тропическим климатом, хотя ему надо было вспомнить о харматтане, северном знойном ветре, дующем в сухой сезон. Тот ответил, что другие ученики назвали бы его дикарем, если бы он поступил иначе. «Можно подумать, – восклицает Чинуа Ачебе, – что в самой нашей погоде есть что-то позорное! Я думаю, – продолжал он, – мой долг писателя – внушить этому пареньку, что нет ничего неприличного в африканской погоде, что пальма может быть подходящей темой для стихотворения».[2]
Этот эпизод может вызвать улыбку, но не случайно он искренне и глубоко встревожил писателя. Чинуа Ачебе справедливо увидел в нем симптом серьезной болезни. Колониализм обкрадывает душу народа, внушает ему сомнение в истинности национальных культурных ценностей, заставляет его искать «модель» своей культуры в заграничных образцах, а это ведет к утрате чувства национального достоинства и веры в собственные творческие силы.
Следуя той же внутренней логике, Ачебе протестовал против попыток колониалистской критики ущемить или принизить национальное достоинство африканского писателя. Он зло высмеивал оскорбительную претенциозность европейских литераторов, в чьих глазах «писатель-африканец был чем- то вроде несовершенного европейца, который, при терпеливом руководстве, постепенно вырастет и начнет писать, как любой европеец, а пока обязан быть скромным, выучить все, что может, и в то же время отдавать должное своим учителям в форме либо прямых восхвалений, либо, поскольку хвала иногда фальшивит и вызывает неловкость, в форме откровенного презрения к самому себе».[3]
Истинной гордости противно самодовольство. Ачебе отстаивает национальное достоинство африканских народов, но ему чуждо какое-либо националистическое высокомерие. Он далек от нигилистического отношения к европейской культуре, подлинные ценности которой постепенно занимают свое место и в жизни нигерийского общества.
Резко восставая против колониализма и расизма, писатель с растущей тревогой спрашивает себя: не служат ли колониализм и расизм для определенных кругов африканского общества своего рода «козлом отпущения», на которого удобно взваливать любые грехи?
«Одной из главных задач писателя всегда была борьба с расовой несправедливостью, – рассуждал Чинуа Ачебе в статье, опубликованной в 1966 году на страницах парижского журнала «Презанс африкэн». – Но должны ли мы ограничиваться старой темой расовой несправедливости (какой бы болезненной она ни оставалась), если вокруг нас возникли новые формы несправедливости? Я этого не думаю».[4]
Мысль высказана писателем в то время, когда большинство африканских стран уже завоевало свою независимость. Он задумывается над тем, как складываются человеческие судьбы в новых исторических условиях. Для него очевидно, что реальность во многих странах Африканского континента далека от того, к чему стремились люди в эпоху борьбы за освобождение. Писатель настаивает на необходимости писать правду о том, что вызывает гнев, боль, возмущение.
Отстаивая свое право трезво оценивать противоречивую социальную действительность, Чинуа Ачебе подчеркивал, что писатель занимает особое положение в обществе. Он – учитель, к которому обращаются за советом и помощью.
«Я был бы вполне удовлетворен, если бы мои романы (особенно те действие которых я развертываю в прошлом) объяснили моим читателям, что их прошлое, несмотря на его теневые стороны, не было одной длинной ночью дикости, от которой действующие по божьему поручению европейцы спасли их».[5]
Но защита собственного достоинства африканца лишь часть того «урока», который Ачебе хотел бы преподать своему читателю. Вторая не менее важная часть – это призыв задуматься над тем, что же сегодня происходит в нигерийском обществе, и определить свою меру ответственности за происходящее.
Английский литературовед Г. Гриффит в труде, посвященном творчеству группы африканских и вест-индских писателей, утверждает, что они работают «в культурном изгнании». «Воспитанные в условиях культуры, коренным образом отличной от культуры Великобритании, они все-таки стали писать по-английски».[6] Но европейская культура осталась для них чуждой, развивает далее свою мысль Г. Гриффит. Вместе с тем они оказались оторванными от корней национальной культуры, очутились в изоляции внутри своего общества. Г. Гриффит признает, что Чинуа Ачебе занимает центральное место в современной африканской литературе. Тем не менее и в его произведениях обнаруживаются симптомы «культурного изгнания» – отрыв от родной почвы при невозможности укорениться в чужеродной духовной среде.
