ответ на его колкое замечание дед шумно вдыхал воздух и принимался палить в собеседника из всех орудий своей сокрушительной эрудиции. Он называл состояние современной медиевистики «жалким». Знание старофранцузского — «прискорбным». Он отказывался принимать на веру сведения, добытые из «протоколов католических палачей» или льстивых эпистол какого-нибудь голландского посланника при пышном и враждебном дворе.
В отличие от могучего деда, еще в полной мере сохранившего княжеские манеры, отец Марка был человеком куда более уравновешенным. Он тоже любил историю и языки, но главной его страстью был театр и — как у многих домоседов того времени — минералогия. Легко, даже с тайной радостью согласившись на отречение от ректорской власти, он не глядя подмахнул несколько исторических бумаг, по которым правление государством переходило к крикливой клике новоявленных либералов средней руки, оставил дворцовые покои и переехал с молодой женой и сыном в небольшой особняк на градском холме. Питая патологическое отвращение к перемене мест и путешествиям, он очень приятно проводил все свое время в городе, в Английском клубе или в опере, полагая посещение дальних островов Каскада рискованным предприятием, а двухдневное плавание в Крым на дизельной яхте — великим подвигом, о котором должны слагаться поэмы. Возможно, в отместку за его чрезмерную осторожность жестокий демон случая подстроил так, что он погиб сорока лет от роду, попав под автомобиль в нескольких шагах от собственного дома — то ли засмотревшись на театральную афишу, то ли подбирая с панели осколок яркой смальты.
Некоторые главы из записок деда, относящиеся к ранней истории княжества и напечатанные в трех номерах «Исторических чтений», Марк знал почти наизусть. Эти журналы были среди его детских книг про волшебников и пиратов, и хотя многое в них было неясно, они даже еще настойчивей трогали его воображение, чем всякие капитаны Флинты и сказочные Сезамы. Перечитывая их, он как будто слышал глубокий голос деда, видел его освещенные настольной лампой легкие седины и смуглые руки, быстро листающие истертый том.
«История этих мест до основания Запредельска на редкость однообразна и скудна. Широкое скуластое лицо с колючими глазками и клиновидной бородкой надвигается на нас из тьмы времен. Трепещут костры на ветру, в лунном свете поблескивает сбруя, доносится лай собак и стоны пленников. В тесной кибитке голый младенец на полу играет засаленным темляком и радужным птичьим перышком; тут же на меховой подстилке коренастый мужчина со смазанной жиром косицей и длинным шрамом на загорелой спине грубо овладевает хрупкой белокожей девочкой с костяными бусами на шее, на запрокинутое лицо которой садятся мелкие черные мухи. Пресыщенный деспот, развалясь на подушках в походном шатре, развлекается видом казнимых неприятелей и мало-помалу под мерный хруст костей и вопли несчастных начинает клевать носом.
Римляне до этих краев не дошли. Варвары и азиаты-кочевники, сменяя одни других, то появлялись на берегах Днепра, то исчезали, не оставляя после себя ни книги, ни храма, ни речи. Эпоха долгого владычества скифов завершилась в
III веке с приходом из Скандинавии готов во главе с королем Филимером. Они создали на нижнем Днепре государство Ойум (что значит „речная страна') со столицей Археймар („речной дом'), находившейся, по-видимому, на одном из островов Каскада, как предположил еще в XVIII веке запредельский архивист Герхард-Фридрих (Трифон Иванович) Крафт. Это королевство существовало недолго: в последней трети
IV века при короле Германарихе готы вынуждены были оставить Ойум, теснимые пришедшими с востока свирепыми гуннами. Римский историк Аммиан Марцеллин с содроганием описывал гуннов так: „Их дикость превосходит все мыслимое; с помощью железа они испещряют щеки новорожденных глубокими шрамами, чтобы уничтожить на корню волосяную растительность, поэтому и старея они остаются безбородыми и уродливыми, как евнухи. Они не варят и не приготавливают себе пищу, а питаются ко реньями и сырым мясом, которое они иногда предварительно согревают, держа его, сидя на лошади, промеж ляжек'.
