Городские улицы отзывались людским гомоном. Дорога стала ровней. Телегу трясло не так сильно, а вскоре она и вовсе остановилась. Попону сдернули, но мешок на голове остался. Щит дрогнул и пришел в движение. На этот раз его несли на руках.
— Вот так всегда… — кто-то недовольно ворчал над самым ухом. — Везет как утопленникам! Кого мы хоть тащим? Знаешь? Чего молчишь?
Ответом ему было сердитое шипение.
— Попридержи-ка язык, а то живо укоротят! Не нашего с тобой ума дело. Сказали доставить в большую залу. Вот и выполняй.
— Заткните пасти, олухи! — рявкнул офицер. Теперь к темноте добавилась тишина. Лишь иногда слышалось тяжелое сопение да кряхтение носильщиков.
Щит накренился и стал равномерно вздрагивать. Поднимались по лестнице. В нос Сергею бесцеремонно полезли аппетитные запахи. Видать, где-то рядом от пищи ломились столы. К жажде присоединился голод.
'Вот только кормить и поить меня здесь вряд ли станут, — подумал он. — И вообще, какого черта нас сюда приволокли? Что, у Альфреда не нашлось подземелья? Видать, придумал гад нечто особое'.
А герцог Аландский тем временем пытался сломить сопротивление Ригвина. Малец оказался на редкость упрямым. Вместо того, чтобы смириться и принять его условия, бросил обвинения в измене и убийстве отца. А по законам Империи за это полагалась смерть. Альфред вдруг почувствовал дыхание Трехглавого за спиной и понял: выпускать принца из рук живым нельзя!
'С его отцом, Кристианом, было попроще. Тому вполне хватало вина и женщин. Ригвина же и в расчет никто не брал. А зря! Волчонка здорово вымуштровали друзья деда в наследной Ригвинии — так и норовит цапнуть за ногу. Ишь, как оскалился.
Ничего не остается, как отправить его вслед за батюшкой после сегодняшнего пира. А пока пусть полюбуется на своих дружков, может, поумнеет!
Ну а тех придется принести в жертву. Окропить кровью с таким трудом сколоченный союз. Он и так трещит по швам. Если еще чуть-чуть попустить, то разбегутся и все остальные. Хорошо бы их замарать по уши. Тогда никуда не денутся. А то как делить пирог — все здесь, а как воевать — так чужими руками. Тьфу, тоже мне союзники!'
К вечеру Альмира напоминала разворошенный муравейник. Горожане высыпали на улицы, желая поглазеть на приехавшую со всего герцогства знать. Но к своему разочарованию обнаружили, что дворцовая площадь окружена двойной цепью солдат, пропускавших только приглашенных. Меры предосторожности были необычными, что, конечно же, не осталось незамеченным ни гостями, ни зеваками. Последние, не желая расходиться, собирались небольшими кучками, что-то шумно обсуждали, спорили, возбужденно размахивали руками. Сходились лишь в одном: жди войны.
Чувствовали это и солдаты, хмуро поглядывая то на золоченые экипажи с замысловатыми гербами, то на своих офицеров, одетых в парадные мундиры, сегодня особенно строгих и сердитых.
У входа во дворец суетились лакеи: открывали дверцы карет, помогали подняться по мраморным ступеням разодетым дамам, которые пестротой своих одеяний напоминали экзотических птиц. Сверкали золотые украшения на камзолах аристократов, искрились на пальцах бриллианты. Такого столпотворения во дворце Альфреда не помнили даже старые слуги.
Огромный зал для пиршеств был полон. Стулья гостей были накрыты мягкими шкурами. Причем чем ближе к герцогу, тем драгоценней мех. Ярко горели тысячи свечей. Сияло серебро светильников и сверкало золото огромного, на половину стены, герба: величавый дракон с кроваво-рубиновыми глазами парил на фоне Оризиса.
