«Золушка», – подумал Андрей, пристально глядя на нее.
– Конечно!
– Она такая красивая, – сказала Валерия. – Жалко.
– Еще чего! – ответил он нарочито грубо.
Взял коробку у нее из рук, развязал золотую жесткую ленточку, раскрыл, убрал белую шуршащую бумагу с картинками, легкую, как облако. Валерия ахнула, восхищенная. Каждая конфетка лежала в гнездышке из золотых кружев. Восхитительный запах шоколада поднялся в воздух и повис облаком.
– Смотри, у каждой свое название, – сказала Валерия, разглядывая коробку. – Эта круглая называется «рондо», квадратная «версаль». А эта круглая «агг». – Она водила пальцем по картинкам на невесомой бумаге, потом отыскивала в коробке шоколадку с картинки. – Что такое «агг»? Яйцо!
Андрей наблюдал за ней со странным чувством умиления и сострадания. Он не узнавал себя. Видимо, неадекватные жизненные ситуации, в которые попадает человек, меняют его. Истину говорят – человек не знает себя до конца. Удивительно, но он больше не вспоминал о том, что совершил. Построил стену. Но жил тем не менее с чувством близкой развязки, ценя до слез каждую прожитую минуту.
– Господи, – повторял он про себя слова молитвы, – дай мне силу перенести утомления наступающего дня…
Эта женщина, с которой его свел случай, о которой он ничего не знал, внезапная близость между ними, жалость к ней – все это было не в его характере. Дело, ради которого он жил, перестало его интересовать. Он с легкостью бросил все на Тепу, только и сказал, присмотри за Гупало, как бы не натворил чего. Впервые в жизни ему не хотелось идти на работу. То, что он испытал вчера в «Белой сове», находясь среди людей, наблюдая нехитрые развлечения, которые всегда считал пошлыми и недостойными, танцуя с ней, оказалось странным и новым. Сколько лет он не танцевал? «Будь проще, – часто говорил ему легкомысленный Тепа. – Спустись на грешную землю!» Выяснилось, что на грешной земле совсем неплохо. Как же нужно было его ударить, чтобы он это понял…
Он узнал о себе много нового, что безмерно его удивляло. Новый, полузнакомый человек улиткой выползал из раковины, сбросив ее, как капюшон. А может, это личинка превращалась в бабочку, расправляла крылья и собиралась взлететь. Только лететь ей некуда. Он старался не думать о том, что случится с этой женщиной, о дурном любопытстве толпы, когда бомба взорвется, и о том, где она окажется в конце концов. О себе он не думал вовсе.
…Андрей едва помнил свою первую жену, хотя прожили они полтора года без малого. Незаметная девочка из параллельной группы. Он, обладая юношеским мужским шовинизмом и высокомерием, тем не менее боялся «популярных» девочек, шумных и ярких. Подсознательно ожидая признания себя лидером и понимая, что короля играет свита, он инстинктивно полагал – чем скромнее свита, тем скорее она признает его лидером. Но свита, несмотря на скромные внешние данные, оказалась упрямой и не хотела его признавать. Они, как два глупых барана, упираясь друг в друга молодыми рожками, стояли насмерть, не уступая ни пяди. Ссорились из-за всякой ерунды – кому мыть посуду или бежать за хлебом, какую программу смотреть, куда идти на лыжах – на Магистерское озеро или в Еловники, и так далее, до бесконечности. Они не разговаривали по три дня, дулись, пока природа не брала верх. Тогда они бросались друг к другу, нетерпеливо срывая одежду, добирались до постели…
Так и осталось в памяти это супружество – вечные ссоры, а в промежутке неумелый секс.
Лерка была индивидуалисткой, в лидеры не лезла. Она словно решила для себя, посмеиваясь: «Хочешь быть лидером? Да ради бога! Будь им!» До самого прозрения он мнил себя кормчим семейного корабля, снисходительно наблюдая ее мелкие грешки. Старый дурак!
…Андрей смотрел на радостное лицо Валерии – она все еще не решалась взять конфету, и жалость к ней скрутила его. А он полагал, что жалость ему незнакома…
Он поднес конфету к ее губам. Валерия осторожно взяла, глядя серьезно ему в глаза. Желание, острое, почти болезненное, окатило его жаркой волной. Он рванул Валерию к себе и впился в ее рот, чувствуя на языке сладкую горечь шоколада…
Они любили друг друга снова и снова, умирая и рождаясь заново.
