федулинского общества. Ресторан «На Монмартре» славился своей кухней, равную которой поискать и в столице, и в особенности двумя фирменными блюдами: седлом барашка под кизиловым соусом и черепаховым супом с тмином, доставляемым в термосах прямиком из Парижа. Но суп, разумеется, бывал не каждый день, а только по каким-нибудь особенным праздникам, вроде Дня благодарения, и хватало его далеко не на всех едоков.
В этот вечер здесь ужинал Алихман-бек со свитой, потому половина ресторана пустовала. Владыка Федулинска восседал за столом неподалеку от сцены, где группа прелестных девушек в пестрых юбках изображала половецкие пляски. Подыгрывали пляскам четверо балалаечников, крутолобые, пожилые ребята в красных рубахах, подпоясанных кушаками. Всех четверых Алихман-бек выписал из Перми, где у него был филиал риэлторской фирмы «Алихман и сыновья». В последнее время мечтательного джигита почему-то тянуло на все простое, туземное, что не очень нравилось его ближайшему окружению. Некоторые роптали, позволяли себе дерзкие намеки на умственное неблагополучие владыки. Сам Алихман-бек объяснял свою новую прихоть философски. Говорил нукерам: хороший хозяин должен знать обычаи и культуру подданных. Еще говорил: если собака воет, пусть думает, что она волк. Не надо мешать. Вернее послужит. Он был умен, как бес, хотя не все это понимали.
Алихман-бек хлебал черепаховый суп деревянной ложкой с изогнутым черенком. С ним трапезничали Гарик Махмудов и Леха Жбан, русский пенек, взятый на службу из областного управления МВД, где был следователем по особо важным делам. Бывший мент уже полгода проходил в банде испытательный срок и пока зарекомендовал себя хорошо. Владыка доверил ему общий надзор за сборщиками податей.
— Настроение плохое, — пожаловался Алихман-бек, — хотя дела идут хорошо. Надо быстрее расширяться. Мы медленно расширяемся. Федулинск наш, а с Нахабино берем всего десять процентов на круг. Как понять, майор?
Леха Жбан умял промасленную булку с густым слоем икры.
— Первый раз слышу, бек. Кто такой Нахабин?
Алихман посмотрел на Махмудова, красноречиво закатившего глаза к небу.
— Нахабино, майор, — не кто такой. Это город. Там Сеня Тюрин верховодит, из липецкой братвы, но и наших много. Я против Сени ничего не имею, он хороший человек. Почему не поделиться, когда кусок большой. Но не десять же процентов. Десять — это несерьезно. Езжай в Нахабино, майор, поговори с Тюриным. Послушай, какие у него аргументы. Попробуй убедить по-хорошему.
— Липецкие давно зарвались, — подал голос Махмудов. — С ними по-хорошему не выйдет.
— По-плохому всегда успеем, — подытожил бек и знаком позвал официанта. Подскочил на полусогнутых дюжий детина с ухмылкой на всю рожу, как глазунья на сковороде.
— Чего изволите?
Алихман-бек ткнул перстом в сторону сцены.
— Вон та, крайняя, в синей наколке, — кто такая?
— Новенькая, барин, — официант, напоминавший полового, масляно хихикнул. — Лизкой кличут. Из музыкальной школы привлекли. Учителкой была.
— Ну-ка, приведи ее.
Официант метнулся на сцену, прикрикнул на балалаечников. Оркестр умолк, плясуньи сгрудились в кучу. Официант за руку вытащил смуглую, стройную девушку. Зал с любопытством наблюдал: повезло какой-то шлюшке, босс заметил.
Алихман-бек милостиво усадил девушку рядом с собой, поставил чистый бокал, собственноручно налил шампанского. Придирчиво оглядел.
— А ведь ты, Лиза, не так уж и юна. Сколько тебе?
— Двадцать три, — на щеках красотки сквозь смуглоту проступил нежный румянец, ярко пылали огромные глаза, точно два зеленоватых омута.
— Пей, девочка, не робей.
Лиза послушно пригубила.
— Родители кто у тебя?
Девушка оказалась из небогатой семьи: отец — профессор, мать — нянечка в детском саду.
— Что поделаешь, — посочувствовал Алихман-бек. — Мы папку с мамкой не выбираем. Танцевать где училась?
— В балетном училище.
— Спонсор есть у тебя?
Ответила дерзко, без смущения:
— Откуда в Федулинске спонсоры, господин Алихман-бек? Хороших нет, а какого попало сама не хочу.
В груди у Алихман-бека потеплело. В зеленых омутах сияло обещание неземных утех, в который раз суровая душа владыки поддалась сладкому обману.
— Ступай, малышка, танцуй. Попозже пришлю за тобой.
Девушка, блеснув белозубой улыбкой, упорхнула на сцену.
— Проверить бы надо, — недовольно заурчал Махмудов. — В Федулинске каждая вторая с триппером.
— Сам ты триппер, — благодушно пошутил владыка.
Мышкин приблизился к особняку с черного хода. Мусорные баки и весь внутренний дворик — одно из самых добычливых мест в городе для побирушек, но не всех сюда пускали. Здесь можно было отовариться чудесной жратвой на неделю вперед, а при удаче прихватить и кое-чего посущественнее. К примеру, ближе к рассвету, иной раз выкидывали целиковые, прилично одетые трупы, даже при бумажниках и часах.
К Мышкину подступил долговязый мужик в кожаном фартуке и в черной косынке на голове. Двор освещен слабо, лица не разобрать.
— Кто такой? Чего надо? — проскрипел мужик недовольно.
Мышкин знал здешние правила.
— А то не видишь?
— Вижу. Что дальше?
Мышкин порылся в кармане, протянул сторожу мятую десятку.
— Вот, все, что есть.
Сторож поднес бумажку к глазам.
— Новенький, что ли?
— Приезжий я. Оголодал шибко.
— Полчаса даю — ни минутой больше. Задержишься, пеняй на себя.
— Ладно, чего там…
По двору рассредоточились несколько смутных человекоподобных теней: некоторые орудовали в ящиках железными крюками, другие вроде бы бесцельно бродили от стены к забору. Мышкин быстро сориентировался. Одно из окон, как и доложил посланный днями лазутчик, утыкалось в стену кирпичной сараюшки и выпадало из поля зрения, если наблюдать со двора. Окно вело в складское помещение, заставленное мешками с крупами. Как и другие окна, оно снабжено сигнализацией, но в рабочее время сигнализация отключалась. Рама, обработанная тем же посланцем, висела на двух гвоздях — одна видимость. Чтобы снять ее, спрыгнуть вниз на бетонный пол и приладить раму обратно, Мышкину понадобилось минуты три.
Он посветил в темноте ручным фонариком — мешки, мешки, мешки и дверь, обитая железом, с простым английским замком. Подойдя, осторожно потянул за ручку — открыто.
По коридору шел смело, не таясь, как у себя дома, и никого не встретил. Через два коридора — грузовой лифт. Нажал кнопку вызова — огромная кабина со скрипом распахнулась.
В лифте скинул с себя солдатскую шинель, стащил калоши с сияющих мокасин — и остался в добротном темно-синем костюме и белой рубашке, с кокетливой бабочкой на шее. Черные очки поменял на теневые с золоченой оправой. Теперь он ничем не отличался от обычных завсегдатаев клуба, пришедших скоротать вечерок в покое и неге.
Пошатался туда-сюда, огляделся. Вокруг мелькали знакомые чернобровые лица, но попадались и
