природы. Более того, такие чувства не могла не испытывать и сама Джин Лекки, ведь и ей было известно о неотвратимо приближающемся конце несчастной Луизы.
«Я старался, – цитирует Джон Диксон Карр письмо Конан Дойля матери, – никогда не доставлять Туи ни минуты горечи, отдавать ей все свое внимание, окружать ее заботой. Удалось ли мне это? Думаю, да. Я очень на это надеюсь, Бог свидетель». Артур Конан Дойль писал эти строки после ухода маленькой несчастной Луизы в небытие, когда самого его мучил тяжелый нервный срыв. И опять в самом ходе мыслей этого выдающегося человека проскальзывает сомнение. Он как никто другой осознавал, что сам виновен в том, что из сострадания и преходящей влюбленности взял в жены блеклую и вместе с тем почти святую женщину. Монахиню, мало подходящую светскому льву, жаждущему парадов и фанфар. Он едва ли не с самого начала совместной жизни ощущал, что рядом с ним не его женщина, что его женитьба была навеяна навязчивой возрастной мыслью о семье и с компенсацией размолвки со своей первой любовью. В глубине души он вынужден был признать, что его великолепный, восхищающий миллионы людей аналитический ум однажды дал роковой сбой, передав решение во власть сердечных порывов и инстинктов. И потому он затеял тяжелую игру в благородство с самим собой, пытаясь скрыть от окружающих отношения с другой женщиной. Но если бы не было Джин Лекки, наверняка появилась бы другая женщина, ибо он подсознательно искал ее – отвечающую трафарету, мысленно прикладываемому ко всем представительницам противоположного пола, встречаемым на его пути. И кажется, он переживал, потому что его могучий ум нашептывал возможность такого сценария, как и то, что с психологической точки зрения неизлечимая болезнь Туи неслучайна, словно она должна была уйти, посторониться, чтобы дать дорогу ему, его счастью. Именно этот комплекс украденного счастья и мучил его больше, чем если бы его пытали палачи в средневековой камере; забота же о чести семьи, фамилии и прочих атрибутах благородного человека заставляла его действовать сообразно обстоятельствам, то есть камуфлировать и скрывать истинные чувства от всех, и с некоторых пор даже от матери. Ведь к тому моменту он был уже одним из самых известных писателей в мире и знал, что любая темная точка может превратиться в невыводимое пятно на его репутации, сопровождая не только его, но и его детей.
К моменту женитьбы на Джин Лекки Конан Дойль представлял собой зрелого мужчину, точно знавшего, что ему нужно, совершенно ясно осознававшего, какая семья будет его семьей и какая жена будет его «половинкой». Ему было уже сорок восемь лет, за плечами лежала большая часть жизни, но благодаря усвоенным в детстве принципам за этим апологетом рыцарских правил не тянулась мрачная линия двусмысленных поступков, недостойных превосходного гражданина планеты, триумфатора детективного жанра. К моменту легального объединения с Джин он получил все, что когда-то являлось предметом грез в молодые годы: любящую его и любимую им жену, целую когорту детей (дети от Луизы жили с ним, не внося диссонанс в бесконфликтное пространство), большой просторный дом, почти немыслимые ресурсы и самое главное – повсеместное признание. Из интересного аудитории писателя Артур Конан Дойль вырос до авторитетного общественного деятеля, влиявшего на умы целого поколения. Роскошный быт ничуть не тяготил счастливую семью, они не боялись принимать множество гостей, вероятно, чувствуя себя защищенными от недостойного глаза тем томным тягучим десятилетием, когда они уже любили друг друга, но еще не могли позволить себе быть вместе. Только в бильярдной, протянувшейся на всю ширину просторного жилища, обставленного со вкусом его героя из «Затерянного мира», могло танцевать сразу сто пятьдесят пар! Им казалось, что испытание их любви «медными трубами» уже позади, и, очевидно, так оно и было.
