происходящее рядом. Видя возникшую неразбериху, Мухаким Али попытался вырваться из кольца блокады, в результате чего вновь пострадали невинные люди, общий счет которых вместе с убитыми и ранеными достиг восемнадцати человек.
Капитана подобный счет против пятерых бандитов убитых вместе с Али, вполне устроил. В рапорте он подробно описал героизм казаков при уничтожении Мухакима, скромно определив потери среди местного населения в «несколько человек».
Правда вылезла наружу уже на следующий день, когда в крепость явилась разгневанная делегация местных жителей, но к этому времени Анненков уже публично похвалил капитана и казаков эскадрона Кондратенко, пообещав представить их к награде, за уничтожение опасного разбойника.
- Господин капитан! Ваш рапорт от вчерашнего дня о ликвидации Мухаким Али не совсем соответствует действительности! – обратился к Тухачевскому Барабанов, едва только офицер прибыл к начштабу по его вызову. – Потери среди мирного населения составляют восемнадцать человек, которые совершенно не подпадают под понятие несколько человек, как вы изволили упомянуть в рапорте. Кроме этого в результате ваших действий нанесен значительный урон частному имуществу граждан. И об этом я узнаю не от вас, а от делегации жителей. Как это прикажите понимать?!
Полковник требовательно наклонил покрасневшее от волнения лицо, уперевшись тяжелым взглядом в собеседника. Тухачевский очень сильно раздражал Барабанова своим «зазнайством гвардейского офицера», так начштаб обозначал для себя поведение капитана. Он уже заранее знал, что вначале тот сдержано, улыбнется, а затем станет отвечать ему, так словно он читает академическую лекцию.
- Смею напомнить вам господин полковник, что здесь идет хоть не совсем полноценная, но всё- таки война. И наша главная цель является уничтожение бандитов, где бы они ни были.
- Спасибо господин капитан за разъяснение мне нашей цели, но я хочу знать, почему вы занизили цифры потерь среди местных жителей!? – прервал плавную речь Тухачевского начштаб, продолжая сверлить взглядом экс-гвардейца.
- Потому, господин полковник, что главной целью нашей операции была поимка знаменитого разбойника. За что я и мои казаки были удостоены благодарности со стороны генерала. Для меня важнее уничтожение бандита, а то, что при этом пострадало мирное население, так это не столь важно. Я повторяю, идет война, и эти люди пострадали не от моей глупой прихоти, а из-за действий бандитов. А оттого, что при этом погибли посторонние люди, Кульджа, по-моему, не сильно пострадала. Каждый день на улицах города гибнет, куда больше людей, вам это хорошо известно. И то, от чего они погибли, от наших пуль, от пуль Мухакима Али или ещё какого-то там Юсуфбека, какая по большому счету разница – спокойно произнес Тухачевский.
- Неужели вы не понимаете, что этим вы только озлобляете уйгуров по отношению к нам. И что родственники или близкие этих пострадавших уже никогда не простят нам их гибели и очень может статься, в скором времени сами окажутся в рядах бандитов? Зачем сеять своими руками семена будущей бури.
- Извините, Василий Федорович, но сейчас вы говорите не как военный, а как политик, который в первую очередь думает не о выполнении боевого приказа, а о банальной выгоде – парировал капитан.
- Зачем нужно было поджигать дом, неужели нечего нельзя было предпринять другого!? Вы же прекрасно видели, какая их там была скученность, и нам ещё очень повезло, что не разгорелся большой пожар – не унимался начштаб.
- По-вашему, я должен был терпеливо ждать, когда у противника закончатся патроны или гнать своих солдат под пули бандитов? Отдав приказ о поджоге дома, я тем самым сохранил жизни своим солдатам, а изобретать что-то особенное против бандитов я не намерен. Будь мы на их месте, они поступили бы с нами точно так же.
- В том, что вы не собираетесь вообще что-либо изобретать прекрасно видно из всех ваших прежних действий, господин капитан. До вчерашнего дня вы четырежды проводили акции по уничтожению разбойников и везде один и тот же почерк. Ваша шаблонная деятельность британского офицера к туземцам, нам слишком дорого обходиться. После каждой вашей операции гибнут мирные люди, что осложняет и без того напряженную обстановку в Кульдже. Местные люди пока видят в нас тех, кто сможет, наведет порядок в Синьцзяне, но боюсь, что скоро они станут стрелять нам в спину.
Долгая тирада начштаба не произвели на капитана никакого впечатления, оставаясь невозмутимым, он холодно парировал упрек Барабанова.
- Боюсь, что вы переоцениваете силы местных жителей Василий Федорович. Здесь на Востоке издревле признавали только силу и ничего кроме неё. Тот, кто сильнее, тот и прав, так было со времен Чингиза и Тимура, и не нам менять этот вековой уклад.
