ваши руки, Доихара. Завтра принц проведет инспекционный смотр наших сил в Мукдене, затем отбудет в Далянь принять парад войск гарнизона, а потом морем вернется в Токио. После его возвращения, тайный совет наверняка примет решение в нашу пользу – убежденно проговорил Хата.
Хитрый Доихара немедленно поспешил согласиться с ним, хотя в глубине души он не совсем был согласен со своим начальником. Будучи хорошо информированным человеком, не только в военной сфере, но и в экономических вопросах, полковник предполагал что, несмотря на то влияние, которое принц Коноэ мог оказывать на молодого императора, скорой войны не будет. Слишком сильно было в правительственных кругах лобби господина Цуёси, который твердо стоял за мирное развитие Японии.
Прагматик до мозга костей, Цуёси считал, что стремление к расширению своих территориальных границ, очень пагубно для страны восходящего солнца. Отнюдь не обремененный идеями миротворчества, господин Цуёси утверждал о необходимости в первую очередь переварить ту, огромную добычу в виде Квантуна, Кореи и Сахалина, которая досталась Японии в 1905 году. И только потом, используя богатый потенциал захваченных территорий двигаться вперед.
Подобные идеи очень раздражали японский генералитет, у которого очень кружилась голова от успехов последних десяти лет. У генералов и адмиралов просто чесались руки, совершить новые подвиги во имя микадо и японского народа, опираясь на штыки армии и пушки флота. Но к огромному их разочарованию балом правили промышленники и банкиры, дававшие деньги на реализацию пышных планов, хранящихся в недрах секретных сейфов военного министерства.
Тщательно скрытые от посторонних глаз, они содержали в себе большое количество информации на военных и гражданских лиц многих стран, которые были обозначены как потенциальные враги трона микадо. Одним из таких лиц являлся командующий особой бригадой, генерал- майор Анненков, чей штаб располагался в старой цитадели города Кульджа.
Построенная из кирпича сырца в средине прошлого века, крепость не утратила свои оборонительные функции, верой и правдой служа новому обитателю своих стен. Не лишенный чувства ко всему прекрасному и изящному, Борис Владимирович, приказал полностью заменить интерьер четырех комнат второго этажа бывшей ханской резиденции, в которых он решил квартироваться. Узнав об этом генеральском желании, купечество Кульджи, в миг натащило в крепость, различные предметы домашнего обихода, начиная от стульев и кресел и кончая широкими кроватями и диванами. Благодаря этому, господин Анненков чувствовал себя вполне комфортно.
Этажом ниже расположился начальник штаба полковник Барабанов Василий Федорович, чьи аппетиты ограничились двумя комнатами со вполне спартанским интерьером, что с самого начала пребывания русских в крепости породило некоторое напряжение в отношениях командующего и начштабом.
Несмотря на некоторую сухость в отношении с подчиненными, полковник Барабанов всегда требовал от них не бездумного исполнения полученного приказа, а его осмысления и в случаи необходимости проявить собственную инициативу. Нижестоящим офицерам часто приходилось выслушивать упреки от начальника штаба и больше всех их приходилось на долю капитана Тухачевского, которого казаки за глаза прозвали «фельдфебелем». Капитан был педантичен и строг как со своими подчиненными, так с местным населением, за что к генералу Анненкову на него часто обращались с жалобами местные уйгуры. Будь Барабанов командиром бригады, возможно Тухачевский был бы отозван на родину, но генерал сам выпускник Александровского военного училища явно благоволил к нему и закрывал на все глаза.
- Война требует точного и четкого исполнения приказа. А здесь война и я не могу приказать своему офицеру воевать в полсилы – говорил Анненков своему начштабу, всякий раз, когда тот говорил об излишней прямолинейности капитана во время выполнения боевого приказа. Тухачевский не стремился завязать дружественных отношений с уйгурами и казахами, всячески показывая, что видит в них если не скрытым пособников бандитов, то явно сочувствующих им элементом. Анненков с глазу на глаз по отечески журил капитана, но при подчиненных ни разу не выказал Тухачевскому своё неодобрение.
Следует заметить, что внутренняя обстановка в Кульдже сильно отличалась от обстановки в Кашгаре, где подполковник Максимов демонстрируя дружеское расположение к местным жителям, требовал того же и от своих подчиненных. Кроме этого, с первого дня прибытия в отряд Кенига, Максимов постоянно показывал, что считает всех офицеров и простых казаков, если не ровней себе, то своими боевыми товарищами, что очень льстило станичникам. Подполковник почти всех знал по именам, и очень часто просто беседуя с подчиненными, интересуясь их житьём-бытьем, нуждами и заботами. При этом сразу было видно, что делает это он от души, а не ради красного словца.
