Сержант вышел из машины, легко запрыгнул сначала на капот, потом на крышу. Начал осматриваться…
Дым… что-то горит и горит серьезно, не то, что машина — видимо, свалили в кучу старые покрышки, полили бензином и подожгли, это было еще в Сомали. Стрекочущие над городом вертолеты. Едва слышный перестук выстрелов — в горах они разносятся далеко…
Сержант соскочил с крыши.
— Похоже, там мятеж. Долбанные хаджи вышли на джихад, там наверняка сейчас все перекрыто блокпостами. Соваться туда сейчас — безумие.
— Я смогу проехать! Смогу проехать!
Сержант обернулся к полулежащему на заднем сидении доктору.
— Чего?
— Я смогу проехать! Развяжите меня, и я смогу проехать! Я знаю дорогу.
— Где это?
— В Шейхане! Мы сможем туда проехать!
Неплохо… Скверный район, там одна Аль-Каида с Талибаном под ручку.
— Ты просто хочешь нас подставить, только и всего!
— Нет! Нет! Мы уйдем вместе! Я знаю как, просто развяжите меня! Развяжите!
Сержант повернулся к Чамберсу.
— Что думаешь?
— Можно двинуться по полукольцевой, но там явно патрули. Там и в самом деле все так плохо?
— Вертолеты. Пальба. Дым.
Чамберс кивнул. В качестве журналиста он не раз видел такое… в этой стране грань между нормальным и безумным была очень тонкой. Достаточно проповеди муллы на пятничной молитве и весь город может сойти с ума и начать все крушить. Недавно какой-то придурок сжег Коран, после этого в Джелалабаде, Кандагаре, в других местах разъяренная толпа громила полицейские участки и помещения ООН, это показали по телевизору… но никто не показал того, что в это время творилось здесь. Здесь несколько убитых во время разгона мятежа столь обычное дело, что на него никто и внимания не обращает. А не показали потому, что простой обыватель не должен знать о том, что здесь — такой же рассадник терроризма, как и в Афганистане, наверное, даже и хуже. Потому что может возникнуть вопрос — почему мы с ними не воюем.
— Понял. Здесь полно дорог… их нет даже на карте… от лагеря к лагерю… они используются для нелегальных перевозок.
— И что ты предлагаешь?
— Я их не знаю. Ты их не знаешь. Может быть — он знает?
Сержант кивнул головой, потом достал из кармана свернутую веревку, отрезал от нее кусок в пару метров. В несколько движений пальцев соорудил петлю и продел в нее свободный конец.
— Э, ты чего.
Сержант вытащил с задней двери профессора на землю, надел ему на шею удавку, после чего разрезал веревку, связывающую руки и ноги.
— Слушай, ублюдок. Может быть, мой напарник верит тебе, но я не верю, ни на грамм. Если ты приведешь нас в засаду, первая пуля твоя. Ты мне и на хрен не нужен, равно как и все твои регалии чертовы. Для меня ты — кусок дерьма, работающий на мусликов, понял?
Профессор закивал.
— Да, сэр!
Очевидно, такой стиль общения ученому, да и вообще любому исламисту — был хорошо знаком.
