Рой покачал головой:
— Тебе нравится Эрик?
— Да.
Ее глаза были подернуты поволокой. Она много выпила. Рой перешел а атаку. Мне надо было поскорее привыкнуть к его вздорной болтовне.
— Вы не скажете мне девичью фамилию вашей матери? Дело, конечно, прошлое, меня в то время еще не было на свете, как, впрочем, и вас, но мне известно, что крупные промышленники часто были вынуждены служить власти. Ее, случайно, не звали мисс Крупп[6] или мисс Мессершмитт[7]?
— Нет, — ответил я, — Не до такой степени. Может, не будем тревожить мертвых?
Он извинился, а Катарина добавила, что Рой любит черный юмор. Я не притрагивался к приготовленному Альфонсом стакану с ананасами. Она начала есть и тут же прекратила. Рой съел несколько ложек. Затем мы прошли в салон. В камине горели дрова. Я отодвинул кресло от огня и удобно уселся. Мне следовало быть подальше от тепла, поскольку я мог заснуть. Катарина предложила выпить светлого напитка, настойку гореченика с привкусом диких трав.
— Очень хорош для пищеварения, — сказала она — Именно так говорят, когда хотят оправдать чрезмерное потребление алкоголя.
Она наклонилась ко мне:
— А ваш отец? Что с ним?
— Подвинься, Катарина, я не вижу Эрика. Сядь лучше рядом со мной, — сказал Рой, устроившись на широком кожаном канапе.
Кэти уселась рядом с ним и положила ладонь на бедро американца. Он оценил это жест.
— Ваш отец еще жив? — настаивала она.
Я объявил, что мой отец умер.
— Бедняжка! — воскликнула Катарина — Вы ведь круглый сирота. И у вас больше нет никого из родни?
— Только дядя, не так ли? — добавил Рой.
— Точно. Он мне как второй отец. Это он меня вырастил.
— Я ведь тебе уже говорил, — сказал Рой — Он рассказал мне об этом у Ленотра. Ты, видно, забыла.
Они глядели на меня, взявшись за руки, с таким сочувствием, словно хотели разделить мое одиночество и мою печаль. Они были из тех людей, кого не затронули драмы жизни, они знали о несчастьях только по слухам. Настойка гореченика меня опьянила. Я рассказал им о своих зарубцевавшихся душевных ранах, о родителях и моем благовоспитанном трауре. Катарина спросила, была ли у меня в жизни какая-нибудь женщина, подружка.
— Подружка? — произнес я грубовато. — Одна? Одна — это слишком много. Их нужно множество, если хочешь оставаться свободным.
Рой захлопал в ладоши.
— Видишь, видишь, — повторял он Кэти, которая надула губы.
Она, очевидно, была временным явлением в жизни Роя. С каждой новой порцией настойки гореченика мы все дальше и дальше заходили на полное ловушек поле отношений между мужчинами и женщинами. Слова моих хозяев были полны намеков на их личные отношения, они кудахтали, недомолвки сбивали меня с мысли. Я заявил, что все парочки без исключения считаю загадками. Рой хмыкнул, но признал, что я был прав. Кэти метала в него стрелы: он так и останется старым холостяком, будет жить в одиночестве. А он говорил об агрессивных укротительницах, которых следовало избегать. Поскольку они хотели помириться, им непременно надо было напасть на кого-нибудь или пожалеть его. Им нужен был козел отпущения.
— Все это — ничто по сравнению с горем Энджи, — пробормотала Кэти. — Она словно притягивает к себе горе.
Слово «горе» приняло в ее устах некий порнографический оттенок. Она этим явно наслаждалась.
— Энджи? Кто это?
Рой присвистнул, затем сделал самый меркантильный из жестов, слегка потерев палец о палец, словно считая деньги.
— Энджи? У нее много денег, но деньги это еще не все…
Я расплылся в улыбке. Мне тоже нравилось слушать о страданиях других людей. Чем богаче они были, тем больше меня занимали их несчастья.
— И кто же муж этой несчастной дамы?
Я хотел показаться светским человеком, но моя фраза треснула, как яйцо. Рой и Кэти молча посмотрели на меня.
— Она уже не замужем, — произнес Рой и вытянул ноги.
Кэти похлопала по подушке из тонкой кожи, лежавшей рядом с ней. Словно звала собачку.
— Сядь поближе. Ну же…
Рой зевнул:
— Лень шевелиться.
Кэти прильнула к нему и принялась покусывать мочку его правого уха.
— Перестань, — сказал Рой — Ты делаешь мне больно.
Пленники этих часов притворства, мы словно заблудились в пустоте. Им нужна была физическая близость, а мне — работа.
— Вы встретитесь с Энджи завтра или послезавтра… Она обещала приехать. Но ее обещания похожи на ветер, — заявил Рой. — После этой ужасной драмы она стала непостоянной, словно лунатик. Она может сказать «приезжаю завтра», а спустя несколько недель вы получаете почтовую открытку с островов Фиджи или из Сиднея с одной и той же надписью:
Кэти играла своим клоунским зажимом для волос, постоянно снимая его и вновь вставляя в пышную шевелюру.
— Энджи считает, что ее никто не любит. Если бы было на свете такое интеллектуальное явление, как обезвоживание, она бы им заболела. Ее душа иссохла.
— Браво, Кэти. Достаточно лишь терпеливо тебя выслушать, чтобы понять, что ты интеллектуалка, — бросил Рой, чтобы позлить ее.
— Видите, как он со мной обращается! — мрачно произнесла она. — Я два года проучилась в университете в Беркли.
— Как раз третьего года тебе и не хватает.
Рой раздувал пламя. Я поинтересовался их Энджи небрежно, поскольку она не была замужем! В моем положении нельзя было пренебрегать сведениями о свободной женщине.
— Она в разводе?
— Нет. С ней приключились самые худшие несчастья. Я ведь вам уже говорил: не в деньгах счастье. Она стоит примерно четыреста пятьдесят миллионов долларов.
— Или шестьсот, — сказала Кэти — А может, и вдвое больше… Ты ничего в этом не понимаешь.
У меня было восемьсот долларов в дорожных чеках, и я понимал все. Мне захотелось узнать историю Энджи, получить дополнительные сведения. Естественно, если ей семьдесят лет, я еще подумаю, стоит ли заниматься залечиванием ее ран.
— И сколько же лет этой вашей подруге Энджи?
— Тридцать, — сказал Рой.
— Тридцать два, — поправила его Кэти, наматывая на ладонь длинную прядь своих рыжих волос.
— В твои двадцать восемь лет ты прекрасная партия, — констатировал Рой.
Он явно завидовал молодости своей подружки.
— В двадцать семь, — снова поправила его Кэти.
Разница в возрасте была ее единственным преимуществом. Она встала, наполнила стаканы и
