В тот день Марк долго бродил по даче. Несколько раз ставил последний прослушанный Ольгой диск, который так и остался в магнитофоне. С ее уходом что-то надломилось в его душе; она окуталась черным мистическим трауром и отделила повседневную жизнь от внутреннего мира. И если в повседневной жизни уход Ольги поставил точку на определенном периоде существования, то внутренний мир ждал продолжения и «хеппи-энда». Марк сознательно ерничал, называя так свою надежду, чтобы снизить градус ожидания. Он так долго готовился к этому, всю жизнь. Наконец был разработан четкий план, и безумный пасьянс сложился. Он нашел колодец, и тот достался ему. А дальше будь что будет, главное — решающая завтрашняя ночь должна остаться за ним.
Вчера Марк принес домой сухое осиновое полешко с крутого склона у пруда и потом сидел на веранде за ранним ужином: греческим салатом и бутылкой белого вина. Он готовил себя к последнему броску, к тяжелой работе рук и души, а главное, ума, который всячески сопротивлялся задуманному: издевался, сомневался, высмеивал и унижал. Марк плеснул в стакан немного вина, но, подумав о том, что ему предстоит, не стал пить, позволил себе только сигару. За окном стало темнеть, значит, пора начинать, все должно быть готово к завтрашнему полнолунию. Он отнес на кухню грязную посуду, тщательно ее вымыл, поставил на место и, не выдержав напряжения, все-таки опрокинул рюмку коньяка. С этого момента он должен поститься. «Не вкушать пищу от звезды до звезды». Так было написано в книге. Значит, сутки. Последние сутки его тайны. Марк долго выбирал на кухне подходящий нож, долго смотрел на осиновое полено. Наконец, собравшись с духом и выпив еще глоток коньяка, он вымыл стакан и взялся за работу. Начал выстругивать неумелыми движениями фигурку волка. Вырезать по наитию, без навыка, как получится. Но чтобы было похоже — и хвост, и четыре лапы, и морда. Часы отстукивали секунды, минуты, часы. Скоро его пальцы покрылись саднящими мозолями, а фигурка пятнами крови, но Марк видел, что получалось, и был доволен, хоть пальцы немели. Две недавно полученные раны болели особенно. Сгорбленная спина затекала, и он иногда ложился на пол, чтобы отдохнуть. Однако делал это редко, когда уже совсем невозможно было работать, потому что боялся не успеть. Он менял ножи, пробовал использовать резиновые перчатки, но каждый раз руки, заново приступавшие к работе, становились все более чувствительными. Перед ним лежал Молитвослов, и Марк громким голосом, чтобы не заснуть, читал подряд все молитвы и заставлял себя думать об освобождении. Когда день перевалил за вторую половину, а усталость и боль походили уже на адские муки, он даже подумал, а не бросить ли ему все это, жил же как- то, и то, что он собирается предпринять — подсказала всего лишь книга, история, легенда, миф. Вдруг ничего не получится, а столько страданий. В который раз лег на пол разгрузить спину и в ту же секунду внезапно провалился в другую реальность и вынырнул из нее в ледяном поту, с колотящимся комком внутри, увидев перед собой деревянную пасть волчонка, на которой, как в макросъемке, медленно пробивались жесткие черные волосы. Он вскочил и застонал от боли и страха: сколько времени он проспал? Показалось, что прошло несколько дней. Марк в панике посмотрел на часы мобильника, у которого он отключил звук: куча неотвеченных вызовов, число стояло сегодняшнее. Он выдохнул: ну ничего, полчаса не страшно. Короткий сон не принес ему отдохновения, свинцовая голова отказывалась соображать, но он продолжал, стиснув зубы, долбить ножиком осиновую деревяшку. За окном стемнело, когда он, наконец, последним дрожащим росчерком ножа обозначил кривую перекошенную пасть. Раненая рука болела нестерпимо, он сказал себе, что принимает эту боль. Не обращать на нее внимания не мог, только, сжав зубы, терпел. Потому что — он чувствовал это четко — освобождение наступит или сейчас, или никогда.
Часы в гостиной пробили одиннадцать. Его шатало от усталости, напряжения и голода. Он с трудом боролся с почти непреодолимым желанием лечь и проспать несколько дней. Умылся холодной водой и вышел в сад, к месту, которое должно было полностью изменить его жизнь. Как огонь свечи размывает тьму, так и полная, круглая и яркая луна на чистых ночных небесах рисовала вокруг себя прозрачный желтоватый нимб, освещая пространство. Яблоневое дерево у колодца, указанное в той же книге как
