Монкрезон, в котором он умер 8 декабря 1893 года, но в котором никогда не охотился, так как его репутация была окончательно подорвана. Так, когда он охотился на кроликов у герцога де ля Тремуй, он был настолько грозен, что его адъютанты были вынуждены раздвигать ноги, чтобы давать дорогу дроби, которую победитель при Мажента считал совершенно безобидной. Надо было иметь крепкое сердце, чтобы приглашать этого старца, кстати, очень милого, но на редкость наивного, что создало ему определенную репутацию глупца. Его «высказывания» были грандиозны. Однажды, посещая госпиталь, он остановился перед кроватью больного тифом и заявил ему. «Тиф? Я знаю, что это такое. У меня он был. От него или умирают, или становятся идиотами.» В другой раз он приехал в Тулузу во время большого наводнения 1875 года и не нашел ничего, чтобы поддержать пострадавших, кроме этих лаконичных слов: «Сколько воды, сколько воды!». С ружьем в руках он был также неловок, стрелял во все стороны, сея панику вокруг себя.
Кажется, первые президенты III республики также часто относились к этой категории сомнительных охотников. Таким был, например, Сади Карно. «Около 1892 года, — рассказывает герцог де Ля Форс, — уверяли, что генерал Брюжер, адъютант президента Карно был обязан благосклонности президента постоянством, с которым он переносил президентскую дробь».
Случалось, что и дамы запускали, если можно так выразиться, руки в тесто и хватали ружья Например, графиня де Пюисегюр. Приглашенная на охоту в Сарт, она «проводила» летящую птицу стволом ружья и, выстрелив один раз, должна была прекратить стрельбу. В этом заключается один из основных законов охоты из засады, при которой всегда существует риск, что один из ваших соседей попадет на линию огня. Что и случилось: она окатила дробью несчастного гостя. К счастью, калибр был мелкий, но в ужасе от того, что она сделала, графиня рухнула на склон и стала безудержно рыдать. Спутники старались утешить ее, уверяя, что ущерб небольшой. В конце концов она все же призналась в причине такого большого отчаянья: «Меня больше не будут приглашать, все будут говорить, что я опасна» А она очень хотела еще участвовать в охоте на весьма привлекательного владельца замка…
Другая дама, которую интересовала дичь без перьев, — баронесса д'Эстрелла, очень красивая бразильянка, которая устраивала облавы на принца Аймона де Люсенж и с этой целью прилежно посещала охоты, устраиваемые маркизом де Броком в замке Перре в Сарте.
Маркиз построил в Ле Мане у Леона Болле «разновидность локомотива, который тащил большой дилижанс со скоростью, не превышавшей десять километров в час. Он был настолько тяжелым, что прорывал ужасные колеи на дорогах и вынужден был избегать деревянных мостов, но позволял забирать гостей на вокзале и предоставлял им возможность совершить приятную поездку. Во всяком случае, если он не ломался» Принц де Люсенж, со своей стороны, жил неподалеку, в замке Шардоне и охотно присоединялся к остальным в Перре. Тогда красивой баронессе предоставлялась возможность показать свою терпеливость и постоянство, так как ей приходилось следовать за ними в снаряжении, не приспособленном для этого: длинная юбка, мешавшая при ходьбе, одетая на пышные, но стесняющие движения, нижние юбки, большая шляпка, украшенная перьями или фиалками — очень удобно чтобы пробираться через заросли или идти, при гнувшись, под низкими ветвями! — наконец, милые туфельки — узкие насколько возможно, что бы «делать ноги красивыми» на слишком высоких каблуках. Все это должно было бы надоедать охотникам, но ничего подобного не случалось, разве дамы не являлись хрупкими и драгоценными созданиями, перед которыми мужчины, достойные своего имени, должны были учтиво склоняться? Вот поведение, над которым стоит хорошенько задуматься сегодняшним молодым людям, часто не умеющим вести себя с женщинами. Та кое постоянное внимание мужчин могло, конечно, надоедать, но в некоторых случаях оно было не лишено прелести.
Это был как раз случай мадам Эстреллы, которой все спешили предложить стул в засаде Она была так очаровательна, что автоматически становилась другом разных владельцев замков которые приглашали ее, чтобы доставить удовольствие принцу де Люсенж. Несмотря на частые ссоры, они находили видимое удовольствие быть вместе.