Идеи английского литературоведа типичны для определенного направления западной критической мысли. Его сторонники больше не решаются прямо высказывать свое пренебрежительное отношение к молодым национальным литературам вчерашних колоний, но и не хотят признавать их самобытность и художественные достоинства. Пытаясь доказать, что создаваемые на английском языке произведения африканских и карибских писателей чуть ли не фатально обречены на второразрядное», Г. Гриффит ставит себя в один ряд с критиками неоколониалистского толка.
Творчество Чинуа Ачебе – убедительное опровержение надуманных и фальшивых идей английского литературоведа. Как и большинство писателей-нигерийцев, он пишет по-английски. Но говорит ли этот факт о разрыве с родной культурой и неспособности постичь культуру другого народа? Отнюдь нет. И дело не только в том, что жизненный опыт Ч. Ачебе – это крупица исторического опыта всей нигерийской интеллигенции, а его мысли – отражение духовных исканий нигерийского общества. Уже с первых творческих шагов он задумывается над судьбами родного народа, над будущим его древней культуры.
Опубликованный в 1958 году роман «И пришло разрушение» сразу же сделал имя Чинуа Ачебе широко известным.
Автор позднее говорил, что роман «И пришло разрушение» – первая часть трилогии, задуманной как историческая фреска эволюции нигерийского общества. Этот замысел не был полностью осуществлен. Тем не менее роман воспринимается как вполне законченное, внутренне цельное произведение.
Скупо, отдельными штрихами рисует автор картины природы, суровой к обитателям Умуафии. Их будни заняты тяжелым трудом. Вероятно, мало кто упрекнул бы молодого писателя, если бы он и приукрасил жизнь людей в те далекие времена; такая позиция отвечала бы определенным настроениям части нигерийского общества, склонного смотреть в даль веков через розовые очки. Но чувство правды побудило Чинуа Ачебе не скрывать острых противоречий в крестьянском мире, о котором он писал. Старые порядки рушились, и вдумчивый, внимательный художник видел закономерность, неотвратимость надвигающихся перемен.
В центре романа образ Огбуэфи Оконкво, вождя деревни Умуафия. Ему первым пришлось столкнуться с белым человеком, и эта встреча стала для него роковой. Огбуэфи Оконкво кончает жизнь самоубийством. Он принял свое решение, не желая примириться с изменениями в жизни Умуафии, вызванными появлением европейцев. Огбуэфи Оконкво прекрасно понимал, что самоубийство – согласно взглядам игбо, чудовищный вызов традиционным нормам морали – глубоко потрясет его односельчан. Но сможет ли этот трагический акт остановить начавшееся разрушение? Нет, отвечает писатель.
Успех романа был обусловлен также и тем, что Чинуа Ачебе затронул особенно чувствительную струну в душах своих соотечественников – их обостренный интерес к истории. Перед народами. Нигерии – игбо, йоруба, хауса, иджо, бини – вставал вопрос: каково же их прошлое и каким может стать будущее? Еще совсем недавно история воспринималась ими как совокупность отдельных преданий, теперь, ее понимание трансформировалось. Возник интерес к прошлой жизни народа, его деяниям к культурным свершениям.
Статья «Понятие чи в космологии игбо» (1972), написанная Ч. Ачебе во время работы в Институте африканских исследований в городе Нсукка, представляет собой своеобразный ключ к пониманию мировоззрения народа игбо. Чи – таинственный двойник человека, его судьба и предназначение, а одновременно Как бы часть его души, его второе «я». Изучая противоречивые, изменяющиеся от района к району представления, связанные с этим понятием, писатель увидел, как его соплеменники мыслили структуру человеческой личности и ее характер. Ведь в этих представлениях народа игбо о чи отражались его представления о самом себе.
