Белов кивнул.
— Дальше. Зрительный зал пустует, а бархатный занавес догрызают мыши. Я думаю, надо организовать самодеятельный драмтеатр.
— Лайза... — по мнению Белова, это выглядело совсем смешно. Попахивало забытыми семидесятыми, если не шестидесятыми. — Ну кто в него пойдет?
— Не суди обо всех по себе! -7 наставительно произнесла Лайза. — Театр — это всегда эмоции, а женщинам они нужны в первую очередь. Пойдут, вот увидишь.
— Ну допустим... — скептически изрек Белов. — Что еще?
— Еще — обязательная психологическая консультация и помощь. Брак и семья — дело трудное, требующее постоянной работы. Ты первый, как руководитель, заинтересован в сохранении семей. Семейный рабочий держится за свое место. Не пьет, не безобразничает и вообще — ведет себя солиднее.
Белов покосился на Лайзу.
— Ты сейчас на что-то намекаешь?
Она оглянулась, убедилась, что их никто не видит, и ткнула ему маленьким острым кулачком в бок.
— Нет, не намекаю, — с деланной злостью ответила Лайза. — Говорю открытым текстом. Женатый мужчина выглядит солиднее.
— Хорошо, учту, — поспешно согласился Белов.
Это походило на веселую игру. Вряд ли он мог в чем-нибудь отказать Лайзе; к тому же — она говорила по существу. Но никто не должен видеть, как директора комбината пихают кулаком в бок.
— Так вот, — подытожила Лайза. — Психологическая помощь обязательно должна быть. И я уже нашла хорошего специалиста.
— Своего психоаналитика? — пошутил Белов. — Хочешь выписать его из Штатов?
— Зачем? Станислава Марковича, — ответила Лайза.
— Ватсона?
— Ты знаешь кого-нибудь лучше?
— Честно говоря, нет.
—. Тогда чего удивляешься?
Крыть было нечем. Белов задумался. А что, наверное, это неплохая идея. Он уже представлял себе Ватсона: высокого, мощного, с крупной бритой головой и густыми усами, в белом халате. Док пользуется большим авторитетом у женщин. Ему-то уж точно не придется сидеть без работы.
— Сама я хочу организовать бесплатные юридические консультации. Я поинтересовалась: последняя юридическая консультация в Красносибирске закрылась полтора года назад. Теперь людям некуда идти; они не знают своих законных прав. Откуда взяться гражданскому самосознанию?
Белов вздохнул. Он обнял Лайзу за талию и притянул к себе.
— Солнышко мое, ты, похоже, задумала изменить мир?
— Почему бы и нет?
— Видишь ли, это еще ни у кого не получалось.
— Я знаю, — ответила Лайза. — Я и не рассчитываю, что у меня получится. Я просто хочу начать. Кто-то же должен начать.
— Согласен, — Белов поцеловал ее в ароматную щечку — Я помогу тебе. Есть еще какие-нибудь задумки?
— Да! — Лайза повела его к лестнице.
Они поднялись на второй этаж и пошли вдоль длинной стены. Через высокие, в два человеческих роста, окна падал яркий солнечный свет. Лучи играли на голубой поверхности мрамора; было хорошо видно каждую прожилку.
— Смотри, — она показала в дальний угол; пространство, полностью залитое светом. — Там я хочу устроить зимний сад. Посадить всякие экзотические растения. А здесь, — она показала на стену, — устроить выставку
— Выставку чего? — не понял Белов.
— Твоих фоторабот. Ну, твои снимки вулканов! Извержений, восхождений, пейзажей... Думаешь, это никому не будет интересно?
— Думаю... — Белов замялся, — думаю, будет. Ты прямо как Ленин: искусство должно принадлежать народу!
Лайза пожала плечами.
— Ну, во-первых, он не во всем был неправ. А во-вторых, именно эту мысль он позаимстовал у кого-то из великих. Разве Третьяков или Савва Морозов, став предпринимателями, перестали быть русскими? Почему рабочие — народ, а купцы уже нет? Это ведь абсурд. Искусство принадлежит тем, кто в состоянии его понимать, вот и все!
Лайза говорила еще долго. Она объясняла, что в первую очередь будет опираться на народную инициативу; хочет заставить людей раскрыться, смягчить озлобленные души, показать самое хорошее, что есть в каждом человеке. Белов слушал ее и понимал, что Лайзе это удастся. Надо только дать ей время развернуться. Время и... деньги.
Он снова подумал, что Лайза решилась на очень рискованный шаг: просить деньги у собрания. Всё- таки было куда проще, если бы он сам подписал резолюцию о выделении необходимых средств из директорского фонда. Правда, в этой ситуации он брал на себя роль этакого царька, который лучше знает, как распорядиться деньгами. Для Лайзы такая позиция была неприемлема. Она хотела, чтобы это была воля всего собрания.
Белов опасался, что мужики, собравшись на площади перед правлением, просто зашикают ее и освищут; даже присутствие рядом директора не спасет. «Ну что же? Это наши, российские реалии. Такой уж мы народ: душевный, но немного диковатый». Белов украдкой взглянул на Лайзу. Она переводила внимательный взгляд с мраморной стены на дальний угол, где собиралась разместить зимний сад.
— Саша, мне кажется, очень неплохо будут смотреться растения, привезенные с Камчатки. А? Как ты считаешь?
— Да, пожалуй, — уклончиво ответил Белов, продолжая думать о своем: «Может, еще не поздно попытаться ее отговорить? Представляю, какой это будет для нее удар!»
Он уже мысленно видел вздрагивающую от рыданий Лайзу, и ему становилось нестерпимо ее жалко. Но и остановить ее не удастся. Она все равно будет стоять на своем.
— Ну ладно, — вдруг сказала Лайза. — Ты сейчас куда? На комбинат?
— Да...
— Тогда — пока. А у меня еще куча дел. Домой приду поздно, раньше одиннадцати не жди. Будешь меня ревновать?
— Ревновать? — Белов замешкался, пытаясь угадать, какой ответ она ожидает услышать. — Нет.
— Как это нет? — притворно возмутилась Лайза. Она уперла руки в боки и стала похожа на закипающий самовар. — Такую красивую, молодую женщину — и не будешь ревновать? Александр Николаевич, я на вас обижена.
— Я хотел сказать: «Нет, конечно же, буду!» — подкорректировал себя Белов.
— Да? — лицо Лайзы озарилось довольной улыбкой. — Ну и зря. Я тебе верна и вообще... Я пока не давала тебе поводов для ревности. Отелло несчастный! Собственник! — она посмотрела на Белову осуждающим взглядом. Тому осталось только развести руками.
Тогда Лайза бросилась ему на шею и звонко расцеловала.
— Как я тебя люблю, Саша!
— И я тебя...
Они долго целовались, потом Лайза внезапно отстранилась и убежала — только ее и видели. Белов слышал, как стучат ее каблучки по лестнице,
«Ох, девочка! — подумал он. — Боюсь, туго тебе придется. Не знаешь ты России: много она перестройщиков переварила».
