прегрешения перевесят твои несомненные добродетели и тебя ждет пламя?
— Я говорю о том, что хизб важнее джихада — спокойно ответил Аслан — пусть ты и не согласишься, но это так. Сплачивают людей, прежде всего слова, и только потом — совместно пролитая кровь. А ты всегда ставишь кровь на первое место.
— Это так. И только поэтому я жив.
Подали жижиг — галынш — эта перемена потребовала намного большего времени. Перед каждым едоком поставили тарелочки с самим жижиг-галынш из теста и курятины, небольшую пиалу с чесночным соусом и отдельно — пиалу с чесночным бульоном. Было вкусно…
— Для чего ты меня пригласил? — спросил Шамиль, поедая свою порцию — уж не хочешь ли ты отговорить меня делать джихад? Это тебе не удастся сделать, ибо в моей груди сердце льва, а не шакала…
— О нет… — сказал хозяин дома — я и не думал об этом. Ибо сказано — даже если делать зикр двадцать четыре часа в сутки, или читать фатиху, то и тогда ты даже на десятую долю не сравнишься с тем, кто вышел на пути Аллаха. Джон — будем называть его так — предлагает нусру[78] нашей умме. Взамен на то, что мы поможем убрать кое-кого, кто сильно мешает…
— Чье время истекло, так будет правильнее… — поправил гость хозяина дома, опять-таки довольно бесцеремонно — эти люди нам не мешают. Просто их время давно истекло…
— Русисты? — поинтересовался Шамиль.
— И не только.
Гость достал откуда-то миниатюрный — Шамиль никогда такого не видел, раза в два меньше обычного — ноутбук, пощелкал клавишами. Найдя требуемое, передвинул магнитофон так, чтобы Шамиль мог его видеть — фотографии нужных людей менялись раз в десять секунд.
Шамиль всмотрелся.
— Шайтан, это же правоверные!
— Но они не раз убивали вас, похищали ваших людей… — заметил гость.
Шамиль досадливо покачал головой.
— Это совсем другое. Это вам все равно, против кого воевать, для нас же — каждый из нас всего лишь правоверный, и только потом — араб или нохчилла. Многие мои люди не поймут этого и не выполнят приказ. А мне — вовсе даже не хочется вешать себе на шею кровников.
— А если все будут думать не на вас, а на других?
Аслан наклонился вперед.
— Послушай, Шамиль, послушай хотя бы потому, что я тебя старше. Не гожусь в отцы, но клянусь Аллахом, я тебя старше, а адаты[79] требуют уважать старших и прислушиваться к их словам. На нас смотрят как на зверей все более-менее цивилизованные люди, и это плохо. Только такие люди как Майкл — он впервые назвал имя своего гостя, хотя, вероятно и фальшивое — еще дают нам возможность существовать как нация и иметь землю, где мы можем жить, как хотим. Нет, нет! — властным жестом руки он остановил вскинувшегося было Шамиля — не впадай в грех гордыни, и не поминай сейчас не к месту Всевышнего. Много нам помог Всевышний, когда русисты пошли в атаку и уничтожили Ичкерию, а? А много ли нам помогли Братья-Мусульмане — которые вступили в сговор с ФСБ и выдали эмира Хаттаба… да и тебя пытались выдать? Только от того, как мы будем жить — по уму или нет — зависит, где мы будем жить, и будем ли жить вообще. Майкл обратился к тебе с деловым предложением, а ты — отверг его.
Шамиль — на сей раз не стал возражать, ибо чувствовал правоту собеседника. Дело в том, что он родился и вырос в СССР. Если бы он родился и вырос в Саудовской Аравии, где отец запросто может утопить загулявшую дочь в бассейне по приказу религиозной полиции мутавы — он бы думал по-другому.[80] Но он родился в СССР, получил образование в советской школе, там же он получил и изрядную дозу атеизма, цинизма и неверия. Ислам — был для него удобной ширмой, набором малопонятных слов, которые надо было произносить и действий, которые надо было совершать в определенное время. Он твердо усвоил, что ислам — это люди, которые придут тебе на помощь как родному — в то время как русисты не только не придут — но и кинутся друг на друга, будь такая возможность. Ислам — это беспредельно преданные тебе люди, которых можно оставить на смерть, прикрывая отрыв от сидящей на хвосте группы спецназа. Ислам — это шейхи, у которых столько денег, что они не могут их даже сосчитать — и они готовы будут поделиться ими с тобой, если ты одной с ними веры и делаешь джихад. Это был ислам Шамиля — не больше и не меньше. Если бы остался СССР — он, наверное, продвинулся бы по комсомольской или партийной линии и возможно даже стал бы первым секретарем обкома партии — место второго традиционно было зарезервировано за русским, который и должен был работать. Если бы это давало какую-то выгоду — он бы молился на телевизор.
