не стал разрывать конверта. Она спросила меня, умею ли я читать, а я сказал, что нет, — где же мне: ведь я вырос в деревне, и тогда она дала мне письмо и велела его отнести одному человеку, который будет ждать меня сегодня вечером в чайном доме на северной окраине города, и за это она подарила мне серебряную монету.
Сунув руку за пазуху, он достал оттуда письмо, и Ван Тигр схватил его, не говоря ни слова. Так же молча он зашагал по переулку к уединенной, маленькой улице, где какой-то старик держал убогую лавчонку, торгуя кипятком, и там, при дрожащем свете лампочки с бобовым маслом, висящей на гвозде, Ван Тигр вскрыл письмо и прочел его. Читая, он ясно понял, что против него готовится заговор. Она, жена его, сказала кому-то о ружьях! Да, видно было, что она встречалась с кем-то и передала это известие, а здесь в письме был ее последний приказ. Она писала: «Когда соберетесь, и ружья будут у вас — я приду».
Когда Ван Тигр прочел это письмо, он почувствовал, что земля уходит у него из-под ног и небо рушится. Он любил эту женщину искренно и сильно, и ему в голову не могло притти, что она предаст его. Он забыл, что человек с заячьей губой не раз его предостерегал все это время, не замечал его опущенных глаз, и так любил эту женщину, что ему недоставало только одного: чтобы она подарила ему сына. Да, он спрашивал ее не один раз — и каждый раз с одинаковым волнением — зачала она или нет. Он так любил ее, что не замечал, как в сердце своем она ему противится. И в этот самый час он ждал, когда настанет пора итти к возлюбленной, — ждал ночи.
Теперь он понял, что она его никогда не любила. Она могла строить козни в тот самый час, когда он ждал перелома в ходе войны, чтобы шагнуть далеко вперед. Она могла строить козни, лежа всю ночь в его постели, и притворяться печальной, когда он спрашивал о сыне. Внезапно он так разгневался, что у него захватило дыхание. Прежний его великий гнев поднялся в нем, и таким он никогда еще не бывал. Сердце его стучало, в ушах стоял звон, в глазах темнело, и брови его сдвинулись до мучительной боли.
Племянник последовал за ним и стоял в тени у дверей. Но Ван Тигр, не говоря ни слова, оттолкнул его в сторону, не замечая, что в припадке гнева толкнул юношу с такой силой, что он больно ушибся об острые камни дороги.
Гонимый гневом, он мчался к себе во дворы и на бегу выхватил из ножен свой меч, острый, стальной клинок Леопарда, и вытер его о бедро.
Он пошел прямо в ту комнату, где лежала в постели та женщина, не задернув полога, потому что было жарко. Она лежала в постели, и в ту ночь полная луна поднялась над стеною двора, и свет ее падал на женщину, лежавшую в постели. Она лежала нагая, чтобы было прохладнее, руки ее были раскинуты, и одна рука лежала на краю кровати.
Но Ван Тигр не стал медлить. Он видел, что она прекрасна, прекрасна, как алебастровая статуя при лунном свете, и знал, что под его яростью скрывается мука хуже смерти, — и все же не остановился. В это мгновение он намеренно вспомнил о том, что она обманула его и едва не предала его, и это вернуло ему силы. Он поднял свой меч и погрузил его плавно и не дрогнув в ее горло, выгнутое кверху, оттого что она лежала запрокинув голову. Он круто — повернул лезвие один раз, а потом выдернул его и вытер о шелковое покрывало.
Из губ ее вырвался какой-то звук, но хлынувшая кровь заглушила его, и Ван Тигр так и не узнал, что она сказала, — она шевельнулась только раз, в тот миг, когда меч вонзился в ее горло, руки и ноги ее вздрогнули, а глаза раскрылись. И она умерла.
Но Ван Тигр не стал раздумывать над тем, что он сделал. Большими шагами он вышел во двор и крикнул, люди его сбежались на зов, и он в гневе резко и уверенно отдавал им приказания. Нужно было, не теряя ни минуты, спешить на выручку к Ястребу и постараться захватить ружья раньше бандитов. Он взял с собой почти всех солдат, оставив только две сотни под началом человека с заячьей губой, и сам стал во главе отряда.
Выезжая из ворот, Ван Тигр увидел, что старый привратник, зевая, встает с постели, ошеломленный поднявшейся неожиданной суматохой, и крикнул ему, не слезая с коня:
— В комнате, где я сплю, нужно убрать! Ступай, вынеси, что лежит там, и брось куда-нибудь в канал или в пруд! Сделай это до моего возвращения.