— Садись за руль. Первая пуля — твоя. Я сяду назад…
В Шейхан они въехали под ночь…
Это место появилось давно, здесь жили люди — но это было всего лишь нищее захолустье, до того, как Советы пришли в Афганистан, и началась война. С одной стороны в Пакистан хлынули беженцы из Афганистана, с другой — деньги с Ближнего Востока и от США. В Пешаваре стало хорошо жить… намного лучше, чем в других частях этой отчаянно нищей, забытой Аллахом страны, здесь крутились деньги, и можно было заработать денег, занявшись в один из отрядов, который шел в Афганистан убивать афганцев и советских солдат. Можно было заработать и рай, став шахидом на пути Аллаха, такие возможности тоже предоставлялись регулярно и широко. После ухода советских войск, Пешавар превратился в главный торговый город Афганистана, место, где можно было все что угодно купить и все что угодно продать, не опасаясь, что товар разграбят, а тебя самого убьют. Здесь покупали недвижимость те из афганцев, кто разбогател на торговле наркотиками и грабеже своих соотечественников. Наконец, после одиннадцатого сентября и вторжения американских войск в Афганистан — Пешавар стал главным логистическим центром для снабжения сил стабилизации, а так же главным оплотом нелегальной деятельности в этой части земного шара. В этом он напоминал Сайгон — город, павший в семьдесят пятом под натиском коммунистической орды. Он расширился настолько, что Шейхан стал городским районом. Тот факт, что рядом был большой лагерь беженцев и несколько мечетей с радикальными муллами, а так же печально известное медресе Хаккания — оно было именно на северо-востоке от города, как и Шейхан — предопределил суть этого места. Самый рассадник исламского экстремизма, ваххабизма и деобандизма. Полиция опасалась сюда входить, функции полиции при необходимости выполняла армия.
Шейхан стал всемирно известным после того, как осенью прошлого года американский дипломат и бывший боец SEAL Раймонд Дэвис шел по улице с непонятными целями и услышал треск двигателя приближающегося мотоцикла. Обернувшись, он увидел старый китайский мотоцикл, который стоит здесь долларов триста в переводе на твердую валюту и двух молодых людей на нем с закрытыми шлемами лицами. В Афганистане, где служил Дэвис, это означало, что жить тебе осталось очень недолго, если ты не предпримешь чего-то прямой сейчас. Он и предпринял — достал пистолет Глок и несколькими выстрелами сбил обоих седоков с мотоцикла. Деревня Шейхан — место чрезвычайно скверное и на выстрелы начала сбегаться толпа, в основном вооруженная. Страховавшая Дэвиса машина ускорилась, он прыгнул в нее — и им удалось оторваться, но при этом они насмерть сбили человека. Добраться до консульства им не удалось — их задержала полиция, и все это закончилось очень и очень скверно…
Была ночь, и Аллах велел ночью спать — но только не им. Они снова — засунули профессора на заднее сидение после того, как вышли к Шейхану, но связывать его не стали, только заблокировали двери центральным замком. Теперь — Чамберс вновь вел машину, а сержант сидел рядом, держа автомат наготове. Было такое ощущение, что они спускаются в самые глубины ада…
Днем здесь были бои. Ночью все затихло, чтобы с рассветом вспыхнуть вновь — Аллах велел ночью спать. На улицах — возведенные из подручного материала баррикады, догорающие машины. Все ставни дуканов — местных лавок — закрыты напрочь, железными ставнями. Полиция — только по периметру, в район не суется — и даже тут сидит в своих бронемашинах. Обычно такие мятежи заканчиваются тогда, когда мятежники проголодаются…
Новенький Дискавери шел тихо, плавно, как тень, не привлекая внимания. Ночной монокуляр помогал сильно — они сразу видели, какие на улице проблемы и растворялись в темноте, отыскивая обходной путь. Мятежники тоже выставили немногочленную ночную стражу, они грелись у бочек с горящим тряпьем и солярой, у них были ружья и автоматы. В одном месте их обстреляли — но они успели скрыться, пули ушли в пустоту. Профессор говорил, куда ехать…
— Это здесь! Здесь! — внезапно вскричал профессор, тыча куда-то пальцем.
— Стоп!
Чамберс припарковал машину у тротуара. Впереди, в сотне с лишним метров — горели костры, и их отраженного света хватало, чтобы в монокуляре ночью улица была видна как днем.
— Где?
— Слева! Вон то здание!
Сержант присмотрелся. Здание из серого железобетона, крупное для этих мест, двухэтажное. Железные ставни и на первом и на втором этаже, следы от пуль на стенах — но их немного, и не было видно, чтобы здание было взломано и разграблено. Между первым и вторым этажом — какая-то вывеска. На
