спряталось где-то до времени.
— Я верю тебе. Но мне достаточно и того, что есть.
После этого разговора Уильяму стало легче. Он спокойно смотрел Джону в глаза, зная, что больше не обманывает его. Ребенка покрестили, и Уильям получил официальный статус крестного. Он часто брал ребенка на руки и любовался маленьким личиком. Воспоминания о собственных маленьких детях совершенно стерлись из его памяти, и он будто открывал для себя все заново. Джон целый день проводил в делах, на постоялом дворе, в таверне, уезжал проверять другие принадлежавшие ему хозяйства. Поэтому сын лучше реагировал на появление крестного, которого видел целыми днями, чем на появление родного отца. Уильям относил это еще и на тот факт, что сын должен был чувствовать, кто ему приходится настоящим отцом.
Было у Уильяма время и на беседы с Мэри. Он предложил ей писать пьесы под чужим именем или писать вместе с ним. Вначале она удивилась и пыталась доказывать, что у нее нет таланта, что она не сможет. Но через некоторое время Мэри сама заговорила на эту тему:
— Я постараюсь. Мне страшно, что я не справлюсь, но ты мне доверяешь, а это главное. Я подумала, о чем хотела бы писать. Знаешь, о чем и как пишешь ты, у меня не получится. Если ты даешь мне такую возможность проявить себя, я бы писала сказки. Ну, что-то похожее на легенды, сказки, предания. Мне самой пока неясно до конца, какими эти пьесы получатся. Скорее всего, так сразу я и не напишу ничего. Слишком неожиданно твое предложение.
— Торопиться некуда, — заверил ее Уильям, — у тебя впереди вся жизнь. В отличие от меня. Мне многое стало неинтересно. А ты можешь подумать, попробовать. Я прочитаю, скажу тебе свое мнение. Хотя совершенно необязательно к нему прислушиваться. Но я много лет проработал в театре и посмею высказывать тебе свое суждение. Тебе решать, как поступать дальше. В любом случае Джеймсу я пьесы покажу. Если он поймет, что их можно ставить, то они будут разыграны перед зрителем.
— Ты на самом деле считаешь меня талантливой? — Мэри смутилась и опустила взгляд. — Никогда не задумывалась о том, что могу писать.
— Не только счастье в нас самих, но и талант тоже. Я счастье в себе не нашел, но с детства чувствовал талант, ну или способности, желание писать. Это ощущение было внутри. Его и искать не надо было. Поэтому поищи талант. Почему-то я уверен, что он в тебе живет. В такой женщине не может не быть таланта…
Настало время возвращаться в Лондон. Уильяму больно было покидать сынишку, но остаться в Оксфорде насовсем он пока не мог. Когда-то давно в столице его держали работа, желание писать, друзья. Потом любовь к Элизабет, которая продолжалась несколько лет. Теперь осталось одно — помочь брату. Уильям понимал, что его помощь еще может понадобиться. Вот встанет Эдмунд окончательно на ноги, обустроится, и появится возможность уехать.
А уж предложив Мэри попробовать себя в написании пьес, он обязан был помочь и ей, если она не испугается и напишет все-таки что-нибудь. Уильям осознавал, что с маленьким ребенком осуществить задуманное ей будет непросто. В лучшем случае у нее займет год, чтобы написать первое произведение.
Таким образом, мысленно подвел итог своим размышлениям Уильям, в Лондоне его держали два человека, Эдмунд и Мэри. По меньшей мере, оставаться там ему придется года два. Что ему готовит судьба, какие повороты, Уильям не ведал. Поэтому старался наперед не загадывать и неспешно скакал в сторону столицы…
Глава 10
Время перемен. 1607–1608 годы
Как ни странно, одно из запланированных дел было сделано уже в первой половине нового года. Мэри быстро отыскала в себе талант и, долго не мучаясь, написала первую пьесу. Уильям с удивлением обнаружил, что это была романтическая комедия, которую скорее даже можно было назвать пародией на романтические драмы.
