внимание с небольшим перерывом в секундах. Вдруг из-за угла показался странный субъект. Он едва держался на ногах, выписывавая невообразимые кренделя, но каким-то чудом умудрялся удерживать в руке огромный, толщиной с пожарный рукав, хот-дог, обильно смазанный кетчупом и горчицей. Время от времени он останавливался и пытался откусить изрядный кусок, но коварная земля уходила из-под ног, и человек снова начинал балансировать, стараясь обрести шаткое равновесие.
Он приблизился к лимузину, где сидел Шмидт, и еле заметно подмигнул. Немного прошел в сторону багажника и оперся спиной на машину. Теперь обе руки у него были свободны, и человек, крепко обхватив хот-дог, снова поднес его ко рту. Шмидт через наружное зеркало следил за всеми его перемещениями.
Едва он увидел, как пьяница пристроился к лимузину, Шмидт выскочил на улицу и схватил любителя хот-догов за шиворот.
— Эй! А ну пошел отсюда! Гоу, гоу! — добавил он для ясности по-английски.
Бродяга был вовсе не маленьким, но, видимо, сил у него совсем не осталось — все ушло на борьбу с гравитацией. Пьяница покачнулся, а здоровенный пинок, которым Шмидт сопроводил свои слова, резко изменил направление его движения.
Мужчина полетел прямиком на второй черный «Кадиллак». Хот-дог вырвался у него из рук и плюхнулся на моторный отсек лимузина, заставив Реваза вздрогнуть. Бродяга бросился ловить свой ужин, но сделал это так неаккуратно, что вся горчица, перемешавшись с кетчупом, выдавилась на лобовое стекло и сверкающий капот. Придурок продолжал хлопать по нему обеими руками, будто ловил убегающую мышь.
Реваз выругался и вылез из-за руля. На помощь ему пришел Шмидт, и они вдвоем принялись мутузить пьяного бездельника. Он не пробовал защищаться — только закрывал голову руками. Он даже не ругался, что, вообще говоря, было несколько странно, а только все время повторял: «Ноу! Ноу!»
Наконец Ревазу и Шмидту стало жаль бедолагу, и они его отпустили. Пьяница вытер лицо рукавом, отбежал на безопасное расстояние и, выставив вверх средний палец, снова закричал: «Ноу!» Шмидт запустил в бродягу остатками растоптанного хот-дога, и он, еще раз проорав свое «Ноу!», скрылся за углом.
Шмидт покачал головой и процедил сквозь зубы:
— Дубина! Говорил же ему: кричи «фак»! Неужели так трудно запомнить?
Но в целом он остался доволен спектаклем. Витек, хоть и не знал по-английски ничего, кроме «йес» и «ноу», выглядел убедительно. Во всяком случае, Ре-ваз ему поверил.
Коротышка всплеснул руками и, глядя на жирное отвратительное пятно, блестевшее на капоте, сокрушенно сказал:
— Придется мыть машину. Босс будет недоволен.
— Конечно, недоволен! — поддакнул Шмидт. — Может, тебе по-быстрому смотаться на мойку?
Реваз молча прикидывал, успеет ли он обернуться до выхода Буцаева.
Шмидт словно прочитал его мысли.
— Успеешь, — сказал он. — Сейчас... — он заглянул в салон. — Всего-то второй раунд.
Реваз посмотрел на часы, потом на пятно из горчицы и кетчупа. Затем снова на часы... И махнул рукой.
— А, ладно! — он сел за руль, завел двигатель, и черный лимузин сорвался с места.
Шмидт проводил его взглядом. Когда «Кадиллак» скрылся за поворотом, движения Дмитрия стали вдруг резкими, и порывистыми. Он запрыгнул в салон, выключил трансляцию боксерского матча, вышел в главное меню и нашел систему спутникового слежения за наземными объектами. Благодаря своему увлечению самолетами он изучил современные навигационные системы вдоль и поперек. Шмидт выбрал из списка буцаёвский лимузин и нажал «ввод». На экране показалась мерцающая точка, удалявшаяся на северо-запад от «Мэдисон сквер гарден».