- Браво. Вы хорошо изучили местные обычаи, господин капитан. Но хочу напомнить вам слова вашего кумира Наполеона Бонапарта. Он говорил, что штык великолепен в разрешении любых споров, но у него только один недостаток. На нем нельзя сидеть. Поэтому мало одержать победу, надо еще заключить мир.
Уязвленный Тухачевский собирался ответить своему оппоненту, но в это время дверь раскрылась, и в кабинет вошел генерал Анненков.
- В чем дело, господа? Ваши возмущенные голоса хорошо слышны в коридоре – поинтересовался командующий.
- Василий Федорович не согласен с моими действиями по ликвидации банды Мухаким Али, господин генерал – быстро перешел в наступление Тухачевский. В душе капитан очень надеялся, что Анненков по своему обычаю заступиться за него, но на этот раз, все оказалось несколько иначе.
Генерал вопросительно посмотрел на Барабанова, у которого от возмущения дернулся уголок рта, но он сдержался.
- Михаил Николаевич, видимо, не совсем точно выразился? – спокойно уточнил генерал, всем своим видом показывая, что готов внимательно слушать точку зрения самого Барабанова и тот сразу успокоился.
- Так точно Борис Владимирович, не совсем точно выразился – ответил полковник, и в комнате воцарилась напряженная тишина.
- Прошу вас продолжайте – сказал генерал. От этих слов полковник успокоился, одернул гимнастерку и неторопливым голосом заговорил.
- Во время последней операции по уничтожению Мухаким Али, пострадало восемнадцать человек мирных жителей, ваше превосходительство. Подобные потери случаются каждый раз, когда операцию проводит господин Тухачевский. Я прекрасно понимаю, Борис Владимирович, что мы сейчас находимся хоть и необъявленной, но всё же войне и жертвы среди мирного населения будут обязательно, но действия господина капитана, который не старается свести их к разумному минимуму во время уничтожения бандитов, сильно подрывают наши позиции в глазах местных жителей.
- Извините, господин генерал – подал голос Тухачевский – но я всегда считал, что моя прямая задача это уничтожение бандитов и наведение прочного порядка на границе. И чем быстрей и крепче мы его наведем, тем будет лучше для России.
- Вы совершенно верно всё сказали, Михаил Николаевич – произнес Анненков – и поверьте моему слову, ваше усердие не останется незамеченным мною. Бумаги с представлением на вас уже отправлены с нарочным в Верный, так, что ждите либо орден, либо повышение по службе.
Генерал Анненков подошел к Тухачевскому и по-отечески похлопал его рукой по плечу.
- Сейчас вы капитан, но придет время, и на ваши плечи, может быть, лягут генеральские погоны. И вот тогда вы в полной мере ощутите, что кроме тактики и стратегии, есть еще и такое мерзкое слово как политика. Она иногда, к сожалению, бывает главнее всех остальных составных воинского искусства. Ко мне сегодня тоже приходила делегация местных жителей, и я при всём своем отношении к ним не мог приказать вестовому спустить их с лестницы, хотя этого очень хотелось. Более того, я был вынужден дать им слово, что постараюсь свести к минимуму боевые потери среди жителей Кульджи, будь она неладна. Одним словом, отправляю вас на две недели в отпуск господин капитан. Можете остаться в Кульдже или уехать в крепость Верный, вам решать Михаил Николаевич.
Впервые за все время разговора, Тухачевский насупился, и его скулы резко обострились от обиды. Вытянувшись перед генералом во весь фрунт, он лихо поднес ладонь к козырьку фуражки и проговорил.
- Разрешите идти, господин генерал?
- Идите – ответил Анненков и, повернувшись через левое плечо, капитан покинул кабинет начштаба, демонстрируя своей атлетически сложенной спиной, всё своё несогласие с принятым генералом решением.
Получив временную отставку от боевых действий, разгневанный капитан немедленно направил свои стопы в «Этажерку», где его уже ждала скрипка Кацнельсона. Заказав шампанское, капитан сел за столик в отдельной открытой ложе и взмахом руки, попросил скрипача сыграть ему что-нибудь. Фима, уже хорошо научился распознавать душевное состояние своего главного ценителя и, оценив настроение Тухачевского как минорное, немедленно выдал мажорное интермеццо великого Брамса.
Под воздействием чарующей музыки скрипки и бокала золотистого шампанского, настроение у господина капитана немного улучшилось, но подлое предательство, а именно так оценил Тухачевский действие Анненкова по отношении к себе, ещё продолжало лежать тяжким грузом на его сердце.
- Понимаешь Сьюзи, не ценит начальство моего усердия – доверительно говорил офицер кокотке, опустошая очередной фужер. Она недавно появилась в зале и немедленно пришла к нему, не дожидаясь приглашения.
- Как можно не ценить тебя Майкл!? Такого блестящего офицера? Совершенно не
