протяжные голоса жителей пустыни, и властные молитвословия шаммахитских священнослужителей, странным образом сплеталось с пронзительным голосом урагана. Альх-Хазред и симхан пели вместе, и поэтому пожиратель кораблей — так в древности предки шаммахита называли этот смертоносный ветер — принял того, кто рискнул полетать рядом с ним, наравне с ним, соприкасаясь крыльями.
Третий из эльфийских флюгов не вовремя выполнил разворот и оказался буквально смят хваткой симхана и рухнул в море. Оставшиеся двое преследователей продолжили погоню. Когда шаммахит оказался совсем рядом с волной-убийцей, чуть ли не окунув нос в воду, он развернул флюги, подняв их вверх, ведя вдоль блестящей мокрой стены. Там, где край волны начинал заворачиваться вовнутрь, альх-Хазред опрокинул флюги, описал полный круг, еще один, еще — словно наматывая спираль, с каждым разом чуть дальше отодвигаясь от воды. А потом, отсчитав нужное и только ему ведомое число витков, совершил нечто и вовсе неправдоподобное: на секунду застыв, уронил флюги вниз, как с отвесной горки. И полетел над взрыкивающим морем со скоростью, от которой у всех, включая эльфов, потемнело в глазах. Крылья флюгов, сведенные до предела, превратились в тонкие иглы, пронзающие пространство. Альх-Хазред вел свои корабли по туннелю, в который сворачивалась падающая волна; позади него туннель сужался, но впереди еще была надежда успеть. Если не задержат все еще торчащие из моря остовы платформ, если не ветер не поранит крылья случайным осколком… и если не сбрасывать скорость ни на йоту — даже если у флюгера сердце заходится и вены на руках пульсируют, грозя вот-вот лопнуть, а у полуобморочного брохуса глаза закатились так, что видны одни белки.
Они успели. Выведя флюги из водной трубы, альх-Хазред поднял их на безопасную высоту, развернулся. Их преследователи сгинули. Как и предсказывал Маульташ: полетали-полетали, и сгинули. Сегодня боги были на стороне беглецов.
— Ика! Хорош отдыхать! — Шаммахит немного расслабил руки.
— Готово. — Брохус снял пальцы с шеи флюгера, и осел прямо на пол, позади его кресла. — Дальше они сами справятся.
— Какие будут распоряжения? — Голос эльфа звучал обманчиво ровно.
— Уходим от моря подальше. Виша! Как там твоя интуиция? Еще волны будут?
— Не знаю… — Еле слышно простонала девушка. — Но лучше не проверять…
— Верно. Уходим на восток. И побыстрее. Держитесь рядом, и не расслабляйтесь особо — симхан шутить не станет.
Спустя десяток минут, когда они уже успели отдышаться, Виша, сдавленно вскрикнула — с моря шла третья волна.
— Ну все. Манору можно стирать со всех карт. — Мрачно констатировал шаммахит. — Идем выше, Ика, так безопаснее.
Прошло около трех часов, когда два флюга приземлились на пустынном, каменистом побережье, где-то поблизости от Мисра. Из них буквально выпали шестеро беглецов и, не сговариваясь, бросились обниматься. Гном пустил по кругу золотую чеканную флягу, от чего объятия стали еще более жаркими.
— Альх! Ты… ты невозможно великолепен! — Виша повисла на шее у шаммахита.
— А ты только сейчас это заметила? — флюгер поцеловал ее в нос и поставил на землю. — Я несказанно польщен. Но учти — если ты еще хоть раз потащишь свою маленькую задницу куда не следует, я тебя из флюга до самого Ирема не выпущу. Даю слово пережившего симхан.
— Во всех смыслах. — Смущенно пробормотала Виша. — А… а моя сумка… вы ничего из нее не потеряли? Там такие заколки были, и вышивка…
Все переглянулись и в голос засмеялись.
— Прекратите хихикать… — Обиженно протянула Виша. — Сама знаю, звучит нелепо, но там такая вышивка была… эх вы, неучи… — И засмеялась сама.
Спустя несколько минут они принялись решать, сколько часов отдыха обязаны себе позволить.
— Я на пределе, — признался шаммахит. И в самом деле, выглядел он неважно — бледный даже сквозь природную бронзу кожи, дрожащие руки, мгновенно проявившаяся синева под глазами. — Сейчас упаду и пока сам не проснусь, лучше не трогайте.
Он с трудом, пошатываясь, добрел до своего флюга и исчез в капсуле.