Жизнь продолжалась, и он включился в борьбу за новые высоты в литературе. К удивлению многих этот солидный, уважаемый всеми господин и маститый исследователь возможностей разума весьма активно занимался своим физическим состоянием. Бокс, крикет, верховая езда с женой – вот далеко не полный перечень средств, с помощью которых он намеревался отодвинуть старость. В пятьдесят четыре года он даже выступал в любительских соревнованиях по боксу, заняв третье место. Артур Конан Дойль отдавал себе отчет, что счастливая пара будет оставаться таковой при условии, что каждый из двоих останется воином и своими напряженными усилиями будет каждый день отвоевывать счастье. Он сражался за то, чтобы их совместная жизнь преждевременно не покрылась плесенью обыденности, и отменная физическая форма мужчины, несомненно, играла в этом далеко не последнюю роль. Жена отвечала ему неизменным вниманием, кстати также поддерживая себя в высоком тонусе. Но краеугольным камнем их отношений оставалась ее искренняя глубокая заинтересованность его деятельностью. Он рассказывал жене обо всем, что пишет и о чем собирается писать, и ее участие в круговороте литературных событий являлось вовсе не вынужденным присутствием сторонника, а оживленным диалогом человека, досконально знающего, о чем идет речь. Как и ожидал Артур Конан Дойль, вместе они составляли самодостаточный союз. Им никто не был нужен. Всякий, кто рискнул бы навязаться им в компанию, ощутил бы себя лишним, мешающим их динамичным, порой даже несколько экзальтированным отношениям. Как бы ни была сильна горечь, порожденная уходом Луизы, с Лекки они составляли чудесную пару, которой можно было любоваться на любом отрезке их совместной жизни. Вместе они совершили немало занимательных путешествий, наиболее запоминающимися из которых оказались совместные поездки в Соединенные Штаты Америки, Австралию и Африку. Немаловажным штрихом к портрету семьи может стать упоминание о том, что в двух последних путешествиях его сопровождала не только жена, но и дети.
Стабильность и ровный характер отношений этих двух людей оказались тем более важными, что и ко времени наивысшего пика всемирной писательской славы Артур Конан Дойль не обрел собственной духовной философии. С таким выводом Джона Диксона Карра нельзя не согласиться, ибо, держа в плену своих произведений весь читающий мир, Конан Дойль оперировал совершенными умозаключениями, безупречным построением сюжетов, сбивающей с ног логикой, но не жизненной концепцией, которую читатель мог бы взять на вооружение. Он не был философом, но шел к этому медленным черепашьим шагом, обнаружив, что в преклонном возрасте стал ярым приверженцем спиритизма. Тут уже Джин продемонстрировала способность оградить мужа от острых языков, не только поддержав его, но и заставив себя поверить в таинство мистических обрядов.
Те, кто знакомился с жизнью этой замечательной семьи, не мог не отметить эмоциональности отношений мужа и жены, их неиссякаемых чувств друг к другу и желания эти чувства проявлять. Чем сложнее оказывались жизненные штормы для всего окружающего мира, чем яростнее бушевали войны и болезни, тем больше внимания они уделяли друг другу. В напряженные, темные для нации дни они превращались в единую сжатую и настороженную силу, предназначенную для поддержки любви и семьи. Вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что эти люди научились любить друг друга. Являясь в течение всей жизни неутомимым литературным тружеником, Артур Конан Дойль остался в памяти потомков еще и упорным возделывателем нивы любви, которая одарила его несравненным цветением, потоками успокоительного света и могучим действием космической энергии. До последнего дня отца семейства не покидало ощущение пьянящего счастья, и он ушел из этого мира со счастливой детской улыбкой на устах, подобно младенцу, только пришедшему в мир. До последней секунды его руки находились в руках жены и сына, а последние слова были обращены к неутомимой спутнице жизни, которую он, умирающий, ласково назвал лучшей из сиделок…
Ярослав Мудрый и Ирина
Хочу сначала объявить, что выше всего буду ставить Ярицлейва конунга [князя Ярослава].
Брак новгородского князя Ярослава и скандинавской принцессы Ингигерд является не результатом слепого выбора внезапно воспылавших любовью сердец, а следствием цепи могущественных случайностей и ненасытного стремления к власти воителей того времени. Но мужчина и женщина, которым суждено было прожить вместе более тридцати лет, настолько четко выкристаллизовали свои миссии, настолько тонко
