— Левой, левой, — крикнул молоденький командир, и Яхонтов невольно взял ногу. Он уже забыл, куда направлялся, и теперь шагал рядом с красноармейцами.
У входа в Зимний дворец командир внезапно остановил роту. Сломав строй, красноармейцы зачем-то пошли во дворец. Яхонтов не мог понять, что происходит. В тот день он узнал, что красноармейцев водят на экскурсии в музеи, и это потрясло его. Он вспомнил своего полковника, который говорил ему: «Голубчик! Армия — не университет!»
Мысли его все время возвращались к тем красноармейцам, с которыми он пришел в Эрмитаж. С какой убежденностью они пели о том, что Красная Армия всех сильней! А она и в самом деле всех сильней. Разве она не доказала это в гражданскую войну, когда выгоняла интервентов, генералов и баронов — Врангеля да Унгерна…
И еще, пожалуй, его поразили музеи. Сколько же там теперь посетителей!
И еще. Вопреки ожиданиям (видимо, и на него повлияла белоэмигрантская пресса) в советских городах он видел мало красных флагов. В Америке звездно-полосатые на каждом шагу.
Когда над океаном поднялись нью-йоркские небоскребы, Яхонтов подумал: «Теперь я знаю, что такое гениальная архитектура. Это когда Адмиралтейство кажется выше Вульворта». И еще он поклялся, что обязательно свозит в СССР Мальвину Витольдовну.
Проходя таможню, он очень боялся, что у него отнимут книги. Особенно обидно будет, если не удастся провезти вот эту. Он купил ее в день отъезда. Виктор Александрович заметил, что из большого книжного магазина один за другим выходят военные и у каждого какая-то книга, явно только что купленная. Он зашел и увидел, что военные расхватывают книгу «Мозг армии». Автор Б. М. Шапошников. Он знал полковника Шапошникова по Генштабу в предреволюционные годы. Оказалось, тот самый. Яхонтов купил книгу и увидел, что это третий и последний том. «Дайте мне и первый и второй», — попросил он. Рассмеялась продавщица, рассмеялись два молоденьких командира, стоявшие рядом:
— Все надо делать вовремя, товарищ! Те тома вышли два года назад. Где вы были тогда?
Где вы были тогда, «товарищ» Яхонтов?
Слава богу, на нью-йоркской таможне все обошлось.
Как стать «красным генералом»
Дома Яхонтова ожидало приглашение президента университета Южной Калифорнии д-ра фон Кляйншмидта принять участие в дискуссии за «круглым столом» по проблемам Дальнего Востока. Виктор Александрович поехал — дискуссия могла дать кое-какой материал для его книги. Но прежде чем сесть за «круглый стол» с учеными мужами, Яхонтов по просьбе президента университета выступил с лекцией о Советском Союзе. Д-р фон Кляйншмидт собрал группу своих друзей, чтобы послушать свежие впечатления человека, вернувшегося из таинственной Советской страны, — тем более русского человека, способного сравнить старую Россию с новой и не отгороженного от окружающих языковым барьером. Слушали Яхонтова благожелательно, собрались интеллектуалы, искренне пытавшиеся понять происходящее в СССР. Лекция читалась в узком кругу, было и несколько журналистов. «Мое выступление привело к тому, — вспоминал Яхонтов, — что некоторые газетчики решили, что я советский представитель. Очевидно, по их мнению, никто не мог быть благосклонным к этому режиму, если не являлся его частью. Так или не так, но моя фотография появилась в местных газетах с такой подписью: «Красный генерал, который выступит в университете». Поэтому следующую лекцию я начал с выражения благодарности местной прессе за представление меня в столь неожиданном и незаслуженном качестве. Подобные «ошибки» в отчетах о моих лекциях стали случаться чаще и чаще после того, как я стал посещать Советский Союз. Я никогда не протестовал, впрочем, в том и не было бы толку. Опровержение никогда не оказывает того воздействия, как первичное высказывание. Да и следовало ожидать многократных доказательств того, что моя позиция не всем по вкусу. Сначала просто непредвзятость, а позднее моя дружественная позиция по отношению к Советскому Союзу и его действиям осуждалась. Что еще можно было ждать от тех, кто никогда не хотел знать правды о Советском Союзе, никогда не желал быть честным по отношению к нему и специализировался на том, чтобы снабжать своих читателей дезинформацией об этом странном государстве, в котором совершалось нечто, выходящее за рамки их собственных представлений».