В стекло с противоположной стороны кто-то постучал. Шмидт отключил блокировку замков и открыл дверь. Витек скользнул на переднее сиденье.
— Ты чего так сильно пинаешься? — сердито сказал он.
— Чтобы все выглядело по-настоящему.
— По-настоящему? — Витек потер ушибленное место. — В следующий раз ты будешь бродягой, а я сяду за руль. Тогда посмотришь, что значит «по-настоящему».
— Если мы сейчас с тобой оплошаем, — веско сказал Шмидт, продолжая наблюдать за светящейся точкой на экране, — то, следующего раза может и не быть. Понял?
Витек кивнул. Шмидт медленно тронул машину с места. Он ехал на северо-запад, следом за «Кадиллаком» Буцаева. Компьютерная система работала в режиме спутниковой навигации, поэтому он не мог видеть трансляцию боя...
XLI
Второй раунд и перерыв уже закончились, и начался третий раунд. Степанцов постарался взвинтить темп до предела. Он работал обеими руками, наскакивал на Пейтона, бил классические комбинации — двойки и тройки — и вовремя уходил от ответных ударов, особенно остерегаясь правой руки Ларри.
Пейтону ничего не оставалось, кроме как принять навязанные ему правила игры. Стоять у канатов было себе дороже: тогда длиннорукий Степанцов расстрелял бы его со средней дистанции. Чемпион мира пробовал сбить накал. Он несколько раз пытался провести акцентированный удар в корпус претендента, но его железный кулак неизменно попадал в пустоту
Когда удары не достигают цели, боксер устает гораздо сильнее, чем если бы он бил по защите соперника. К середине третьего раунда Пейтон оставил эту затею — , сбить скорость Степанцова несколькими точными ударами в туловище. Он больше не шел вперед, а, наоборот, терпеливо дожидался Сергея, вытягивая его на себя.
Но Степанцов хорошо знал этот прием. Хотя он и действовал очень быстро, но при этом был весьма расчетлив. Любые попытки Пейтона войти в клинч он пресекал молниеносным уходом на дистанцию; причем отходил всегда с ударом, так что Ларри не решался его преследовать.
Степанцов разрывал расстояние, делал короткую паузу, за которую успевал наметить новые направления атаки, и снова шел вперед. И шел обязательно с ударом. В третьем раунде он полностью овладел ситуацией на ринге. Пейтон держался хорошо, но только сам Сергей видел, чего ему это стоило. Не имея возможности сблизиться и войти в клинч, он принимал тяжелые удары Степанцова. И хотя Ларри пока не плыл и полностью ориентировался в обстановке, но ему нечего было противопоставить, он не мог взорвать ход поединка. В перерыве, перед четвертым раундом, Белов спросил боксера:
— Может, отпустишь немного? Если Пейтон выстоит, что тогда?
Они оба прекрасно понимали, что будет тогда. Пейтон начнет отыгрывать отданное преимущество — удар за ударом, ситуацию за ситуацией. Измотанный Степанцов сбавит обороты, и бой пойдет под диктовку чемпиона. Перед ними стоял выбор: провести пару раундов вполнакала, экономя силы до финала боя, либо пойти до конца, выложиться, не жалея ни соперника, ни себя.
— Воды! — прохрипел Сергей и наклонил голову.
Ватсон полил ему из пластиковой бутылки на затылок и шею; затем Степанцов прополоскал рот и выплюнул воду в ведерко. Медведь на его плече хищно скалился. Он был точь-в-точь таким, какого они встретили на пустынной поляне в сибирской тайге. Широкая грудь боксера вздымалась; четыре параллельных шрама стали еще заметнее.
До гонга оставалось несколько секунд. Сергей собрался. Он, не отрываясь, следил за Пейтоном и пробовал угадать: хватило ли чемпиону этой минуты, чтобы передохнуть? Перед глазами плавали темные мушки; сердце работало в предельном режиме, насыщая мышцы свежей кровью, но мозг оставался холодным. Степанцов чувствовал огромную силу за своей спиной; прочную, будто каменная стена. Отступать было некуда, да и незачем.
— Я сейчас его прикончу, — тихо сказал Сергей.
