свидетельство уже вручено изобретателю, и мистер Пэттисон рискует попасть в плагиаторы.
Не дожидаясь перевода, Фрэнк захохотал:
— Плагиатор! — И вдруг по-мальчишески застучал розовыми ладонями по столу, перстни прогремели. — Крэш!
Переводчик пояснил:
— Это слово имеет несколько понятий: грохот, крах, банкротство, падать, рушиться с треском, потерпеть аварию, разбиться.
— Все правильно, — кивнул Казаков, — на чужой каравай рот не разевай.
При этих словах Назаров с трудом сдержал смех, кашлянул в кулак, будто поперхнулся, и торопливо отхлебнул остывшего чая из пиалы. Казаков определенно нравился ему все больше.
Переводчик же переводить казаковские слова не стал, выжидательно глядел на него, что тот скажет по существу, и по этому взгляду Ата Казакович понял, что ляпнул лишнее.
— Вообще-то, если говорить честно, — краснея и опуская глаза, проговорил он, — к подлинному туркменскому колодцу мы только приблизились, преимущества его все-таки остаются. Если его удалось бы в самом деле вывернуть наизнанку, то он был бы похож не на минарет, а на трубу старинного паровоза. Помните? — Двумя жирными чертами он изобразил на бумаге раструб. — Колодезные мастера издревле роют ствол, постепенно расширяя его книзу. Получается подземный шатер, водозаборная, часть становится значительно шире, значит, и воды скапливается больше.
— И вы уже придумали, как делать такие колодцы с помощью механизмов? — живо поинтересовался Пэттисон.
— К сожалению, нет, — развел руками Казаков. — Но думаем, ищем…
«Чего же это он так выкладывается? — удивленно подумал Назаров; ему показалось, что Сомов бросил на него беглый недвусмысленный взгляд. — Никто за язык не тянул. Такой бумеранг запустил, себе же в лоб». Не удержавшись, он спросил:
— Выходит, кирка в единоборстве с буром торжествует?
— Ну какое это торжество, — пожал плечами Казаков, и было видно, что вопрос неприятен ему, — так, смех сквозь слезы. — И уже обращаясь к американцу, добавил: — Торжество старого над новым всегда временно. Сейчас в пустыню пришли гелиоопреснители, термоэлектрические генераторы, солнечные водоподъемники…
Гость кое-что уточнил, делая пометки в блокноте, и неожиданно спросил:
— И вас не страшит будущее? — Встретив недоуменный взгляд Казакова, захлопнул блокнот, спрятал в карман и пояснил: — Давайте не для печати, мне самому хочется понять… Восьмидесятые годы могут оказаться совсем не такими спокойными. Обстановка в мире… но здесь трудно загадывать. А «парад планет»? У нас в Штатах в еженедельнике «Ньюсуик» была опубликована статья американских ученых. Кажется, она называлась «Когда планеты выстраиваются в линию». В ней указывалось, что в 1982 году планеты солнечной системы выстроятся на одной линии по одну сторону от Солнца. Приливные силы вызовут на нашем светиле необычайное число солнечных вспышек, и это приведет к катастрофам на Земле — изменится скорость ее вращения, начнутся землетрясения, наводнения, тайфуны…
— Крэш? — улыбнулся Казаков.
Но Пэттисоны смотрели на него очень серьезно, миссис Джозина даже достала из сумочки очки, чтобы лучше разглядеть собеседника.
— Вы не считаете, что с Солнцем шутить нельзя? — закончил свою мысль Фрэнк.
По этому поводу писали и наши газеты, подробностей же Казаков не запомнил и теперь жалел, что читал не очень внимательно.
— Насколько мне известно, советские ученые не разделяют тревог американских коллег, — проговорил он и глянул на Сомова: — Вы помните, Кирилл Артемович, что у нас писали?