И Ван Тигр поехал дальше, гордо и надменно, лелея свой гнев. Но в груди его сердце тайно исходило кровью от скорби и, сколько он ни раздувал в пламя свой гнев, сердце его тайно и непрестанно исходило кровью. И он неожиданно и мучительно застонал, хотя никто не слышал этого стона, среди глухого топота конских копыт по пыльной дороге. Сам не замечая того, Ван Тигр не раз принимался стонать.
Всю ночь и весь следующий день Ван Тигр со своими людьми рыскал по всей округе в поисках Ястреба, и солнце жгло их, потому что день стоял безветренный, Но Ван Тигр не давал своим людям отдыха, ибо то, что было у него на душе, не давало ему покоя, и только к вечеру на большой дороге, что идет с севера на юг, он повстречал Ястреба во главе отряда пеших солдат. Сначала Ван Тигр не был уверен, его ли это люди, потому что Ястреб сделал, как ему было приказано, и велел своим людям остаться в изорванной нижней одежде и повязать голову полотенцем; чтобы распознать, кто они такие, Вану Тигру пришлось подождать, пока отряд приблизится.
Наконец он увидел, что это и впрямь его люди. Тогда он слез с своего рыжего коня и сел под финиковую пальму, которая росла при дороге, так как безмерно устал от внутренней тревоги, и стал ждать, пока Ястреб подойдет ближе. Чем больше он ждал, тем больше опасался, что гнев его уляжется, и с лютой мукой заставлял себя вспоминать, как его обманули. Но и мука и гнев были в нем оттого, что он все еще любил эту женщину, хотя она и умерла; радовался, что убил ее, и — тосковал по ней страстно.
От этой гневной муки он стал угрюмым, и когда Ястреб подошел, Ван Тигр, едва глядя на него из-под нависших бровей, зарычал:
— Готов поклясться, что ружей у тебя нет!
Но у Ястреба, при его остроносом лице, и язык был бойкий и речистый, и нрав — вспыльчивый и гордый; этот нрав и делал его храбрецом. И он ответил горячо и без всякой почтительности:
— Почем я знал, что бандиты проведают о ружьях? Им донес об этом какой-нибудь лазутчик, и они явились туда раньше нас. Что же я мог сделать, если они узнали об этом раньше, чем ты сказал мне?
И с этими словами он швырнул свое ружье на землю и, сложив руки на груди, непокорным взглядом смотрел на своего генерала, желая показать, что он не из тех, которые уступают.
Тогда Ван Тигр, все еще помня о справедливости, устало поднялся с травы, на которой сидел, и, прислонившись к шероховатому стволу пальмы, расстегнул пояс и стянул его покрепче, прежде чем заговорить. Устало и с большой горечью он сказал:
— Значит, все мое доброе оружие пропало. Придется сражаться из-за него с бандитами. Что же, если нужно, будем сражаться! — Он нетерпеливо передернул плечами, сплюнул и, ободрившись, продолжал с большой силой: — Идем, разыщем их и погонимся за ними по пятам, а если половина из вас будет перебита в этой стычке — так тому и быть, не я этому виной! Мне нужны ружья, хотя бы каждое из них стоило десяти человек: на каждое ружье найдется новых десять человек — и ружье того стоит!
Потом он снова сел на коня и, сдерживая его, крепко натянул поводья; конь не стоял на месте, недовольный тем, что его отрывают от сочной травы, а Ястреб угрюмо следил за ним и наконец сказал:
— Я хорошо знаю, куда ушли бандиты. Они собираются в старом гнезде, и клянусь, чем угодно, ружья с ними. Кто у них главарем, я не знаю, но вот уже несколько дней, как они оставили округу в покое, собираются в один отряд, и похоже, что готовятся выбрать вождя.
А Ван Тигр хорошо знал, кто должен был стать их вождем, но ничего не сказал и только отдал приказ отправляться к становищу:
— Мы идем туда, и вам придется стрелять в них. А после перестрелки я начну переговоры, и каждый из бандитов, кто принесет мне винтовку, может встать в ряды моего отряда. За каждое ружье, которое вы подберете и принесете мне, получите по серебряной монете.
И с этими словами он снова сел на коня.
Снова скакал Ван Тигр извилистыми тропами через долину и через невысокие предгорья, пока не доехал до двуглавой горы, и люди его беспорядочной толпой следовали за ним. Крестьяне на полях смотрели им вслед и дивились, а солдаты кричали:
— Мы идем на бандитов!
