что думает. Такой, если решит убить подругу жизни, то не будет действовать так по-идиотски. Обдумает все заранее… и так далее.
– По-твоему, он лжет?
– Не похоже. – Коля задумался. Потом внимательно посмотрел на Федора и спросил: – А что это за вопросы такие философские, а? Или у нас кролик в рукаве?
– В цилиндре. – Федор достал из портфеля плоский полиэтиленовый пакет, протянул старлею. – Держи. Кролик-сюрприз!
Астахов взял сверток, испытующе взглянул на Федора, перевел глаза на Савелия. Простодушный Зотов ответил ему невинным взглядом. Коля сунул руку в пакет, достал пачку черно-белых фотографий. Разложил на столе. Савелий от любопытства вытянул шею. В интерьере ресторанного зала – видны были столики, бар вдалеке, угол сцены, – сидели двое. Лидия Рогова и Дима Сотников. Дима смотрел на Лидию собачьими глазами и что-то говорил. Она, наклонив голову вперед, слушала. На следующей фотографии Дима держал ее за руку, она смеялась, глядя на него. На третьей фотографии они стояли на улице. Лицо у Димы обиженное, Лидия упирается лбом в его плечо.
Старлей с трудом оторвался от снимков, посмотрел на Федора. Тот, не скрывая удовольствия, скромно пожал плечами.
– Ну? – выдохнул Коля.
– Я был в «Белой сове», поговорил с официантами. Один рассказал мне, что за этими двумя следил какой-то тип, по виду – частный сыщик. И фотографировал. У него техника классная, говорит, работает без вспышки. Найти этого типа оказалось делом техники. Я хоть и отошел от дел, но старые связи не ржавеют. Нашел его, поговорил, объяснил ситуацию… Он не очень сопротивлялся, выложил все как на духу. Говорит, сделал, как было велено, сдал работу вместе с негативом, получил гонорар. Остались не очень качественные снимки. Забыл их уничтожить. Думаю, врет. Он оставляет себе комплект, на всякий случай. Тот еще жучила. Но это к делу уже не относится, я думаю.
– Кто заказчик? – спросил нетерпеливо старлей.
– Кто заказчик? – повторил Федор, глядя на друга. – А кому выгодно?
– Рогов?
– Рогов.
– Сука! Значит, он знал! Ну, я тебя… ах ты, сукин сын! – Коля грохнул кулаком по столу.
Когда они прощались на улице, Федор вдруг сказал:
– Слушай, Николай, дай до завтра кассеты с допросами свидетелей. Верну в целости и сохранности. Закину прямо в офис. Они у тебя с собой?
Глава 13
Одиночество
Зося сидела на полу в прихожей и читала школьный дневник. Дневник упал с антресолей, когда она доставала оттуда всякий хлам – решила наконец навести порядок. Надо же хоть чем-то себя занять. Старая потрепанная тетрадь, на первой странице нарисованы цветочки и написано: «Восьмой «Б». С тремя восклицательными знаками.
«Вот мы и восьмиклассники! Ужас! Жаба обратилась к Кузе на «вы». Кузя в глубоком обмороке и полном отпаде. Я не смогу, чтоб на «вы». После уроков ходили на стометровку, сидели сначала на скамейке, потом на траве. Жанка строила глазки Максу, Петька Павлюченко все время смотрел на меня, даже Натка заметила, говорит, типа, втюрился. Он ничего, только толстый. Но зато очень умный, классный математик. И всегда дает списать. Ненавижу алгебру! Макс и Жукин сбегали за хлебом и вином. Мы скинулись. Вина им не дали, принесли «фанты». Петька отдал мне свою «фанту». Жукин свистнул, все засмеялись. Дурак! Было даже жарко, совсем как летом. Осень еще не чувствуется. Сегодня нам ничего не задали. Расписания еще нет. И не все учебники. Говорят, будут в конце недели. У нас новый учитель черчения. Похож на Патрика Свейзи. Лариска говорит, не женат. Интересно, откуда она знает? В черном костюме и белой рубашке с галстуком. Остальные – старье. Жаба в белом платье! Правда, тесном, и красных босоножках, левый без пряжки. Даже не верится, что уже восьмой класс. Ужас!»