В VI веке днепровские степи захватил другой кочевой народ — обры (авары), чье происхождение туманно, а судьба схожа с судьбой гуннов, бесследно исчезнувших в бескрайних степях. Им на смену в VIII веке с Каспия пришли хазары, два столетия спустя разгромленные киевским князем варяжского происхождения Святославом Игоревичем. Багдадский путешественник X века Ибн-Хаукаль, оставивший после себя „Книгу путей и государств', скорбя и вздыхая, так описал разорение столицы хазар: „И ал-Хазар — сторона, и есть в ней град, называемый Самандар... и были в нем прекрасные сады... и вот пришли туда русы, и не осталось в городе том ни винограда, ни изюма'.
В то же время на берега Днепра переселялись из Заволжья племена диких печенегов, коих кон стантинопольский историк Лев Диакон с отвращением называл „пожирателями вшей'. С ними связано еще одно упомянутое в летописях событие, случившееся поблизости от наших островов. Весной 972 года, возвращаясь из византийского похода, князь Святослав не внял предостережению старого воеводы Свенельда, советовавшего обойти днепровские пороги посуху, и попал в засаду печенегов, в схватке с которыми погиб. Согласно легенде, печенеги ночью перевезли его, изрубленного, но еще живого, на главный остров Каскада и только на другой день отсекли ему голову, чтобы сделать из его черепа заздравный кубок.
В середине XI века — этот галоп через века быстро приближает нас к кульминации — на эти земли пришли половцы, против которых объединились русские князья, сойдясь на Хортичем острове — всего в десяти милях ниже островов Каскада. А там настало время монголов. В 1223 году русские дружины вновь сошлись на Хортичем, на этот раз, по иронии Клио, вместе со своими бывшими врагами — половцами, и двинулись на татаро-монгольские войска, и 31 мая были разбиты на реке Калке. С той поры земли вблизи Каскада долгие годы пустовали — точнее, почти двести лет. Из-за частых набегов татар землепашцы и бродники не селились в этих местах.
Так случилось, хвала Богу, что далматские странники появились на островах в то время, когда Золотая Орда распадалась на отдельные ханства: Сибирское, Казанское, Ногайское, Крымское и прочие. Ханы были слишком заняты распрями и междоусобицами, чтобы обращать внимание на горстку колонистов, укрепляющих отдаленные мшистые скалы на Днепре, и у наших странников было целых сорок лет покоя, позволившие им закрепиться на островах Каскада.
В 1461 году, уже после смерти Нечета-Далматинца, крымский хан Хаджи I Герай и запредельский правитель Драган Святоша заключили в Кырк-Ере военный союз, обеспечивший островитянам независимость. В 1475 году запредельский флот под командованием Стефана Петровича выступил на стороне паши Гедика Ахмеда и совместно с ним разгромил генуэзские колонии в Крыму. Безымянный русский летописец говорит о ста кораблях всякого добра — оружия, утвари, мрамора, припасов и скотины, „опричь того две ладьи золота', вывезенных далматцами из Каффы. Союз с крымскими татарами уберег запредельцев от разорения, когда в 1557 году татаро-турецкое войско разрушило крепость князя Вишневецкого на Малой Хортице.
Запредельцам, число коих в те времена уже превысило сто тысяч человек, приходилось быть тонкими дипломатами. Дочь Зорана I Грузного (вес его был таков, что ни одна лошадь не могла его вынести, и он, как греческий бог, стоя в золоченой колеснице, правил квадригой белых кобыл) была выдана за герцога Йоркского, а сын Марка III Нежного обвенчался с прусской принцессой Анной-Луизой. В царствие Петра Великого на островах Каскада гардемарины обучались морскому делу, при Григории Потемкине остро витяне вместе с русскими и пришлыми голландцами строили ретраншементы и верфи на юге империи. В 1789 году правитель Запредельска Марк ЕХ Отчаянный (delirium tremens[16] ) позволил преследуемым на родине немцам-меннонитам из Данцига основать на одном из островов Каскада собственную колонию, получившую название Розенталь, „а также освободить по убеждениям их от воинской службы и разрешить им держать харчевни и постоялые дворы и варить пиво и мед как для собственных нужд, так и для продажи'».
Затем шли страницы с рассказом о дипломатических распрях при европейских дворах того времени и причудах русских царей, которые Марк обыкновенно пропускал, после чего дед вновь обращался к истории речного архипелага.
