Керенский, работавший там в библиотеке Гувера. «Временный» на лекцию Яхонтова не пришел. Вторую серию лекций Виктор Александрович прочитал по пути домой в городах Среднего Запада. Но не только материальная необходимость заставляла его снова и снова подниматься на лекторскую трибуну или садиться перед микрофоном местных радиостанций. В те дни, сразу после установления дипломатических отношений с СССР, в Америке резко возрос интерес к Стране Советов. Американцы валом валили послушать человека, который уже не раз побывал в СССР и сейчас только что возвратился оттуда. Обстановка для выступлений на его главную тему была благоприятной, надо было пользоваться конъюнктурой (а он знал, что волна интереса скоро спадет — так здесь всегда бывает). В результате только к рождеству он вернулся в Нью-Йорк, завершив тем самым свою «кругосветку».
Он плотно засел за книгу, и к весне рукопись была готова. Осенью «Китайские сонеты» вышли из печати и были, как вспоминал Виктор Александрович, «очень тепло встречены критикой, особенно либеральной и радикальной». Влиятельная «Нью-Йорк таймс» напечатала обширную рецензию, в которой выразила сомнения в том, что китайские советы столь сильны, как он это утверждает, и что они имеют будущее.
Авторитетный специалист доктор Эдгар Сноу поместил благожелательный отзыв на труд Яхонтова в журнале «Соушиэл энд политикл сайеис ревью», который он издавал в Китае на английском языке. Эдгару Сноу суждено было стать автором нашумевшей и до сих пор читаемой на Западе книги на ту же тему под названном «Красная звезда над Китаем», но она вышла на четыре года позднее, в 1938 году. Сноу делал, в общем, тот же вывод, что и Яхонтов, утверждая, что китайские советы очень жизнеспособны и что их существование имеет очень большое значение.
После выхода новой книги увеличилось число приглашений на лекции, как выражался Яхонтов, «от либеральных и радикальных групп». В частности, он выступил на собрании Американской лиги против войны и фашизма. Яхонтов стал все чаще и чаще выступать — и на английском, и на русском языке — перед рабочими. «К несчастью, — вспоминал Виктор Александрович пять лет спустя, — на мои «регулярные» лекторские ангажементы плохо повлиял мой интерес к рабочей аудитории. Реже становились приглашения из тех мест, где большее значение, чем то, что я должен был сказать, имело мое военное звание, мое прошлое офицера императорской армии, дипломата и, наконец, члена кабинета Керенского. В то же самое время мои выступления перед рабочими делались все более частыми. Одна опытная в подобных делах дама дала мне такое объяснение этому феномену: некоторые клубы считают несправедливым платить высокие гонорары за лекции, которые тот же лектор практически бесплатно читает «пролетариям».
Имя Яхонтова становилось все более известным, он выступал в печати все чаще и чаще. Вскоре его издатель мистер Ковард, который хорошо чувствовал конъюнктуру, предложил Виктору Александровичу написать книгу под заглавием «Взгляд на Японию». Естественно, тот с радостью согласился и засел за работу. Весной 1936 года он сдал готовую рукопись.
Материальное положение Яхонтова упрочилось настолько, что он смог наконец осуществить свою мечту: поехать в Советский Союз с женой и дочерью. С ними ехала целая группа, но в отличие от предыдущей поездки на этот раз подбирал ее сам Яхонтов. Это все были его друзья — американцы, а также еще одна русская эмигрантка, Ирина Скарятина, бывшая фрейлина императрицы. Теперь она приняла приглашение Яхонтовых поехать и взглянуть на родную страну. Решили никуда не заезжать и поспешить в Ленинград, где они успевали на проводы белых ночей.
Яхонтов ехал практически по тому же маршруту, что и в 1929 и в 1933 году, и снова поразился быстроте перемен. Страна преображалась на глазах, и перемены во всех сферах жизни радовали. «Не было больше недостатка ни в каких продовольственных товарах, — писал Яхонтов об этой поездке, — и хотя еще трудно было найти модную одежду в магазинах, люди, встречавшиеся на улицах, а в особенности в театрах и в отелях, были одеты гораздо лучше, чем во времена моих предыдущих приездов. Экономическое развитие было удивительным; к тому времени СССР по объему производства уже обогнал все европейские страны. Этот факт был хорошо известен во внешнем мире, и только чрезвычайно наивные или злобные люди теперь говорили об «экономическом провале» советского режима. Далее, росли его международное влияние и мощь».
