оставалась без надзора, пока часовой проходил черепашьим шагом по противоположной стороне.
– Все эти сведения, - прибавил Ксодар, - будут очень полезны после того, как мы выберемся, но ни одно из них не поможет нам решить самый важный вопрос: как выбраться?
– Прекрасно выберемся, - возразил я со смехом. - Предоставь это мне!
– Когда ты думаешь бежать? - спросил Ксодар.
– В первую же ночь, как к берегу Шадора причалит маленький челн, - ответил я.
– Но, как мы узнаем, что у Шадора причалил челн? Ведь до окон нам добраться невозможно.
– Ну, не так уж и невозможно, - возразил я. - Посмотри! - одним прыжком подскочил я к решетке окна, находившегося напротив нас, и быстрым взором окинул открывающийся из него вид. Несколько небольших барок и два крупных военных судна стояли на расстоянии ста ярдов от Шадора.
'Сегодня вечером', - подумал я, и был готов сообщить о моем решении Ксодару, когда внезапно открылась дверь нашей тюрьмы и вошел страж.
Если бы этот человек увидел меня у окна, наши шансы на бегство сильно бы ухудшились. Наши тюремщики немедленно заковали бы нас в кандалы, если бы они имели малейшее представление о том удивительном проворстве, которое давали мне на Марсе земные мускулы.
К счастью, страж стоял спиной ко мне и смотрел в другую сторону. Надо мной, на высоте пяти футов находился верх перегородки, отделявшей нашу камеру от соседней. Мой единственный шанс не быть застигнутым был соскочить туда. Если бы только сторож обернулся, я был бы погибшим человеком; незаметно соскочить назад в камеру было немыслимым: страж стоял внизу так близко ко мне, что, спрыгивая, я задел бы его.
– Где же белый человек? Исса велела привести его к себе! - страж обернулся, чтобы посмотреть, нет ли меня в другой части камеры.
Я быстро лез по железной решетке, пока не встал твердо ногой на выступе окна; затем, выпустив решетку из рук, я перескочил на верх перегородки.
– Что это такое? - спросил страж, когда решетка с маху ударилась о каменную стену при моем скачке. Я успел спрыгнуть на пол соседней камеры.
– Где же белый раб? - опять раздался голос стража.
– Не знаю, - ответил Ксодар. - Он был здесь еще в тот момент, когда ты вошел. Я не сторож ему: иди, ищи его.
Черный проворчал что-то, чего я не мог понять, а затем я услышал, как он отпер дверь одной из камер, расположенных дальше. Тогда я снова забрался наверх перегородки и спрыгнул в нашу камеру около удивленного Ксодара.
– Теперь ты видишь, каким образом мы убежим? - спросил я его шепотом.
– Я вижу, каким образом ты можешь это сделать, - отвечал он мне, - но не вижу по-прежнему, как я переберусь через эти стены. Ведь я не могу перескочить через них, как ты!
Сторож суетливо обходил одну камеру за другой, пока в конце концов не вошел вновь в нашу. Когда его взор упал на меня, то глаза его чуть не выскочили из орбит.
– Клянусь скорлупой моего первого предка! - прорычал он. - Где ты был?
– Я был все время в тюрьме с той минуты, как ты вчера меня сюда посадил, - отвечал я наивно. - Когда ты заходил в эту комнату, я был здесь же. Тебе следовало бы обратить внимание на зрение.
Он сверкнул на меня глазами, испытывая смешанное чувство гнева и облегчения.
– Иди за мной! Исса велела привести тебя к ней!
Он вывел меня из тюрьмы, оставив в ней Ксодара. У ворот стояло несколько других сторожей и тот краснокожий марсианский юноша, с которым я разговаривал накануне.
Мы вновь проделали путешествие, которое я совершил накануне к храму Иссы. Сторожа все время отделяли меня от краснокожего юноши, так что мы не имели возможности продолжать наш разговор, прерванный прошлым вечером.
Его лицо не выходило у меня из памяти. Где я мог видеть его раньше? В каждой черте его, в его походке, в его манере говорить, в его движениях сквозило что-то удивительно знакомое. Я мог бы поклясться, что знал его прежде, а вместе с тем был уверен, что никогда не видел его до сих пор.
Когда мы дошли до садов, нас повели в сторону от храма, вместо того, чтобы вести к нему. Дорога велась по обворожительному парку. Его замыкала стена, окаймленная таким же пышным лесом, какой я видел у подножия гор в долине Дор.
Толпы черных людей тянулись в том же направлении, что и мы. Когда они загораживали путь, то стража грубо отталкивала их и освобождала путь. Наконец, мы пришли к месту нашего назначения. Это был большой амфитеатр, возвышавшийся на дальнем конце долины на расстоянии мили от садовых стен.
Черные люди бросились в амфитеатр через массивные сводчатые ворота и поспешили занять свои места, между тем как нас повели к меньшему входу у одного из конца здания.
Через этот вход нас ввели в помещение под местами зрителей, обнесенное крепкой решеткой. Здесь находилось уже некоторое количество других пленников, согнанных вместе под присмотром воинов. Иные из них были в кандалах, но большинство казалось такими запуганными присутствием стражи и всей окружающей обстановкой, что всякая возможность бегства для них была исключением.
Пока мы вместе шли из Шадора, мне не пришлось поговорить с моим товарищем по заключению; однако, теперь, когда мы были благополучно доставлены и заперты в надежном загоне, наши стражи ослабили бдительность. Я смог, наконец, подойти к красному марсианину, к которому чувствовал такое странное влечение.
– Что это за сборище? - спросил я его, - и чего они хотят от нас? Должны ли мы сражаться на потеху перворожденным, или нам предстоит испытать что-нибудь еще худшее?
– Это один из ежемесячных обрядов Иссы, - ответил мне мальчик. - Время, когда черные люди смывают грехи со своих душ в крови людей, пришедших из внешнего мира. Если случайно во время этих сражений оказывается убитым черный человек - это является уликой его неверности Иссе и считается смертным грехом, если же черный человек выживает в борьбе, то он освобождается от обвинения, которое навлекло на него необходимость бывают разные.
Иногда против нас ставят такое же участия в очистительном обряде. Формы борьбы количество черных людей, иногда число вдвое больше. Нас могут также заставить вступить в единоборство с диким зверем или каким-нибудь знаменитым черным воином.
– Ну, а если мы выходим из борьбы победителями, - спросил я, - тогда что - свобода?
Юноша рассмеялся.
– Ждите! Единственная свобода для нас - смерть. Никто из вступивших в царство перворожденных никогда не покидает его. Если мы окажемся искусными бойцами, то получим позволение сражаться часто. Если же мы слабые бойцы, то… - рассказчик только пожал плечами. - Впрочем, рано или поздно мы умрем на арене, - прибавил он.
– А ты часто сражался? - спросил я его.
– Очень часто, - вспыхнув от удовольствия, ответил он. - Это моя единственная радость. Меньше чем за год я отправил на тот свет несколько сотен черных дьяволов на этих обрядах Иссы. Моя мать очень гордилась бы мною, если бы только она знала, с какой честью я поддерживаю славу отца.
– Твой отец, наверно, был могучим воином, - сказал я. - В свое время я был