В главу об охотниках-оригиналах Элизабет де Граммон добавляет обитателей замка Гран-Люсе: маркиза Ипполита д'Аржан, его брата Фредерика и супруга их сестры Леонса Левавасера, которые жили круглый год в этом красивом замке, построенном между 1760 и 1764 годом Пино де Виеннай. Жизнь, которую они там вели, была достаточно колоритна: «Ипполит приходил на встречу охотников, если не напудренный, так накрашенный. Этот сельский маркиз владел искусством макияжа и по праздникам накрашивал мать и сестру. Он летал от одной комнаты к другой со своими пудрами и мазями: «Мама, мама, прежде всего подождите меня!». Собравшись вместе, они походили на свои фамильные портреты…», но на охоте вся эта парфюмерия не должна была особенно нравиться их спутникам.
Еще один оригинал, но на этот раз великий охотник перед всевышним, прекрасный «ствол», граф Бернар де Гонто-Бирон, который был одним из больших юмористов своего времени. Его замок Лостанж в Тарне мало подходил для больших облав, хотя и находился довольно далеко от Парижа. Обычно он охотился в Сандрикуре, у маркиза де Бовуар, который также собирал великих мира сего на настоящие праздники охоты. Однажды, к всеобщему удивлению, граф Бернар появился на охоте, хотя незадолго до этого потерял брата. В те времена траур не позволял появляться на каких-либо светских мероприятиях. Герцог де Граммон, присутствовавший на этой охоте, деликатно заметил об этом своему другу: «Но мой дорогой Аженор, — заявил тот, — я стреляю черным порохом».
Он же в один прекрасный день приехал во второй половине дня, чтобы нанести визит принцессе Амадее де Брольи, которая была одной из его лучших друзей. Было уже довольно поздно, и принцесса захотела оставить его на ужин:
«— Невозможно, — ответил Гонто, — моя теща внизу…
— Но почему вы мне не сказали об этом, Бернар? Я прикажу, чтобы ее попросили подняться…
— Бесполезно. Она в своем гробу, я везу ее в Тарн, но так как у меня оставалось время до отхода поезда, я решил вас проведать».
Мадам де Брольи хорошо знала, с кем имеет дело. Однажды, когда его ждали в замке Шомон, разве не он прислал ей телеграмму следующего содержания: «Нет возможности приехать, ложь следует письмом».
Может показаться странным, что мы не посещаем Солонь, этот охотничий рай. Это связано только с тем фактом, что она в то время находилась, если можно так выразиться, на реставрации. Действительно, в годы, последовавшие за крахом Наполеона III, богатые любители скупили за бесценок огромные владения в солонской пустыне и опрокинули рог изобилия на эту неблагодатную землю песков и глины. Обильно политые золотом, осушенные болота превратились в еловые и сосновые леса, распаханные ланды — в пшеничные и ржаные поля, дренажированные торфяники — в зеленые луга. Благодаря дорогостоящему импорту дичи, стали множиться колонии куропаток и фазанов, хищники были истреблены, озера вычищены, чтобы принять диких уток, уток-мандаринок, вальдшнепов и болотных куликов. И Солонь стала тем, чем она является сегодня, но ясно, что это не могло быть сделано в один день.
Перед тем, как завершить эту главу, давайте остановимся на несколько минут и посмотрим как стреляет лучший «ствол» Европы, а именно король Испании Альфонс XIII. Действие происходит в Во-ле- Виконт, на землях месье Соммье.
Король стрелял из трех ружей, в то время как два «заряжающих» находились рядом с ним: один — сзади, другой — на коленях перед ним. Он был необыкновенно быстр, до того как приклад ружья касался плеча, птицы уже были на земле. Выстрелив два раза, он отпускал ружье, которое ловил человек, стоящий на коленях, протягивая ему заряженное ружье. Король стрелял, и наступала очередь второго заряжающего обмениваться с ним ружьями. Он добивался потрясающих результатов… которые иногда немного раздражали его спутников, особенно когда его величество крал у них их дичь. Рене Прежелан, художник- карикатурист, талантливый журналист и также превосходный стрелок, рассказывал:
«Для меня всегда была невыносимой досада, вызываемая соседом, который «отрезал» вашу дичь. Такое некорректное поведение вызывало во мне необъяснимую злобу, и тормоз воспитанности, выжатый до конца, не всегда удерживал меня от достойных сожаления протестов в адрес виновного. Но когда преемник Карла Пятого подстреливал у меня под носом фазана, крича: «Ты видел? Он был, по крайней мере, в восьмидесяти метрах», — мне ни на секунду не приходила в голову мысль возмущаться. Напротив, я поздравлял его с энтузиазмом и аплодисментами. Перед такой вершиной лести как не могла не закружиться голова! Но он тем не менее практически никогда не промахивался, и мы часто видели, как ему, с тремя
