моей жены гораздо хуже. Вот она в школу вообще не ходила. И, насколько я вижу, ей это никак не мешает.
— Женщине, на мой взгляд, мешает как раз образование, — изрек Джеймс, остановившись у небольшого озера, за которым открывался прекрасный вид на королевский колледж, — вот даже посмотри на Элизабет. Она училась во Франции. Умеет читать, писать, да еще и знает несколько языков. По-моему, ей это на пользу не пошло.
— Почему? С Элизабет очень интересно поговорить. Она порой дает интересные комментарии к моим пьесам…
— Поговорить! Уильям, вот с женой ты часто разговариваешь?
— Нет. С ней не о чем разговаривать, кроме как о хозяйстве, саде, детях. Об этом говорить долго нельзя.
— Прекрасно! — опять воскликнул Джеймс, который, будучи актером, обожал восклицательные предложения. — Анна сидит дома, ведет хозяйство, воспитывает детей. У нее нет мысли изменить тебе или устроить что-то в этом роде.
Уильям с удивлением посмотрел на Джеймса.
— Но, — произнес он после паузы, — Анна меня старше на восемь лет. Когда она начала со мной встречаться, я у нее не был первым мужчиной. И меня, Джеймс, на ней женили насильно, потому что Анна забеременела. Она не была наивной девушкой и устраивала «что-то в этом роде», несмотря на отсутствие образования.
— Ты меня не понял. Она вышла за тебя замуж, родила детей. Анна не бегает после замужества по любовникам. Не пишет записки, не мучается от ситуации, из которой и выхода-то нет. Стихи не пишет.
— Что плохого в написании стихов? — изумился Уильям очередной сентенции друга.
— Когда женщина пишет стихи, это плохо. У нее должна быть некая определенность чувств. А стихи — всегда неопределенность, всплеск эмоций, буря чувств, смятение. Почему на сцене не играют женщины?
— Так принято, что их роли играют мужчины, — промямлил Уильям.
— Но почему так принято? — не отставал Джеймс. — Потому что женщина должна сидеть дома, воспитывать детей и вести хозяйство. Если она начнет бегать при этом в театр и играть на сцене, то на ком останется дом? Женщина может и не сама убирать в доме, но и за прислугой необходимо присматривать. Ты только представь эту страшную картину: женщина учит роль, репетирует, играет спектакль. Она там где-то вместе с нами переодевается, гримируется. Более того, она ездит с нами на гастроли, сидит в таверне и пьет пиво!
— М-да, — промычал Уильям.
— Вот! Что теперь скажешь?
— В Англии была королева, которая правила страной сорок пять лет, и правила получше многих королей, — напомнил Уильям, — королева была образованной женщиной и, — он помолчал, — ходят слухи, что писала стихи.
— Тут другое дело. Королей и королев страна получает милостью божьей. Так распорядился сам Господь. В тот момент, когда Елизавета взошла на трон, видимо, не было мужчины, который смог бы занять это место. И королева, заметь, не выходила замуж, не имела детей. Ее хозяйством являлась вся Англия. А ее слугами являлся весь английский народ. Она за нами и присматривала. Но если бы у нее был муж и дети, то я не уверен, что она бы правила сорок пять лет. Вспомни, ни одна королева, будучи замужем, так долго не оставалась на троне.
— То есть, возвращаясь к Элизабет, во всем надо винить ее образованность?
— Ну не во всем, — смягчился Джеймс, — но во многом. Будь она необразованна, она бы тебя не оценила. Ты кто для нее? Никто, извини. Ты не из ее круга. Попал туда случайно в качестве актера и драматурга, которому покровительствовал граф. Но Элизабет заслушалась твоими сонетами и попала в ловушку, из которой до сих пор не выбралась. Замуж, заметь, вышла за графа. Не думаю, что в принятии такого решения ей помогло образование. Напротив, она была беременна, и ее поступками в кои-то веки проруководило женское чутье.