Увы, не только среди недобросовестных газетчиков находились люди, к которым достучаться с правдой о Советском Союзе было невозможно. Были такие и среди личных знакомых, разумных, казалось бы, людей. Но и они не все выдержали ту правду, которую привез Виктор Александрович из своей первой поездки на Родину. Один из таких людей, рассказывал Яхонтов, великодушно опуская его фамилию, буквально взмолился:
— Я не могу не верить вам, Виктор Александрович, я знаю, что вы честнейший человек. Но не подвергайте меня мучениям. Я не хочу, я не могу вынести, когда о большевистском режиме говорят что-то хорошее…
Там же, в Калифорнии, Яхонтов в последний раз встретил бывшего генерала барона Будберга. Когда-то в Хабаровске он служил под его началом в штабе округа. Потом они ненадолго встретились на фронте, в 10-й армии, откуда, впрочем, барон вскоре уехал… Потом они виделись в Японии. Теперь Будберг, совсем уже старик, доживал свой век в Америке. Яхонтов стал рассказывать о своей поездке в СССР. Барон сказал: «Виктор Александрович, я вас давно и хорошо знаю как честнейшего человека и не сомневаюсь, что все, о чем вы мне рассказываете — чистая правда». Слезы навернулись у него на глазах. Он знал, что скоро ему придется умирать на чужбине…
Обсудив в Калифорнии дальневосточные проблемы и завязав полезные связи среди тамошних специалистов, Яхонтов поспешил обратно на Восточное побережье. Начиналась сессия института политики в Вильямстауне. Снова специалисты по Дальнему Востоку собрались за «круглым столом» под руководством того же профессора Блексли. Одной из тем, которую обсуждали специалисты, были советские районы Китая и сформированные в этих районах красные армии. И снова обсуждался вопрос: серьезно ли это, надолго ли это и откуда все это взялось. Не обошлось и на сей раз без кивков в сторону все того же Кремля. Яхонтов в своих выступлениях высмеивал рассуждения о руке Москвы. Думать так, говорил он, это значит игнорировать реальность. А в реальности в Южном Китае нет никаких русских, кроме белоэмигрантов. Что касается самих советских районов Китая, Виктор Александрович высказывал мнение, что это начало очень важного, имеющего всемирное значение процесса. Он сравнивал положение в Китае с тем, что происходило несколько лег назад в России. На этой сессии института Яхонтов впервые подумал о том, что Советы в Китае могут стать темой отдельной книги. Но это, говоря по-русски, «на потом». Пока надо дописывать начатый труд.
Кроме дальневосточной ситуации, вильямстаунская сессия в августе 1929 года обсудила ряд других проблем, в том числе «парадоксы современной индустрии», а именно: почему, несмотря на ее поразительное развитие, «нищета остается проблемой». Интеллектуалы, среди которых не было марксистов, искренне недоумевали. Но все же надо воздать им должное: они хотя бы осознавали, что нищета остается проблемой. Они хотя бы видели, что и в разгар «просперити» в Америке процветают далеко не все. Их хотя бы не вводила в заблуждение относительность понятия «средний американец», который, согласно всем подсчетам, в президентство Герберта Гувера с каждым днем жил все лучше и лучше. Цифры завораживали. Правительственная пропаганда переживала золотые дни. Оппозиция поджала хвост. Курсы акций ползли вверх. Доллары возникали «из ничего», но — настоящие доллары. А сквозь увеличительное стекло кредита их казалось так много, что американцы покупали, покупали, покупали. Рассрочка никого не страшила — завтра я заработаю больше, чем сегодня, и легко расплачусь за все. Вот такая она, Америка, мистер Яхонтов, не то что ваши большевики с их то ли авантюрной, то ли бредовой «пятилеткой».
И никто, почти никто в опьяневшей Америке не предчувствовал бури. Она грянула 29 октября 1929 года, и день этот вошел в историю США как «черный вторник». Начался жесточайший экономический кризис. Вскоре, как всегда, неведомый автор придумал анекдот, ставший известным всем без исключения американцам. Паника на Уолл-стрите возникла потому, что кому-то случайно понадобился один доллар