— Я, пожалуй, тоже не буду смущать вас своим видом, — Ика тоже выглядел так, что в гроб краше кладут.
— Так иди отдыхай… доходяга, — Иво помог собрату дойти по флюга и вернулся к остальным.
— Вы подежурите здесь, ладно? — неожиданно попросил оставшихся Тойво. — А мы с Вишей погуляем немного, нам хочется побыть вдвоем.
— Ага… — прогудел гном. — Идите… Только далеко не забредайте, мы не будем прислушиваться. Верно, Иво?
Они ушли не так чтобы далеко; когда пара поворотов морского берега, изрезанного известняковыми лагунами, скрыла от них флюги, они укрылись в одной из них. Забрались немного повыше — там, между теплыми камнями тихо посвистывал ветер, шелестели стебли какой-то бессловесной полусухой травы, растущей у подножия скалы, мягко белел мелкий песок. Тойво, не говоря ни слова, совсем как тогда, в душе, прижал Вишу к себе и начал целовать ее.
— Сколько тебе лет, Тойво? — вдруг спросила Виша, чуть отстраняясь.
— Двадцать три. — Брохус не удивился этому вопросу.
— Значит, мы можем рассчитывать на семь лет безоблачного счастья, — всхлипнула Виша. — Если раньше времени нас не доконает наша страсть к приключениям…
— Не так уж и мало. — Тойво лизнул ее мокрую щеку. — Главное — правильно воспользоваться отведенным временем. И не шарахаться в одиночку черт-те где. Мне не очень нравится работать с людьми, но ты не оставляешь мне выбора — прошу тебя, помни, что я убью любого, кто попытается тебе повредить. Я люблю тебя, Виша. И я буду защищать тебя, и помогать тебе, и всегда буду рядом — хорошо ли тебе, плохо ли…
Он не стал дожидаться ответа, крепко обнял, прижимаясь металлическим виском к ее голове.
Песок оказался на удивление теплым и мягким, он оставлял на коже легкий белесый шлейф, осыпался с тихим шорохом, когда они поворачивались, не размыкая объятий. Више все происходящее снова казалось сном; ее сознание перестало справляться со слишком быстрой чередой событий, но Тойво всегда действовал на нее умиротворяюще, с ним она успокаивалась, открывалась ему и забывала о себе.
И Тойво, и Виша впервые в жизни любили не в замкнутом пространстве человеческого жилья, а под огромным небом, под боком у бескрайнего моря. В мягком свете дня их бледная, не знающая загара кожа отливала прозрачным перламутром, казалась тонкой и уязвимой, особенно вдоль голубых ручейков вен. Импланты брохуса вдруг перестали быть привычно-естественными, их чужеродность резала Више глаза, ей казалось, что все эти разъемы, контактные диски, шунты причиняют Тойво боль. Она прикасалась к его телу с осторожной нежностью, чуть не плача от нахлынувших чувств. А Тойво, ловя эти мотыльковые касания, погружаясь в них, уже не мог сдерживаться и открывался Више так глубоко и сильно, как никогда и подумать не смел. Его мысли стали для нее как открытая книга; с каждым вздохом, слетавшим с их губ, на секунду прекративших поцелуй, она все яснее понимала, кем была для брохуса. Виша видела его, влюбленного и тоскующего так сильно, что душа его была словно искромсана руками неумелого аспида, — и уже готового воспользоваться своей силой, чтобы добиться ее взаимности. Тойво отказался от этого намерения не потому, что был чересчур совестлив; просто именно тогда, после разгульной ночи в «Мертвецкой» Виша сама пришла к нему. Виша заглядывала в глаза Тойво, он улыбался ей и она видела, как он убивает — безжалостно и умело; из темной, затуманенной наслаждением глубины выглядывала смерть. Она всегда была там, и никуда не денется. Виша даже не догадывалась, насколько Тойво силен и как страшна его сила, но это ее не испугало; и в ответ на его откровения ее ласки становились еще нежнее. Теперь пришла ее очередь успокаивать темные волны беспокойного сознания.
Они лежали на теплом белом песке, затерянные в одной из сотен лагун на морском побережье, и им казалось, что они последние — или первые человеческие существа на этой земле. Они дышали и двигались в такт с морем, сомкнув глаза, слушая друг друга.
Дети умирающего, искалеченного мира, отмеченные его болезненными милостями — они были прекрасны, как юные боги, потому что любили.