— Я ничего не отвергал. Просто это трудноосуществимо — сказал Шамиль — и очень опасно в плане возможных последствий. В Мекку и вообще — на землю Халифата — относительно просто попасть, можно сделать свое дело — но почти невозможно уйти живыми.
— Варианты могут быть разные… — сказал Майкл — вас могут сбросить с парашютом с высоты несколько тысяч метров. Или после дела — забрать самолетом, вертолетом или с моря. Вам могут обеспечить любую легенду, какая только возможна… почти любую. У нас есть друзья в Мекке. Мы предлагаем вам несколько иной… уровень деятельности.
— А что с этого получу я? — в лоб спросил Шамиль.
Вместо ответа — гость положил на стол тяжело, солидно звякнувший мешочек.
— Это задаток. Вне зависимости от того, согласитесь вы или нет. Можно сказать — на джихад. У вас есть друзья, эфенди… Там, где вы даже и подозреваете…
Поспел шашлык. Томившееся два дня в смеси кислого молока и уксуса баранье мясо размякло, его нанизали на шампуры и поджарили над мангалом, в который нагребли углей из костра, который поддерживали рабы. Белый, вкусный дым мангала невесомо витал в воздухе подобно джиннам, привлеченным сборищем. К шашлыку подали водку, русскую водку — и она пошла на ура, пришлось даже выносить новый ящик. Наиболее богобоязненные успокоили себя двумя обстоятельствами. Первое — в хадисах говорится, что правоверным запрещено употреблять опьяняющие напитки из плодов хлебного дерева — а водка была сделана из ячменя. Второе — уже стемнело, и можно было считать, что Аллах не видит сего непотребства. Кто-то уже и вмазался — про наркотики в хадисах [81] тем более не сказано, а наркотики в этом доме водились в оптовых количествах. Женщин не было — но кое-кто уже похотливо поглядывал на бачей и рабов, ибо в отсутствие женщин на джихаде — правоверному разрешено (халяль) совокупиться с животным, с ребенком любого пола, с пленным или даже с таким же как он сам воином Аллаха. Только присутствие самого Шамиля да опасения оскорбить хозяина этого дома — отрежут голову и закопают как собаку — удерживали от более решительных действий.
Для Шамиля — из дома вынесли стол, в костер подбросили дров и плеснули бензина, чтобы ярче горел. Кто еще держался на ногах — не держащиеся валялись у заборов и машин — встали на зикр, вперемешку гости дома и родственники хозяина. Из магнитофона гремел «Город мой, ты в огне» Тимура Муцураева, то один, то другой джигит вливался в зикр и рысил по кругу, подбадривая себя воинственными криками и стрельбой в воздух…
Сам же хозяин — стоял с гостем там, где потемнее — у стоящей крайней в ряду машин под навесом бронированной Тойоты. Нечленораздельные крики — доносились сюда, но не так громко, и можно было разговаривать.
— Зверье… — скривился Майкл — просто не могу понять, Аслан-эфенди, что у вас общего с этими животными. Вы же цивилизованный человек.
Хозяин дома дружески положил гостю руку на плечо.
— Общего мало, согласен. Но есть. Мой отец одно время был главным инженером Грознефти, потом работал в Министерстве нефтяной промышленности в самой Москве… пока все не повалилось к шайтану. А его отец ахархо… крестьянин. Но все мы — нохчилла, чеченцы… тебе сложно это понять. Знаешь… у нас в горах всегда было мало нормальной земли. А скот надо было кормить зимой, потому что зимой снег и скот не накормишь снегом. Тогда мужчины, связавшись между собой веревкой, как альпинисты, шли на крутой склон и начинали косить траву. Косить траву сложно, ты должен делать взмахи косой и можешь запросто
