открывался красивейший вид на город. Холодок стекла вызвал у нее тревожное и изысканно-приятное ощущение. Если бы женская грудь могла резать стекло, Анжела с Ричардом выпали бы из окна и разбились насмерть.
Спустя два часа, после того как выпили вина, Анжела снова ублаготворила Ричарда. Если первый раз была, так сказать, рюмочка перед обедом, то теперь пришло время десерта; однако красного ободка не осталось, ведь помады на губах уже не было. После этого Анжела объявила, что ей пора уходить. Высвободившись из объятий Ричарда, она встала, подобрала свое черное платье и принялась неторопливо натягивать — с нарочитой неспешностью, словно для того, чтобы вновь пробудить в мужчине желание. Он пытался ей помешать. На миг ее взгляд остановился на фотографии в рамке — Ричард с блондинкой, женой номер два.
— Мы можем встретиться завтра? — спросил он, руки гуляли по телу Анжелы. — У меня жена уехала на все выходные.
— Я не могу, малыш, — она заставила себя мило улыбнуться и мягко отвела его руки, забравшиеся ей между ног. — Ты же знаешь: я занята.
— Но…
Анжела погасила возражения, поцеловав кончик каждого его пальца по отдельности. У Ричарда от этого дух занялся на несколько долгих секунд.
— Твой вечер — пятница, — сказала она. — И так будет всегда.
Не сумев скрыть разочарования, Ричард поднял брюки из кучи лежащей на полу одежды от Армани. Вынул из кармана бумажник, а из него — двадцать пять новеньких хрустящих банкнот по сто долларов каждая. Свернул их вдвое и вложил Анжеле в ладонь. Это была оплата за два часа плюс двадцать пять процентов чаевых. Она могла бы брать с него и больше — за время, потраченное на обед. Однако Ричард был постоянным клиентом, а Анжела любила покушать.
Она поблагодарила его нежным поцелуем.
— Тогда до следующей пятницы, — сказал он.
— Конечно, — отозвалась она.
Лимузин высадил Анжелу за квартал от ее дома, и она явилась домой за пять минут до крайнего срока; по пятницам и субботам ей разрешалось отсутствовать до одиннадцати. Черное платье лежало в объемистой сумке, а на Анжеле были джинсы и короткая блузка, оставляющая открытым живот. Волосы она стянула в хвост на затылке, на запястье болтались дешевые браслеты. На губах — никакого излишества, всего-навсего гигиеническая помада.
Войдя в квартиру, Анжела прямиком устремилась на кухню, к холодильнику, как всегда по пятницам и субботам после работы. Мать сидела на диване в гостиной и смотрела по телевизору местные новости.
— Как тебе фильм? — спросила она.
— Хороший, — откликнулась Анжела из кухни и поморщилась, обнаружив в холодильнике пустые полки и одинокую бутылку питьевой воды. Обидно, что не заказала «тирамису» в «Ривер кафе». Она заглянула в гостиную: — Я пошла спать.
— Спокойной ночи, — пожелала мать.
За последние несколько дней это был их самый длинный разговор.
Первое, что бросалось в глаза, был витраж — сложный, состоящий из множества мелких элементов. Овальное изображение Девы Марии окружено белым цветом. Пресвятая Дева выглядела спокойной, почти безмятежной, хотя и несколько озадаченной. Ее руки молитвенно сложены, она молилась о чьей-то душе — возможно о своей, потому что иных верующих и след простыл.
Анжела заперла дверь спальни, швырнула сумку на постель, скинула туфли и повернулась к сделанному «под старину» столу, над которым висели полки с богатой коллекцией плюшевых медвежат. Анжела собирала эту коллекцию с детства, когда у нее и выбора-то не было — медвежат ей дарили, и все тут. Они ей были ни к чему, и Анжела мужественно стискивала зубы и вымучивала улыбку, получая новую игрушку на каждый свой день рождения или Рождество. Однако сейчас она дорожила их плюшевыми тельцами до последнего их шовчика и стежка.