Холодность и педантичность капитана Тухачевского, впрочем, не мешали ему демонстрировать широту своей души внеслужебное время, при посещении различных увеселительных мест Кульджи, главным из которых ресторан, прозванный русскими офицерами «Этажеркой». Почему он получил столь тривиальное название, никто толком сказать не мог но, попав один раз на уста, оно намертво прилипло к заведению и стало его фирменным названием.
Любовь Тухачевского к «Этажерке» было обусловлено не только, возможностью разнообразить своё казарменное меню блюдами ресторанной кухни и спокойно отдохнуть от трудов ратных в женском обществе. Была ещё одна слабость, ради которой Михаил Николаевич, регулярно посещал ресторан. То была возможность послушать скрипку, к звукам которой он был глубоко не равнодушен с самого детства.
Неизвестно каким образом оказавшийся в Кульдже одесский еврей Фима Кацнельсон, хоть и не был первоклассным музыкантом, но своей игрой на скрипке подобно библейскому Давиду лечил музыкой израненную душу господина капитана.
Ставивший главной целью своей жизни карьеру военного, Тухачевский был сильно раздосадован и разочарован тем, что закончил войну в чине штабс-капитана. Особой душевной раной молодого человека были боевые награды. Успев получить до своего плена Владимира и Анну IV степени с мечами, а так же Станислава III степени с мечами и французский крест за бои во Франции, Михаил Николаевич неизменно указывал в документах, что перед пленом был представлен к ордену Анны II и III степеней. Однако бумаги на его представление к наградам были отставлены в сторону в связи с его пленением, а после и вовсе потерялись в результате революционных волнений. Проверить подлинность этих утверждений было невозможно, поскольку весь архив Семеновского полка была уничтожена в мае 1917 года, революционными солдатскими массами.
Вернувшийся в действующую армию и получив авансом, звание капитана, Тухачевский всеми силами старался выжать из подвернувшейся ему возможности всё по максимуму, видя себя минимум подполковником по возвращению в Россию. Поэтому придирки Барабанова к нему, воспринимал очень остро, с каждым днем все больше и больше сравнивая своего начштаба, с огромным камнем лежавшего неподъемным грузом на его дороге. При этом необходимо отметить, что при всей неприязни к Барабанову, господин капитан никогда не опускался до откровенной грубости или хамства.
Всякий раз, получая разнос от начштаба, Тухачевский оставался выдержанным офицером и все своё отрицательное отношение к собеседнику, старался выказать холодностью или отысканием противоречий в предъявленных ему обвинениях, на что он был большой мастер. Подобно искусному фехтовальщику, находясь в глухой защите во время всего разговора, он делал стремительные и неожиданные выпады против своего собеседника и тут же возвращался в исходное состояние.
Причиной новой размолвки между капитаном и начштабом, стали действия Тухачевского во время ликвидации небольшой банды в пригородах Кульджи. Получив сведения, что в одном из домов пригорода скрывается разбойник Мухаким Али, успевший доставить казакам особой бригады много хлопот, капитан, взяв эскадрон, немедленно прибыл на место.
Как выяснилось потом, сведения о месте пребывания разбойника были верными, но казаки просто перепутали дом, в котором он скрывался и вместо того чтобы окружить один дом, стали окружать другой, подставив ненароком свой тыл. Возможно, все бы и обошлось, но у одного из соратников Мухакима сдали нервы, и он открыл огонь по ничего не подозревавшим казакам.
Уже с первыми выстрелами было убито двое и ранено четверо казаков, включая десятника Пилипенко и подхорунжего Стецюру. Получив выстрелы в спину, и понеся потери, казаки решили, что попали в хорошо организованную засаду и разразились хаотичной стрельбой, в обоих направлениях. Прошло некоторое время, когда месторасположение врага было уточнено, но за это время в противоположном дворе пострадали мирные жители.
Сам Тухачевский все это время находился в стороне, предоставив командиру эскадрона Кондратенко возможность самому командовать боем. Капитан вмешался в командование, только когда банда была плотно изолирована в доме, и встал вопрос о штурме. Не особенно заботясь о последствиях боя, он сначала отдал приказ забросать глиняный дувал, за которым укрылось несколько бандитов, ручными гранатами, а затем приказал поджечь дом с засевшим в нём главарём.
Казаки сделали это не особенно умело, в результате, чего пламя перекинулось на соседний дом. Поднялся крик хозяев этой хибары, которые самоотверженно бросились тушить, не взирая на все