Посуда на столах была только серебряная. Угощение, как всегда, поражало великолепием и разнообразием. Жареные оленьи бока, молочные поросята, птица, паштеты из печени лури, телячьи почки под острым соусом, заливная рыба, грибы с земляными орехами, сыры, овощи с зеленью, золотистые большущие персики, истекающие от прикосновения сладким, ароматным соком, красно-черный виноград и многое, многое другое. В высоких кувшинах плескалось белое и красное вино, торинский золотистый сидр, делавший дам веселыми и сговорчивыми. Все было отменно приготовлено и подано со вкусом. Не зря считалось, что у Альфреда лучшие в Империи повара…
Во главе стола, как всегда, сидели герцог Аландский и его жена Герминда. Рядом ближайшие родственники, старшие офицеры гвардии, Первосвященник храма Создателя, самые знатные и богатые гости. Каждый из них, согласно иерархии, занимал определенное место, за которое цепко держался.
Таис де Трай расположилась далеко не в первых рядах. На людях ее титулованный любовник строго соблюдал этикет. И это было нестерпимо обидно. Светские дамы, свысока поглядывая на фаворитку, ехидно улыбались, радовались ее унижению. Будь их воля, она тотчас очутилась бы в солдатской казарме.
'Как ужасно, когда у тебя за спиной ничего нет! — думала девушка, гордо подняв голову и одаривая соседей обворожительной улыбкой. — Ни денег, ни поместий, ни влиятельных родственников. Стоит жирному борову Альфреду положить глаз на одну из этих б…дей, и я сразу окажусь на помойке. Нет, только не это! Ну, где же тот Бог или пусть даже демон, что мне поможет? Я отдала бы ему не только тело, но и душу…'
Но душой ее пока, как назло, никто не интересовался.
Присутствующих больше занимали стоявшие в танцевальной части зала деревянные щиты с распятыми на них людьми. Рядом дымились жаровни, наполненные до краев раскаленными докрасна углями, и лежали железные щипцы. Чуть в стороне под охраной двух рослых гвардейцев застыл худощавый юноша в маске.
Несмотря на большое количество выпитого, особого веселья не было. Дамы забыли о кокетстве, а о танцах никто и не помышлял. Музыканты, в основном, робко молчали.
Альфред, учуяв гнетущую атмосферу, осушил большой кубок, решительно поднялся с кресла и, чуть пошатываясь, пошел к щитам. Он уже понял, что в своих расчетах ошибся. Но идти на попятную упрямо не хотел. Довести начатое до конца стало делом чести.
Герцог поднял правую руку. Воцарилась мертвая тишина.
— Кридской империи больше нет! — довольно уверенно начал он. — Кристиан мертв. В стране безвластие и смута. С севера напирают варвары, а с юга угрожает Кора Вилл. Его шпионами кишат наши земли. Эти двое с его галеры, захвачены в Аландии. Прознатчики та-мильцев. — Альфред указал на щиты, и палач сдернул с голов осужденных мешки.
По залу прокатился шумок. Многие сразу узнали барона Риджи ван Хорста.
Обычно румяное лицо было серым, отечным, под глазами огромные синяки, волосы на голове сбились комками, а борода с появившейся в ней ранней сединой торчала клочьями. Но взгляд, взгляд оставался по-прежнему живым, пронзительным и каким-то очень-очень печальным. Походная одежда на нем висела лохмотьями, открывая взглядам страдающую плоть. Риджи молча смотрел на старых знакомых. И те, не выдержав, отводили взгяд.
Второго пленника никто не знал. Он был явно чужаком. Такой гигант и атлет незамеченным в герцогстве остаться не мог. От одного его взгляда становилось неуютно, хотелось побыстрее покинуть неудавшийся пир…
Заметив, что внимание переключилось на пленников, Альфред повысил голос:
— Завтра я выступаю в поход. Тех, кто не пойдет со мной, буду считать личными врагами! Их ожидает та же участь, что и этих двоих. Палач, начинай!
В тот же миг всеми забытый юноша в маске рванулся вперед. Срывающимся от волнения и негодования голосом, закричал:
— Ложь! Все ложь! Я, принц Ригвин, наследник престола Кристиды, Лорд-правитель Ригвинии, объявляю Альфреда Аландского изменником, нарушившим клятву, обвиняю в убийстве отца и похищении дворянина, а также в преступном сговоре с Кора Виллом.
— Заткните рот мальчишке! — взвизгнул герцог, бросаясь к Ригвину.
— Данным мне правом лишаю Альфреда титула, герцогства и приговариваю к смерти. Отныне любой, вступивший под его знамена, — вне закона!
Он хотел сказать еще что-то, но не успел. Подоспевший герцог с удивительной для его грузного тела
