Тощий коротышка вздохнул и пожал плечами,
— Надо, как в Саудовской Аравии, слушай, — подал голос третий из подручных, восточного вида человек. — Отрубать руку к чертовой матери. Ржавым ятаганом. Или — топором.
Роман Остапович поморщился.
— Это все замечательно, Хасан. Есть только две небольшие проблемы. Во-первых, мы не в Саудовской Аравии, а в Америке. Отрубать здесь ниггерам руки — все равно,, что мочиться на Кремлевскую стену в Москве. Здесь носятся с чернозадыми, как с национальной святыней. Чуть что — все встанут на дыбы и обвинят нас в расизме. И, во-вторых, мы же не арабы. Мы все-таки — русские.
В этом он был прав. На Брайтон-Бич всех эмигрантов из бывшего СССР называли русскими. Исключая, пожалуй, евреев. Они так и оставались евреями, хотя и страшно обижались, если кто-нибудь говорил им это в глаза. В отличие от евреев американских, которые этим гордились.
— Об чем заключается предмет вашего ученого спора, господин Буцаев? —раздался где-то рядом старческий надтреснутый голос.
Роман Остапович оглянулся на звук: за соседним столиком в углу зала сидел древний, как Ветхий Завет, Храбинович, и ел копченую скумбрию с жидкой овсянкой.
— Мы обсуждаем, как выдавить с нашей земли черномазых барыг, Соломон Маркович, — ответил красавец.
— Боюсь, ваш поезд, Роман Остапович, уже ушел и светит вам фонарями заднего вида. А в этом деле надо бежать немножечко впереди паровоза. — Старик жестом показал Буцаеву на стул рядом с собой, приглашая за свой столик.
Храбинович был местной достопримечательностью Брайтона. Он знал всех, и все знали его. Причем в большинстве своем те, кто его знал, уже давно лежали на дне собственной прямоугольной ямы и нюхали дерн с нижней стороны. А Храбинович все так же снимал с пока еще живых клиентов свои законные проценты. Только профаны задавались вопросом, зачем ему деньги, потому что, судя по его вйду, он не умел их тратить. Но на деле все было как раз наоборот: он умел деньги вкладывать и заставлял их работать на себя, а это умение дорогого стоит. Поэтому мачо в белом встал и пошел к столику Храбиновича — именно на запах денег.
— Что-вы имеете в виду,. Соломон Маркович? — спросил он с деланным почтением, присаживаясь на край стула.
— Всю дурь, которую продают в нашем районе, поставляет дилер по имени Экс-Пи. Мужчины, которые носят в ушах серьги, а на головах косынки, любят странные имена.
Храбинович поддел вилкой кусочек нежнейшей, тающей во рту копченой скумбрии и ловко отправил его в беззубый рот.
— И что из того? Я это знаю. Это все знают.
— Я слышал, что этот Экс-Пи по воскресеньям ходит в протестантскую церковь, что у шестнадцатого причала, и распевает там госпелы, но только без музыки. Говорят, это называется рэп.
— Не пойму, к чему вы клоните...
Храбинович всем своим видом показал, как больно его ранит недогадливость Романа Остаповича.
Могу привести вам в качестве гешефта еще два неоспоримых научных факта. Факт первый — с башенного крана в Старом порту открывается прекрасный вид на шестнадцатый причал. А по воскресеньям Старый порт не работает. Можете сами проверить и убедиться. И факт второй — винтовочный патрон стоит дешевле, чем пистолетная обойма. Почитайте каталоги оружейных магазинов.
— Кажется, я вас понял, Соломон Маркович, спасибо за консультацию, — Буцаев погрозил старику, пальцем. — А вы; что называется, малый не промах!
— Если бы старый Соломон давал осечки, таки давно бы уже построил для товарища Сталина социализм на отдельно взятой КолымеНо мы с ним оказались людьми разного пошйва; поэтому я здесь, а он — сами знаете где. Заклинаю вас здоровьем ваших будущих деток; не повторяйте его ошибок. Старый Храбинович борозды не испортит и плохому не научит, проверено на практике.
— Ладно, я буду иметь в виду. — Буцаев поднялся и уже хотел вернуться к своей команде, но в этот момент на его руку легла сухая сморщенная ладошка.
— Из Совдепии приезжает боксер, — сказал Соломон Маркович доверительным тоном. — Через две недели в Вегасе бой. Не хотите ли вы, в порядке ответной любезности, сделать ставочку? Дать старику заработать на овсянку?
— Ставочку? — Буцаев освободил руку и вытер ее бумажной салфеткой.
Храбинович сделал вид, что не заметил этого: когда дело касается больших денег, личные обиды отходят на задний план.
— Маленькую, — кивнул старик с лукавой улыбкой.
— И как вы принимаете? — спросил Буцаев.
— Букмекеры ставят три к двум в пользу советского. Я — человек небогатый. Все Восточное побережье хорошо об этом знает. Но я принимаю два к одному.
— Соломон Маркович! Ай-яй-яй, — Буцаев усмехнулся. — Хотите меня прокатить?
— Ну что вы, Роман Остапович! Куда уж мне до вас? Я только знаю, что советский боксер очень неплох, хотя кушает явно не кошерную пищу. Два к одному. Что скажете?
Мужчина в белом обернулся к своим товарищам, будто искал у них поддержки. Но его шестерки были настолько отучены от самостоятельного мышления, что только хлопали глазами. «С этой стороны помощь не светит», — понял Буцаев.
— А если я поставлю против русского? — снова обратился он к старику.
— Получите двойную выдачу. Для делового человека слово дороже денег.
В этом можно было не сомневаться. За годы своей полулегальной деятельности Храбинович еще никого не обманул. Он всегда честно отдавал выигрыши, даже самые баснословные. От официальных букмекерских контор его отличало одно очень важное обстоятельство: Храбинович принимал ставки без ограничений; проще говоря, без потолка.
—- Тогда я поставлю против русского, — сказал Буцаев.
Храбинович с осуждением покачал головой: ох, уж эта молодежь, вечно спешит куда-то, того не зная, что торопливость такой же грех, как прелюбодеяние или богохульство.
— Ой-ой-ой! — запричитал он. — Вы ступаете по трясине, и она дрожит у вас под ногами.
Его морщинистое и необычайно бледное лицо было улыбчивым и подвижным, но глаза при этом оставались серьезными и проницательными.
~ Скорее возвращайтесь на твердый грунт, Роман Остапович. Или вы знаете чего-то такого, чего не знаю я?
— Да, Соломон Маркович. На этот раз — да.
Храбинович ненадолго задумался. У Буцаева был
репутация жесткого и даже жестокого делового человека, с ним можно было иметь дело: с оговорками, конечно.
— Могу я взглянуть на деньги? — вежливо спросил старик.
— Я привезу их вечером, — ответил Буцаев.
— Это будет смешная сумма?
— Думаю, вам будет весело.
Храбинович схватился за сердце, изображая приступ.
— Хотите разорить старика?
— Не прибедняйтесь. Я бы даже Ротшильду не советовал это делать.
— Хорошо, — улыбка исчезла с лица Храбиновича. — Я буду ждать вас здесь с восьми до без пятнадцати десять. Не обессудьте — в десять я обычно ложусь спать.
Буцаев тоже стал серьезным.
— Ровно в девять я привезу деньги.
Они кивнули друг другу, и Буцаев вернулся к Гоге,. Ревазу и Хасану.
