобные моменты, голова в пене, тело в воде, ноги в креме, руки в масле.
ж., 19 л.
Дорогой мой дневничок, весь день мечтала поскорее до тебя добраться. Моталась по городу, как подраненная, до Нового года еще палкой не докинуть, а какие-то придурки уже продают елки и украшают фонариками березы. Ну, против украшенных берез я ничего не имею, так гораздо прикольнее. Нового года не хочу, даже не знаю.
—
—
—