— Да, «Ньюсуик» переборщил, какие там катастрофы, — охотно отозвался тот, явно щеголяя осведомленностью. — Наши астрофизики доказали, что прогноз Гриббина и Плейджмена не имеет достоверных обоснований. А если при этом повысится солнечная активность, то будет меньше раковых заболеваний, к такому выводу пришли наши ученые-онкологи. У меня жена врач, я знаю.
— Есть такая зависимость? — удивился Пэттисон и переглянулся с женой. — Я не слышал. И все-таки как лично вы, — он снова выжидательно посмотрел на Казакова, — относитесь к возможным катастрофам?
— Лично я? — пожал плечами Казаков. — Думало, что не этих катастроф следует опасаться человечеству. А что касается высокой солнечной активности… — Он весело улыбнулся, обрадовавшись, что пришла на ум эта мысль: — Тогда мы перевыполним план на наших гелиоустановках.
Пэттисон ответил улыбкой на улыбку, но было видно, что ему совсем не весело, все эти вопросы волнуют его серьезно.
— Вы остроумный человек, а это лучшее из достоинств в наш век, полный тревог и страхов. Спасибо за беседу. У меня больше нет вопросов. Если есть у вас ко мне — пожалуйста.
Он перевел взгляд с Казакова на Сомова и Назарова, задержался на нем. Что-то дрогнуло в его лице, но он ничего не сказал и снова посмотрел на Казакова.
— Вопрос один, — ответил тот: — Мы можем ехать на пастбища?
— О, конечно! — обрадованно воскликнул мистер Фрэнк, поднимаясь. — Мы готовы, мы рвемся в путь, ибо движение есть жизнь. Так учит диалектика!
У него опять было хорошее настроение.
Когда они выходили из кабинета, Казаков негромко сказал Назарову:
— Видите — мне надо уезжать. Если возникнут вопросы, созвонимся и встретимся. Хорошо?
— А сейчас далеко? — спросил Марат. — В какой колхоз?
— Недалеко, колхоз «Захмет», но быстро вряд ли обернемся, так что ждать вам нет смысла, — не понял его Ата.
— Нет, я о другом. Можно мне с вами? Мне очень нужно. Очень. У вас какая машина? Место найдется?
У него, было такое просительное лицо, что Казаков не посмел отказать.
— РАФ, — сказал он сухо, недовольный настойчивостью корреспондента, — места хватит. Поезжайте, если хотите.
Обрадованный Назаров хотел было позвонить в редакцию, предупредить, но побоялся, что уедут без него, и торопливо стал спускаться вслед за гостями по широкой лестнице к выходу. Ему предстояло ехать в места, с которыми были связаны полузабытые уже, упрятанные в глубинах души воспоминания, всколыхнувшиеся, поднявшиеся вдруг и ожившие, словно и не лежали меж теми событиями многие годы…
Его надежда питала тогда, она же и мучила, изматывала силы. Порой, томимый предчувствиями, он буквально трепетал от ожидания: вот… сейчас… Но тянулись и проходили дни, а звонка не было, никому он пока не нужен был в этом городе, а она могла и не обратить внимание на подпись под очерком — мало ли Назаровых. Это он так успокаивал себя, а сердце сжималось каждый раз, когда в редакционной комнате раздавался телефонный звонок. Но все это было не ему, не ему… Второй свой материал он подписал полностью: Марат Назаров. Ведь читает же газеты, увидит, догадается, сердце ей должно подсказать…
В тот день он был очень занят, готовил в номер письмо с целины, звонка и не расслышал.
— Марат, тебя.
Он взял трубку и вдруг почувствовал, как замерло, затаилось сердце и дыхание стало неслышным.
— Я слушаю.
— Марат? — Да, это был ее голос, и сердце его совсем остановилось. — Ты почему молчишь? Алло? Ты слышишь меня?
— Слышу.
Но и она замолчала, что-то там думала или переживала тоже, а Марат, прижимая трубку, пытался услышать ее дыхание и догадаться, что думает, что чувствует она в эти секунды.
— Значит, приехал… — Наташа вздохнула, он это точно расслышал. — Ну, здравствуй.
