— Ах, мы пойдем на утренник.
— А ты думал — на вечерний прием? Нет, дорогой. Вечерами я не хожу по барам с незнакомыми мужчинами.
— А со знакомыми?
— У меня нет знакомых мужчин. А вообще какое твое дело? — Ольга разозлилась — с какой стати он лезет в ее жизнь? А она рассказывает ему все, что он ни пожелает. Она явно переутомилась.
— Да нет, Ольга, я думаю, у тебя есть знакомые мужчины. И ты ходишь вечерами в бары. У тебя есть маленькое вечернее платье, знаешь, такое ма-аленькое черненькое платье, долларов… Ладно, я оставляю наглые попытки проникнуть в твои коммерческие тайны.
Ольга усмехнулась. Он прав, черт возьми. У нее есть ма-аленькое черное платьице, всего за две сотни баксов, но на ней оно выглядит на тысячу.
Ольга стала судорожно вспоминать, когда в последний раз вечером была в баре. Ну конечно, во Вьетнаме, ну конечно, в Праге. Но не в Москве.
— Да, я бываю в барах, но…
— Вот видишь, а хотела сказать неправду.
— Слушай, я боюсь с тобой встречаться, ты какой-то странный.
— Да я не странный, и чего тебе бояться в час дня в Доме журналиста?
— Хорошо, встретимся в вестибюле. Я проведу тебя по своему удостоверению.
— Отлично. Договорились. В вестибюле. Ты поведешь меня в бар.
— Договорились, пока. Он положил трубку.
Она тоже положила трубку и отскочила от телефона, будто боялась обжечься.
Она метнулась в кухню, налила апельсинового сока в стакан, выпила залпом, не поняла, что такое сделала, налила еще, снова выпила, опять не поняла. А когда налила третий стакан, удивилась — Господи, она пьет столько жидкости, будто готовится к ультразвуковому исследованию. В конце концов, ну встретится она с ним. И что? Он же не экстрасенс, который вытряхнет у нее из башки все, что там сидит. Да и она кое- чему обучилась за прошедшие годы.
Она умеет владеть собой. Иначе давно бы засыпалась. Ольга вспомнила, как в свой первый сознательный рейс, после того как Ирма и Иржи ей все открыли, она летела из Вьетнама и, сидя в самолете, вглядывалась внутрь себя. Ей казалось, она видит все, как на экране, что в ней. Она считала часы, минуты, когда приземлится самолет, ей казалось, контейнеры слишком тяжелы, у нее случится «выкидыш», прямо здесь. Она закинула ногу на ногу, так плотно стиснув бедра, что лицо побелело от усилия.
— Вам нехорошо? — озабоченно подлетела к ней стюардесса, милая блондинка с красным платочком на шее, концы которого кокетливо торчали в разные стороны. При виде красного цвета Ольгу охватила паника. В глазах стюардессы возникла тревога, но не за пассажирку, а за себя — неужели придется возиться? — Мы идем на посадку. Потерпите! — не попросила, не уговаривала, а потребовала она.
И странное дело, при всей нелюбезности души, голос — сама любезность, он успокоил Ольгу. Она расслабилась. И, черт побери, она должна доверять Иржи. Если он сказал, что не о чем беспокоиться, значит, так и есть. В конце концов, он должен трястись над ней больше, чем она над собой. Конечно, «куколок» вроде нее он наделал много, но не всем доверяет так, как ей. Она ощутила внезапный прилив радости, но тут же взяла себя в руки — рано ликовать. Она давно знала: порадуешься прежде времени — в положенный срок нечему будет радоваться. Все хорошо вовремя.
И Ольга закрыла глаза…
Сейчас, напившись соку, она поставила в холодильник пакет. Ладно, надо кончать воспоминания, что было — то прошло. Предстоит встретиться с Таней. За Таню Ирма вознаградит ее отдельно. Ольга станет ее поручительницей. И если все состоится, они с Таней вместе поедут в Прагу. Господи, на кой черт ей этот мужик? Для чего она назначила ему встречу в Доме журналиста? Ольга сама не понимала, но чувствовала, как что-то толкает ее к нему. Где-то в глубине сознания сидела необъяснимая мысль — этот человек ей нужен. Или память о победе, которой никогда бы не было без него? Как мужчина он ее не привлекал, то есть нет, все при нем, он видный, ладный, статный. Но эти слова, приходившие на ум, были безликие, лишенные страсти и порыва, как и ее отношение к нему.