Яхонтов очень жалел, что он никак не попадает в Москву ни на 1 мая, ни на 7 ноября. Как хочется посмотреть военный парад на Красной площади! Говорят, что интуристам разрешают стоять на гостевых трибунах у Мавзолея. Но был разгар лета, и никаких парадов не предвиделось.
А метро? Не он ли, прочитав лет десять назад о планах построить в Москве метрополитен, мысленно заглядывая вперед, представлял себе будущие станции на Остоженке и на Арбате подобными станциям нью-йоркского сабвея. Но Москва превзошла всех! Она как будто наверстывала упущенное. Как-никак, а в Лондоне метро появилось в 1863-м, в Нью-Йорке — в 1868-м. В России Александр И незадолго перед тем подписал манифест об освобождении крестьян. Скульптор Толстой создал памятную медаль: помещик и крестьянин подают друг другу руки, их обоих обнимает за плечи царь. А в Лондоне в это время чеканили медаль по поводу пуска подземки. Вот они, точки отсчета! Но как непросто в жизни, в истории. Молодцы, метростроевцы, сотворили чудо. Безусловно, они заслужили, чтобы в их честь назвали улицу. Но зачем же дли этого стерли с карты Москвы древнее имя — Остоженка? Ведь в советской столице возникают совершенно новые улицы. Вот бы и назвать одну из них Метростроевской… Станция «Дворец Советов». Her еще дворца, дворец будет — в том сомнении нет, — но зачем ради него сносить храм Христа-Спасителя? И не задавит ли небоскреб дворца все в округе, в том числе и Кремль? Замечательно само по себе, что одна из самых главных площадей российской столицы названа бессмертным именем Пушкина. Кто знает, может быть, ради Пушкина и можно было пожертвовать названием Страстная площадь, может быть. Но зачем надо было сносить Страстной монастырь? На его месте ничего нет, пустое заасфальтированное пространство. Неужели монастырь снесли только для того, что бы видно было стандартно-скучное и ничем по нью- йоркским меркам не примечательное здание «Известии»?
Противоречивые чувства испытывал Виктор Александрович на Родине. И восхищение, и сомнения, радость и печаль, гордость и недоумение. Не со всеми своими спутниками Яхонтов был откровенен. Он считал ненужным говорить друзьям-друзьям-американцам о том, как он грустит по поводу уничтоженных храмов и утраченных названий. Только с Мальвиной Витольдовной делился он своими сомнениями и (да и то не всегда) со Скарятиной. Даже с дочерью он был сдержан. Его огорчало, что Ольга смотрит на Россию глазами иностранки. Умом он понимал, что это естественно — о Родине у нее могли сохраниться лишь смутные детские воспоминания. Но кто она — американка, чешка, японка? Русская ведь…
Последний сюрприз Родина преподнесла ему буквально в час прощания. Уезжал он и на этот раз через Ленинград — а как же иначе? В последний вечер, расплатившись в гостинице, упаковав чемоданы и оставив их на попечение дежурной, они пошли в Мариинский театр, уже давно, впрочем, не Мариинский, а с прошлого года еще и Кировский. Пошли, рассчитав, что с последнего действия придется уйти — иначе не успеют на пароход. И вот когда в последнем антракте Яхонтов, окруженный своими спутниками, направлялся к выходу, в фойе он внезапно лицом к лицу столкнулся с Верховским. Александр Иванович был моложав, элегантен, в очках (а не в пенсне, как раньше) и — в форме комбрига Красной Армии. Какая чудовищная несправедливость случая! Почему они не встретились ну хотя бы в предыдущем антракте! У Яхонтова счет шел на минуты. «Идите, я вас догоню», — коротко бросил он своим спутникам и протянул Верховскому руку.
— У меня считанные минуты, — быстро сказал Яхонтов, чувствуя, что спазма сжимает ему горло. — Надо бежать на пароход, вещи в вестибюле гостиницы. Я живу в Америке, но я не враг родной стране… Я друг, поверьте…
Не отпуская его руку, Верховский сказал тоже с трудом:
— В вашей честности и любви к Родине, Виктор Александрович, я никогда не сомневался и сейчас не сомневаюсь.
— Александр Иванович, на будущий год я обязательно приеду снова. А теперь — до свидания. Надо бежать.
— Найдите меня через наркомат, Виктор Александрович. Обязательно.
На будущий год приехать не удалось. Когда Яхонтов снова оказался на Родине, Верховского давно уже не было в живых.
…Осенью того же, 1936 года вышла из печати книга Яхонтова «Взгляд на Японию». Встретили ее
