астрологом, и он сказал мне, что, поскольку Нептун находится под знаком Овна, именно это я и должен буду совершить. Поэтому не вините меня, вините его».
Судья вздохнул и огласил свой вердикт: «Поскольку это дело не имеет прецедентов, мне пришлось обсудить его с моими вышестоящими коллегами. И боюсь, что ваши аргументы не убедили меня. Я приговариваю всех вас к максимальному сроку наказания. Но, пожалуйста, помните, что я посоветовался со своими коллегами, и они сказали мне, чтобы я вынес такой приговор. Поэтому не вините меня, вините их».
Трудно признаться в том, что нечто неприятное произошло по вашей вине. Однако как ни странно, но признать, что нечто хорошее произошло благодаря вам, очень легко. Похоже, что результаты наших действий обладают ретроспективным влиянием на нашу ответственность за них.
Один из способов уклонения от ответственности за свои действия состоит в том, чтобы прикрыться советом других. И в самом деле, одна из главных причин, по которой мы спрашиваем мнение других людей, заключается в том, что мы надеемся, что они согласятся с тем, что мы хотим сделать, и таким образом обеспечат внешнюю поддержку нашему выбору. Не имея достаточного мужества, чтобы действовать в соответствии с собственными убеждениями, мы ищем поддержку у других.
Мы обманываем самих себя, если считаем, что можем приуменьшить свою ответственность лишь потому, что ищем совета у других. На самом деле это всего-навсего неявно видоизменяет нашу ответственность. Мы в ответе не только за выбор своих действий, но и за выбор своих советчиков, и за готовность следовать их совету. Например, если я обращаюсь к священнику и он дает мне плохой совет, то я отвечаю не только за свои последующие действия, но и за выбор плохого советчика, и за то, что последовал его совету. Именно поэтому защита, с которой выступают Мэри, Манго и Мидж, неадекватна.
Тем не менее, прежде чем отвергать их просьбы, посчитав их простыми отговорками, мы должны всерьез признать тот факт, что не являемся экспертами во всех областях и иногда нам нужно спросить совета у более осведомленных людей. Например, если я ничего не понимаю в компьютерах, а какой-то эксперт в этой сфере даст мне плохой совет, то, разумеется, в том, что мне достанется непригодный компьютер, будет виноват эксперт, а не я. В конце концов, что еще я мог сделать, кроме того, чтобы выбрать своего советчика как можно лучше?
Возможно, тогда нам нужно допустить некий континуум ответственности, в котором мы будем менее ответственны за те действия, на выполнение которых у нас нет достаточной квалификации, более ответственны за то, в чем мы квалифицированны, и наполовину ответственны за большинство областей нашей жизни, в которых мы знаем кое-что, но не все.
Однако опасность такого подхода в том, что, как только мы признаем этот принцип, защита, подобная защите Мэри, Манго и Миджа, становятся вполне возможными. Более того, в этом случае без ответа остается один ключевой вопрос: а кто является соответствующими экспертами по их делу? Это особенно важно, когда речь заходит о выборе стиля жизни и отношений с другими.
Должны ли мы полагаться на врачей, астрологов или даже — боже упаси — на философов? Или единственным квалифицированным экспертом, могущим судить о том, как мне прожить свою жизнь, являюсь я сам?
Смотрите также
60. Делайте так, как я говорю, а не так, как я делаю
69. Ужас
82. Дармоедка
91. Никто не пострадает
35. Последняя надежда
Уинстон любил свою страну. Ему было очень больно смотреть на то, как нацистские оккупанты угнетали его народ. Но после разгрома немцами Британской армии в побоище при Данкирке и решения американцев выйти из войны превращение Британии в часть Третьего рейха было лишь делом времени.
Ситуация казалась безнадежной. Гитлер не встречал международной оппозиции, а британское сопротивление было плохо подготовленным и слабым. Многие, подобно Уинстону, пришли к выводу, что победить немцев невозможно. Но, если Британия будет постоянным источником раздражения и заставит их отвлекать определенные ресурсы для подавления недовольства, можно было надеяться, что рано или поздно Гитлер поймет, что оккупация Британии представляет собой большую неприятность, чем ожидалось, и уйдет с ее территории.
Уинстон был далеко не уверен в том, что этот план сработает, но это была последняя надежда. Однако основная проблема заключалась в том, что было очень тяжело ударить по режиму так, чтобы доставить ему серьезные неприятности. Именно поэтому борцы Сопротивления нехотя согласились с тем, что некоторые из них должны стать самовзрывающимися бомбами, поскольку это был единственный эффективный и надежный способ доставить врагу максимальный ущерб. Они все были готовы умереть за Британию. Они просто хотели быть уверенными в том, что после их смерти что-то изменится.
Понятно, что люди с отвращением относятся к любым попыткам нравственного оправдания подрывников-смертников.
Тем не менее удивительно, что те, кто считает, что последних можно понять, попадают в неприятные сшуации. Например, члена парламента от партии либеральных демократов Дженни Тонж отстранили от исполнения обязанностей докладчика по проблемам детей за ее высказывание о том, что если бы она жила в тех же условиях, что и палестинцы, то, вероятно, рассмотрела бы возможность и самой стать такой же смертницей.
Это высказывание вызвало довольно серьезное возмущение. А ведь она даже не сказала, что станет такой смертницей, но всего лишь «вероятно, рассмотрела бы такую возможность». Почему это так предосудительно?
Похоже, что проблема состоит в том, что мы отказываемся признать тот факт, что у нас может быть нечто общее с людьми, совершающими теракты (поступающими жестоко). Но такой подход, безусловно, есть грубая форма отрицания. Палестинцы не являются другой расой. Они — люди. Если некоторые из них (а мы должны помнить о том, что большинство из них не являются подрыв-никами-смертниками) рассматривают подрыв самих себя как последнюю надежду, то и люди, подобные нам, тоже будут поступать аналогичным образом, если их поместят в похожую ситуацию. Единственный способ отрицать это заключается в том, чтобы предположить, что в палестинцах от природы есть нечто жестокое или свирепое. А такое утверждение, разумеется, является таким же расистским, как и миф о порочности евреев, который на протяжении многих веков приводил к притеснению огромного количества последних.
Цель альтернативной истории, изображающей Уинстона в роли неохотно идущего на смерть подрывника-смертника, состоит в том, чтобы попытаться понять, почему люди прибегают к таким крайностям, а не в том, чтобы оправдать их. Есть много людей, которые будут утверждать, что британцы никогда не обратятся к подобной тактике. Но неясно, на какой фактической базе строится такое утверждение. В конце концов, рискованные поступки многих пилотов ВВС Великобритании, которых справедливо хвалили за их храбрость, были очень похожи на самоубийство. И бомбы, которые они сбрасывали на такие города, как Дрезден, были призваны вселить ужас и ослабить врага, даже если они сбрасывались на мирное население. Таким образом, логические обоснования, выдвигаемые многими командирами смертников, очень близки к тем доводам, которые приводит Уинстон.
Ничто из этого не означает, что поведение подрывников-смертников приемлемо или что воздушные налеты фашистов во время Второй мировой войны являются его точным нравственным эквивалентом.