— Итак, что ты можешь нам сообщить? — спросил Петр Сергеевич, глядя на Толю, сидящего перед ним на стуле. Кабинет был обставлен новой итальянской офисной мебелью, а водителю Широкова принесли стул из старой жизни, чтобы подчеркнуть, что он чужой в этом мире.
— Ну что могу сообщить, — вздохнул он. — Патрон интересовался одной машиной и одной бабой.
— Называй номер. Называй бабу.
— Бабу не знаю. А номер машины… — Он назвал без запинки.
— Ты, конечно, узнал, к кому она приписана?
— Да, узнал. — Он сообщил.
— Хм, — покрутил головой толстый. — Это что-то новенькое в жизни твоего шефа. А баба?
— А баба — я не знаю, кто такая. Машина встречала ее в Шереметьеве.
— Что ж, ладно. — Он нажал несколько кнопок: — Друг, запиши-ка номер, поинтересуйся, что за бабу катает эта тачка.
— Приступить к исполнению? — спросил «друг».
— Так точно. Немедленно. Исполнишь — мигом сюда. Что еще можешь добавить?
— Патрон слетал в Прагу. Вернулся.
— Сколько дней был в Праге?
— Три.
— Что он там делал?
— Не знаю. Он не говорил.
— А по дороге из аэропорта было что-то интересное? Толя вспомнил сразу же о сотне баксов, но решил не обнародовать новость. Бумажка приятная, новая, чужими пальцами не захватанная, пускай себе лежит там, где лежит.
— Нечего больше сказать, да?
— Нечего.
— Ну ладно, до новых встреч, Толян. Бывай. — И толстый помахал ему рукой, как вождь с трибуны.
— Иди и не оборачивайся, — посоветовал охранник, выпуская его из офиса.
Толя никогда не оборачивался, уходя из громадной комнаты. В прежние времена здесь заседал ученый совет научно-исследовательского института. Кому только не сданы здесь помещения, некогда бывшие лабораториями, где шуршали бумажками сотни серых бабенок и нечесаных мужиков. Сколько чаев здесь выпито из пачек со слоном, сколько мышей выкормлено сухими бутербродными крошками. Похоже, администрация, съежившаяся на пятачке возле сортиров в конце коридора — все в одной норке, с директором за ширмой, — сама не знала, кому именно сдала. Весь штат от прежней науки — только они: директор, секретарша и бухгалтер.
15
— Так ты вот это называешь «кукольным домиком»? — Таня оторопела. Потом она подняла глаза от домика Ирмы на фотографии и посмотрела на Ольгу. — Ну, ты даешь… — Она вскинула светлые брови. — Ты вот такое хочешь построить? Да как тебе в голову пришло? Сейчас это стоит дикие миллионы. А вообще, конечно, хороший. — Таня покачала головой, понемногу приходя в себя. — Слушай, только не говори мне, что ты заработала камерой. Для такого дома карточки надо было продавать пудами и не у нас.
— Кстати, а чем занимается твой благоверный? — вдруг спросила Ольга.
— Мой благоверный, хорошо тебе известный, все еще преподает, и у него своя крошечная фирмочка. — Таня усмехнулась. — Собирается ломать старые пятиэтажки на севере Москвы. Думает, что такой сладкий кусочек ему обломится. Но, боюсь, Саша рано радуется. Там гуляют хорошие бюджетные деньги, и вряд ли ему они перепадут. Кроме него, в этой сфере полно страждущих. Поэтому дома наверняка сломают другие. — Она махнула рукой. — Слушай, Геро, скажи мне, мы пришли сюда, в бар, и сидим над джином- тоником для чего?
— Пообщаться. Встретиться. Хочется наладить отношения с приятными людьми из прошлого. Понимаешь, нас как-то всех раскидало, а мне хочется, чтобы люди, которые нравились и с кем мне было тепло, продолжали бы меня согревать и сейчас. Душой.