За бордовыми гардинами угадывался день, но им было все равно, их пир продолжался.
Он заглядывал в ее глубокие узкие потемневшие глаза без зрачков, едва сдерживая стон нежности, касался пальцами распухших губ, гладил плечи, осторожно проводил ладонями по груди, чувствуя, как твердеют соски… целовал их… раздвигал колени нетерпеливой рукой. Валерия изгибалась, отвечая ласкам, искала его рот, приникала к нему долгим бесконечным поцелуем…
Они оторвались друг от друга далеко за полдень. Почти опустевшая коробка шоколада лежала на тумбочке.
– Я подыхаю с голоду, – сказал Андрей, вскакивая. Слово «подыхаю» было тоже новым в его лексиконе. – Вставай, лентяйка, и готовь мужу завтрак! Обед!
Он схватил ее за тонкую щиколотку, потащил с кровати. Валерия в восторге взвизгнула, расхохоталась, задрыгала ногами.
– А что тебе приготовить?
– Все! И кофе! Большую кружку!
Они сметали все подряд, как два оголодавших удава. Колбаса, сыр, хлеб, маринованные помидоры. А на закуску – яичница из шести яиц.
– Я больше не могу, – простонала наконец Валерия. – Я теперь месяц не буду есть!
Он помог ей одеться, застегнул шубку.
Они брели по улицам в неярком свете осенних ранних сумерек. Валерия остановилась у витрины бутика «Арлекино», рассматривая тощие, жеманные, неестественно изогнутые фигуры манекенов в черно-белых одеждах с повторяющимся ромбовидным узором. Нарочито удлиненные, с поднятыми кверху руками, они напоминали деревья на картине художника-сюрреалиста.
– Зайдем? – предложил Андрей, предвкушая удовольствие и новый опыт.
Небольшой торговый зал был пуст. Лишь свободно расставленные длинные вешалки с одеждой, высокие зеркала и несколько скучающих красавиц в интерьере. Андрей уселся в кресло у крошечной стойки, где предлагался кофе, взял со стола журнал, вызвавший у него чисто профессиональный интерес яркой сочной печатью и богатыми иллюстрациями. Пролистал, задержался на портретах современников в костюмах с картин старых художников, хмыкнул – чего только люди не придумают. Поднял голову, поискал глазами Валерию. Высокая девушка в чем-то убеждала ее. Валерия повернулась к нему, взглянула вопросительно, и он кивнул важно, заранее одобряя и соглашаясь. Она улыбнулась и что-то сказала обрадовавшейся девушке.
– Смотри, какая прелесть, – Валерия держала в руках коричневый свитер и смотрела на него сияющими глазами. – Еще есть табачный. Кашемир, качество просто сказка. Я не знаю, какой выбрать.
– Оба, – ответил он, любуясь ею.
– Это же страшно дорого! – Она вспыхнула.
– Девушка, – Андрей улыбнулся продавщице, – нам нужна курточка из лайки под эти свитера… и что там еще… обувь, джинсы.
– Джинсы не подойдут, – ответила девушка с серьезностью, позабавившей Андрея. – Есть просто изумительные брюки, тонкая шерсть, мелкая клетка, серая и темно-серая с оранжевой искрой, производство Италии, как раз на вашу жену. И куртка, вчера только получили, всего одна. Немножко дорого, но такого качества вы больше нигде не найдете.
– Берем, – отвечал Андрей. – Несите!
То, как Валерия гладила шелковистую лайку, стоило намного больше. Андрей подумал, что до конца жизни не забудет этого жеста. Она крутилась перед зеркалом, расстегивая и застегивая курточку прекрасного темно-коричневого цвета, смоделированную с благородной простотой, отличающей дорогие вещи.
– Вот! – Девушка снова появилась рядом. – Вечернее платье, ваш размер. И тоже всего одно. Штучный товар. От Тахари, большая редкость у нас.
Валерия растерянно взглянула на Андрея.
– Иди, примерь, – строго сказал он.
Она вышла из кабинки несколько минут спустя в шифоновом золотисто-кремовом платье на тонких