Анжела сняла самого крупного медвежонка, который важно сидел по центру на верхней полке. Его звали Господин Зеленые Штаны, и был он толстый, бежевого цвета, в комбинезоне, а в лапах держал маленькую трубку из кукурузного початка. Анжела перенесла его на постель и уселась прямо под изображением Девы Марии.
Достав из сумки полученные от Ричарда деньги, она пересчитала хрусткие купюры, как будто именно в этом крылось истинное удовольствие. Потом расстегнула комбинезон Господина Зеленые Штаны и потянула ткань на брюшке, где виднелись стежки, которыми в свое время был зашит разошедшийся шов. Скрип разнимаемой «липучки» показал, что стежки — всего лишь маскировка. Сунув руку вовнутрь, Анжела извлекла наполнитель — ватные шарики, запорошенные опилками. Затем она достала пачку сложенных вдвое купюр, толщиной она была уже с ее собственный кулак. Стянутые резинкой сотенные бумажки, новенькие, хрустящие. Сняв резинку, Анжела добавила к накопленному сегодняшний улов. Снова перетянула пачку резинкой и упрятала медвежонку в брюшко.
Водрузив Господина Зеленые Штаны обратно на его почетное место, Анжела включила музыку. Грянула песня номер один этой недели; совершенно естественное дело — что еще стала бы Анжела слушать? Она вытащила из сумки платье и лихо протанцевала с ним по комнате, как с партнером и другом. Шелковый лоскуток был в курсе всех ее недавних дел. Затем Анжела открыла небольшой книжный шкаф и сдвинула в сторону часть задней стенки, за которой оказался тайничок. Туда-то, в темноту, и отправилось платье. Задняя стенка стала на место, а дверцу шкафа Анжела захлопнула ногой.
Громко напевая, она разделась и накинула просторную футболку, служившую ей ночной рубашкой. Футболка была коротковата и не прикрывала ягодиц. Ничуть не стесняясь, Анжела протанцевала в ванную, плеснула водой в лицо. Затем принялась чистить зубы, двигая щетку и качая головой в такт с ритмом песни. Вдруг вспомнилось, чему ее учили в раннем детстве. Как верны эти поучения в случае с Ричардом! Известно же, что ему всего больше нравится.
Анжела засмеялась и чуть не подавилась зубной пастой.
В ушах звучал голос матери: та всегда требовала, чтобы Анжела чистила зубы перед сном.
Особенно если недавно поела.
Мэдисон
Столь громких аплодисментов он не ожидал.
Впрочем, Питер Робертсон вообще понятия не имел, чего ожидать.
Юная актриса, исполнявшая роль Анжелы, вышла из-за кулис и встала на фоне декораций, которые изображали ее спальню. Декорации были простенькие: три стены без потолка, пол спальни тянется до самого края сцены, зато витраж с Пресвятой Девой изображен в точности. Актриса низко кланялась, а в зале отчаянно хлопали и кричали «Браво!». Один из зрителей поднялся с места, за ним встал другой, и затем уже весь зал рукоплескал стоя. Лицо актрисы светилось от радости, на глазах выступили слезы, и девушка крепко прижимала к груди подаренный букет цветов.
К ней подтянулись остальные актеры, взялись за руки и принялись дружно кланяться зрителям. Рядом с исполнительницей роли Анжелы стояли артисты, игравшие в спектакле ее родителей.
Последним на сцену вышел сценарист, он же режиссер спектакля. Сэм Фридман, дородный мужчина с длинной встрепанной шевелюрой, как у Эйнштейна, и с глупой улыбкой на лице. Всю свою жизнь он прожил в Мэдисоне, не помышляя о переезде в другой город. Не было в его душе стремления достичь чего- то большего. Зачем? Мэдисон — его дом. Вне Мэдисона жизни нет.
Сэм поднял руки: дескать, довольно восторгов. Аплодисменты утихли. Тогда он протянул руки к залу и пошевелил пальцами, как будто приглашая зрителей похлопать еще. Затем отер со лба воображаемый