«Так вышло, — писала ему Мэри в письме, оправдываясь, — у меня не получилось придумать что- либо серьезное. Если тебе не понравится, порви, выброси, сожги!»
«Дорогая Мэри! Ничего жечь не пришлось, — написал Уильям в ответном письме, — Джеймс берет пьесу в театр, хоть и считает ее слегка рискованной для постановки. Но театру нужны новые, талантливые драматурги — как всегда, впрочем, — поэтому он попросил меня немного поработать над твоим произведением, сгладив некоторые острые моменты и поправив мелкие недочеты. Для человека, впервые написавшего для театра, ты прекрасно справилась со своей задачей. Просто не забывай, что мы — слуги Его величества. Я отправлю тебе скоро исправленный вариант. Пожалуйста, прочитай и одобри мои исправления.
Забыл упомянуть: ты пишешь под именем Франс Бомонд. Если оно тебя устраивает, тоже сообщи».
Далее Уильям передавал приветы Джону и сыну и высказывал надежду на скорую встречу. Мэри ответила быстро. Она была на все согласна: и на правку, и на свою новую фамилию:
«Не трать время, дорогой Уильям, на пересылку текста пьесы. Я безгранично доверяю тебе и твоему таланту. Как исправишь, отдавай сразу господину Бербриджу. Я согласна с любыми исправлениями, которые ты решишь внести в мой далекий от совершенства текст».
Так к лету в репертуаре «Глобуса» появилась пьеса Франса Бомонда. Она имела большой успех, и Уильям лишь сожалел, что Мэри не могла присутствовать на премьере и увидеть своими глазами, как смеялась и аплодировала публика. Уильям тут же написал ей новое письмо, в котором подробно описывал реакцию зрителей:
«Некоторые смеялись до слез, заглушая реплики актеров. Продолжай писать, Мэри. Не оставляй этого занятия. Франс Бомонд теперь числится в списке авторов нашего театра. Деваться некуда!»
Конечно, Уильяму было сложно довольствоваться ролью крестного собственного сына и ролью друга любимой женщины. Но успех Мэри придавал ему сил и поднимал настроение. У него появился еще один повод общаться с ней, принимать участие в ее жизни, приезжать в Оксфорд.
Собственная жизнь Уильяма интересовала куда меньше. Он был рад, что смог обеспечить семью в Стрэтфорде и Анна уже давно не спрашивала его, почему он приезжает так редко. Ей стало это безразлично. И даже, напротив, Уильяму порой казалось, что Анну тяготит его редкое присутствие в доме. Она ворчала и выказывала неудовольствие по любому поводу. Уильям предпочитал отсиживаться на втором этаже, перечитывая бумаги, которые ему отдавал управляющий, или пытаясь писать.
Как-то раз, направляясь в гости к Филду, с которым Уильям в последнее время виделся нечасто, а потому всегда старался откликаться на редкие приглашения друга к ужину, он встретил Элизабет. Она прогуливалась возле собора в окружении трех дочерей. Чуть поодаль шла прислуга.
— Уильям, добрый вечер, — поздоровалась Элизабет, поравнявшись с ним, — как твои дела? — Она остановилась. Девочки встали рядом.
— Хорошо. Полгода назад у меня родился сын, — Уильям и сам не знал, зачем сказал это. Он пытливо посмотрел на старшую из дочек. В душе ничего не шевельнулось.
— Поздравляю. Не думала, что твоя жена еще может выносить ребенка. В ее-то возрасте.
Уильям удивился резкому замечанию Элизабет.
— У меня тоже в прошлом году родился сын, — продолжила она.
— Сын Генри? Новый граф Саутгемптон? — Уильям понял, что сморозил глупость, но было уже поздно.
— Да, — Элизабет гордо подняла голову, — четвертый граф Саутгемптон.
— Рад за вас.
— Ты, я знаю, все играешь в театре. Никак не оставишь актерское ремесло.
— Играю не так часто. В театре больше идут мои пьесы. Да я и их пишу гораздо реже.
— Отчего так? — Элизабет приподняла удивленно брови. Младшая дочка теребила ее за платье, и
