— Вы мне велели следить за Филдом и Шекспиром. Они тоже, знаете ли, в поисках того пропавшего экземпляра.
— Знаю, — подтвердил мужчина, — и что? Нашли?
— Нет. Но у них был первый экземпляр — рукопись.
— Лежит у него в Стрэтфорде в сундуке. Пусть пока лежит. Не надо сильно пугать великого драматурга.
— Ага, — злорадно произнес владелец лавки, — а может, и надо было. Да поздно.
— Кто-то другой украл рукопись? — мужчина поднял одну бровь.
— Нет. Они просто-напросто решили рукопись издать. Сами. А почему нет? Что их должно сдерживать? Вообще не пойму, почему они этого не сделали раньше.
— Я догадываюсь, почему они не делали этого раньше и делают сейчас, хоть и не ожидал от Шекспира такой меркантильности.
— Дружок подбил. Филд уговорил. Мы, издатели и книжные торговцы, совести ведь не знаем. Нам бы денег выручить, и побольше. Вы же велели за ними следить. Филд постоянно уговаривал Шекспира издать сонеты. Добился своего. Молодец. Завидую.
— Завидовать нечему. Они не выйдут.
— Почему?
— Я против.
— В них действительно спрятан тайный смысл? Недаром их изъяли при обыске у Тобба. Заговор Эссекса? Тайные знаки? Предсказания? Это не сонеты вовсе? — перечислял молодой человек, поблескивая глазами и чуть не облизываясь.
— Думай, что хочешь, — перебил его мужчина в плаще, — тебя сие не касается. Но за информацию спасибо. Пойду, поговорю с драматургом.
— Отговаривать будете? — хмыкнул его собеседник.
— Отговаривать, — подтвердил мужчина.
— Забрать у него из сундука первый экземпляр — и дело с концом!
— Нет, место-то надежное. Пусть лежит там. Да поэт может стихи и наизусть помнить. Лучше объяснить ситуацию по-хорошему. Насколько это возможно, конечно.
— Он вас испугается, — кивнул владелец лавки, — вы так вечерком к нему придите, в этом вашем черном плаще. Шляпу надвиньте поглубже. И говорите голосом, знаете, таким, загробным. Прям будто бы из самой могилы идет, — он с явным удовольствием провел по корешкам книг и хотел было продолжить, но мужчина его перебил.
— Помолчи. Все это описывай в своих книгах, а я и сам знаю, что делать, — он подошел к столу, взял одну из книг про мертвецов из-под руки молодого человека и вышел на улицу.
— Стало все-таки интересно, — пробормотал торговец, любовно поглаживая книжки.
Мужчина продолжил свой путь. Теперь он лежал к окраине Лондона. Туда, где располагалось все это скопище театров, ярмарок и прочей ерунды, призванной морочить людям голову. «В его советах есть здравое зерно, — подумал он, — прийти надо действительно с наступлением темноты, закутавшись в плащ. Объяснять, кто я такой, конечно, не стоит. Скажу, заинтересованное лицо. Точнее, незаинтересованное».
Чтобы убить время, он прошелся по мосту через Темзу к театрам и обратно. Потом обошел со всех сторон дом, в котором жил Шекспир. Изучил он его давно, но лишний раз посмотреть на окна не помешало бы. Стемнело. Оборванцы, бездомные и воры повылезали из своих щелей. Честные люди засели дома, не высовывая на улицу нос в такое время. Где-то рядом послышался звук открывающегося засова. Толстая женщина в фартуке вылила из таза помои. Запахло так, что он не смог больше оставаться на этом месте.
«Пора идти», — и мужчина пошел к дому напротив.
— Я к господину Шекспиру, — объявил он хозяйке, которая настороженно выглядывала из-за двери.
— Проходите. Второй этаж, — она распахнула дверь пошире и впустила его внутрь.
Под ногами заскрипели ступеньки. Он постучал и, не дожидаясь ответа, прошел в комнату. Уильям вскочил ему навстречу. Но он явно ожидал увидеть кого-то другого. Практически налетев на гостя, Уильям обнаружил не то, что хотел, и разочарованно отступил на шаг назад.
— Добрый вечер, — поздоровался он вежливо с посетителем.
— Здравствуйте, — мужчина тоже решил быть вежливым, — я по поводу сонетов.
— А, вы от графа Пембрука! Да-да, будут ему сонеты. Скоро.
— Нет, я не от графа. И как раз не надо, чтобы сонеты были. Вы ведь решили с вашим другом их все- таки напечатать, не так ли?
Уильям уставился на стоявшего перед ним мужчину. Описать его было бы крайне сложно: черный плащ и большая шляпа практически полностью скрывали и его фигуру, и лицо. Но что-то неуловимо знакомое слышалось в голосе. Оставалось непреодолимое ощущение, что Уильям его откуда-то знает.
— Решили напечатать, — подтвердил он.
— Я против, — веско сказал мужчина.
— Почему? — удивился Уильям и потрепал бородку. Ситуация переставала ему нравиться.
— Вам и самому прекрасно известно, что сонеты написаны другим человеком.
— Во-первых, не все. Часть моего сочинения. Во-вторых, другой человек умер. Но я согласен: печатать нужно только мои произведения.
— Нет. Печатать вообще ничего не нужно. Кто теперь сможет доказать, где там ваше, а где не ваше. И, между прочим, помните: другой человек, как вы выразились, не совсем умер.
— Как не совсем умер? — Уильям заметил книгу, которую мужчина держал в руке. «Ага, сумасшедший», — мелькнуло у него в голове.
— Исходите из того, что не умер. Точнее, не умерла. Мы же оба имеем представление, о ком идет речь. Так что объясните вашему другу, что сонеты вновь остаются неизданными. Пусть зарабатывает деньги другими вашими произведениями.
Мужчина развернулся и исчез из комнаты.
— Откуда он знает про Елизавету? — пробормотал Уильям. — Да откуда бы ни знал. Сонеты остаются в сундуке. Может, она оставила какие-то распоряжения на этот счет…
Глава 8
Влюбленный Шекспир. 1604 год
— Эх, Уил, повезло нам, — Джеймс вздохнул, будто имел в виду «не повезло».
— Что ты хочешь сказать? — поинтересовался Уильям. — Вроде все твои волнения должны быть позади. Новый король облагодетельствовал нас лучше некуда.
— И верно. Теперь мы слуги короля.
— Что тебя опять не устраивает?
— Не хотелось бы быть прислугой. Нас теперь могут вызывать к королю по поводу и без повода. Давать спектакль, прислуживать за столом, являться во дворец по первому вызову.
— Не преувеличивай.
— Нам ткань прислали специальную для пошива ливрей, — возмутился Джеймс.
— Это так ужасно?
— Ходить в ливрее — да! Страшно. Мы не прислуга. Мы актеры. Да, у нас тут теперь театров в Лондоне слишком много. Мальчики-хористы, из которых составляют театральные труппы, теснят нас со сцены.
— Вот и радуйся, что сам король нас выделил. И никто не будет заставлять тебя прислуживать за столом. И ливрею вряд ли мы наденем хоть раз.