— Спасибо, Джеймс. Ты так мне все хорошо объяснил. Я теперь знаю, что Элизабет любит меня благодаря своему образованию. Спасибо Франции.
— Смейся сколько угодно, — проворчал Джеймс, — но, когда женщина появится на сцене, я тебя уверяю, это будет одинокая, образованная красотка, слагающая вечерами стихи и морочащая мужчинам головы.
— Прекрасная картина. Мне нравится. Я понял наконец-то, чего нам всегда не хватало в театре.
— Чего? — искренне поинтересовался Джеймс.
— Красотки, которая бы исполняла женские роли. А то эти безусые мальчишки с ломающимися тонкими голосами уже поднадоели. Я буду писать свою следующую пьесу и представлять на сцене в главной роли настоящую женщину. Джеймс, публика была бы в восторге.
— Ты ненормальный. И главное, ничего не понял из того, чего я тебе тут толковал.
— Куда мне! — Уильям добродушно улыбнулся своему ворчливому другу. — Пошли лучше погуляем. Погода прекрасная. Студенты нам еще не успели испортить настроение своими замечаниями. Посмотри, какая красота, — и он показал рукой на открывавшийся перед ними вид, — будет на то воля Господа, выведет на сцену женщину, и мы с тобой тут ничего поделать не сможем.
— Надеюсь, у него хватит ума этого не делать.
— Или ему хватит чувства юмора, чтобы сделать.
Гулять по Оксфорду Уильяму пришлось одному. Джеймс хотел повторить роль и отправился на постоялый двор, где остановились актеры театра на время пребывания в городе. Вокруг здания университета все утопало в зелени, и Уильям впервые за долгое время почувствовал, что способен наслаждаться окружавшей его природой. Он брел по улицам, наобум сворачивая то направо, то налево. Устав, он присел на обочине дороги в тени большого, раскидистого дерева. Неожиданно к нему подошла собака. Она подняла свои печальные большие глаза на Уильяма и положила морду ему на колено.
— Что, дружок? И тебе одиноко? Хозяина нет? — поинтересовался у собаки Уильям.
Та, словно понимая, что от нее требуется, согласно потерла мордой о колено.
— Одиночество. Странное чувство, — продолжил Уильям, — вроде ты и не один: у тебя есть семья, друзья и любимая женщина. Но ты понимаешь, что один в этом мире. Так же как и тебе, собака, хочется кому-нибудь положить морду на ноги, расслабиться и ни о чем не думать. Ты ведь ни о чем не думаешь? — он потрепал собаку по голове.
Уильям продолжал сидеть на траве, не обращая внимания на проходивших мимо людей, некоторые из которых искали рядом с ним коробку для подаяния, принимая Уильяма с собакой за попрошаек.
— Вот как мы с тобой выглядим в глазах окружающих: два бездомных существа, ищущих средства для пропитания. Да ты, наверное, голоден? — спросил у пса Уильям. — Пойдем-ка я тебя покормлю.
Он встал и позвал собаку за собой:
— Пошли, пошли. Мы сейчас придем на постоялый двор и попросим чего-нибудь поесть. И тебе, и мне. Я тоже что-то проголодался.
Собака поняла, что от нее хочет Уильям, и потрусила вслед за ним.
Постоялый двор располагался немного поодаль от основного здания университета. При нем была таверна, в которой актеры собирались после спектакля. Они всегда останавливались здесь, когда приезжали в Оксфорд, и знали хозяев очень хорошо.
Уильям оставил собаку на улице, велев той сидеть на месте и ждать его с едой.
— Хозяйка, давай собери что-нибудь для собачки.
Прибилась тут ко мне. Надо бы дать ей поесть.
Красивая, высокая, темноволосая женщина улыбнулась Уильяму и ушла на кухню. Вскоре она вернулась с тарелкой, полной костей.
— Вот, думаю, ему хватит для начала, — она протянула тарелку Уильяму, — может, и вам что-то приготовить?
— Получше, чем кости, надеюсь? — он подмигнул хозяйке, сам удивляясь внезапно изменившемуся