Растроганная Зося оторвалась от дневника и задумалась. Помнила она этот день, первого сентября. Они сидели на траве в парке, каждый торопился рассказать, где был, что видел. Новые тайны, новые секреты. Колька Захаров смотрел загадочно – о его романе с взрослой женщиной знало уже полкласса. Девочки, горя щеками, возмущались, мальчики, бросая нарочито грубоватые намеки, строили из себя бывалых мужиков. Макс закурил. Петька Павлюченко смотрел и смотрел на нее, и это было приятно, хотя он толстый и неуклюжий. И не ходит на физкультуру. И вся жизнь впереди. Счастливая и долгая… Не было в ней места подлости и предательству, одна красота.
Они были как неограненные камешки, готовые засверкать. И что в итоге? Разлетелись, разбежались, потеряли друг друга. Засверкал один Петька Павлюченко. Защитился, уже доктор наук, работает в секретном институте. А она дура. Жила бы себе в столице, горя не знала. Петька бы с нее пылинки сдувал. И дети- гении, головой в Петьку, а внешностью в нее. И вообще… А так получается, что хватает ее только на Гришу Донцова…
Вздыхая, Зося перевернула страницу.
«Двадцать третье сентября. «Пять» по русской литературе. Русалка похвалила. А.Т. пускал зеркалом зайчиков. Я делала вид, что не замечаю. Подумаешь!»
Зося улыбнулась. Кто такой А.Т.? Она помнила себя сидящей на подоконнике в классе, а некто на заборе напротив пускал ей в лицо солнечные зайчики маленьким зеркальцем. Наверное, А.Т. Кто такой А.Т.? Андрей, Алексей, Андрон? Исчез из памяти, растворился во времени…
«Пятнадцатое октября. Дождь и холодно. Тоска. Ненавижу осень! Хоть бы скорее зима. А.Т. бегает за Анькой. Ну и пусть, невелика потеря».
«Третье ноября. Выпал первый снег. Петька Павлюченко увязался провожать меня домой. Выходим со двора, а тут А.Т. и Анька. А.Т. так на меня посмотрел, ужас! А потом посмотрел на Петьку. Анька дернула его за руку. Он шел и оглядывался».
Кто же такой А.Т.? Напрочь забыла… Все прошло. Все проходит, как и не было. Зося сидела на полу, листала дневник, смеялась и вытирала слезы. Внезапно в дверь позвонили, и она испуганно замерла. Сидела неподвижно, только повела взглядом на часы на запястье – половина двенадцатого. Поздновато для визита.
Звонок раздался снова, был длиннее на сей раз. Человек за дверью давил на кнопку звонка, твердо решив попасть внутрь. Зося по-прежнему сидела не шевелясь. Страх, холодный и липкий, гулял по спине. Она даже дышать перестала.
Еще одна трель. И знакомый голос:
– Зосенька, ты дома? Это я, открой!
Гриша Донцов! Зося вскочила на ноги, открыла дверь, повисла на Гришиной шее. Он не ожидал такого теплого приема, ошеломлен и растерян. Молча похлопывает ее по спине, потеряв дар речи. Сует букет – какие-то замерзшие веточки.
– Гришенька… – бормочет Зося. – Как хорошо, что ты пришел!
Он, холодный с морозу, румяный, пахнет от него не то вином, не то пивом и тулупом. Зося отрывается от него и говорит: «Раздевайся!» Он забрасывает свой потертый пыжик на вешалку, стаскивает видавшую виды дубленку, расшнуровывает ботинки.
Через полчаса они вдвоем готовят ужин на кухне. Вернее, она сидит на табуретке и смотрит, как Гриша чистит картошку. Она было сунулась помочь, но он сказал: нет! Сиди и смотри. Учись, пока я жив! Он стоит у кухонного стола в ее голубом фартучке с оборочками, длинный, сутулый, удивительно домашний, и ловко чистит картофелину. Он согрелся, румянец поблек, высветились глубокие залысины. Потрепанная физиономия, обаятельная улыбка, ласковые темные глаза. Недаром его любят женщины. Гриша относится к той редкой породе мужчин, с которыми можно и дружить, и спать одновременно. И близость с ним не столько секс, сколько продолжение дружбы. С ним можно спать, зная, что наутро он уйдет, а встретив его снова через сто лет, чувствовать, будто расстались вчера. Он выслушает, выручит деньгами при нужде, погладит по голове, обнимет, пожалеет. А наутро уйдет. Ему мало одной женщины, так он создан. Он любит всех. И красивых, и уродливых, и молодых, и не очень…
Зося смотрит на него с жалостью. Гриша действительно сдал, постарел. Стоит, такой родной, в одних
