Ричард помедлил, потом потянулся к контракту. Он начал перелистывать бумаги, глядя, где подписать.
— Это, в общем, стандартный контракт, — быстро сказал Стаффорд, протягивая ему «монблан». — Обычные предупреждения, в том числе в связи с коммерческой тайной вашей работы.
Ричард перестал листать:
— Я не собираюсь больше использовать животных.
— Мы тоже. Нас связывает наше обещание.
Ричард дошел до последней страницы и расписался. Стаффорд передал ему копию. Ричард подписал и ее.
— Вы все время говорите о выкупе, — заметил Ричард, — но ведь никаких требований не было.
— Это не совсем так.
— В каком смысле?
— Вначале нам нужно было решить остальные вопросы. А потом уже говорить вам.
На секунду Стаффорд подумал, что сейчас Ричард воткнет ручку ему в горло.
— Похитители связались с вами?
— Они явно ошиблись насчет вашего статуса в компании. Вам не показалось странным, что вы не получили никаких требований?
— Почему вы мне не сказали? — Ричард все еще не верил.
— Если бы мы сказали, вы сообщили бы в ФБР, и к чему бы это привело? Послушайте, Ричард, с точки зрения компании вы неуправляемый сотрудник. И были таким даже до похищения сына. Ваши возражения против опытов на животных не слишком-то пришлись по вкусу руководству.
— Это наука, а не кегельбан. Генетическая структура приматов недостаточно близка для таких экспериментов. Все хорошо, если речь идет о лечении, например, диабета, но в данном случае мы выходим за пределы погрешности.
Стаффорд оборвал его. Это была жестокость из лучших побуждений.
— Пока вы изливали душу на национальном телевидении, я из последних сил трудился, пытаясь вытащить компанию из всех этих чертовых неприятностей. Люди, которые украли вашего сына, не хотели, чтобы какая-то информация о требованиях выкупа дошла до ФБР. Мы — тоже. Скольких детей наших сотрудников могут похитить, если все выплывет наружу? Речь идет о миллионах долларов. Любой отморозок-неудачник попытается повторить это снова. Каждый ребенок, родители которого работают в крупной корпорации, станет объектом нападения. Вы этого хотите?
— Конечно, нет. Я бы не пожелал такого и злейшему врагу.
— Хорошо. Так что не говорите никому. Особенно ФБР. Если они узнают, то начнут вставлять палки в колеса, и ваш сын, скорее всего, погибнет.
— Как мы можем быть уверены, что он еще жив?
— Вам нужно подтверждение?
Ричард кивнул.
Стаффорд снова залез в свой портфель и достал прозрачный пластиковый пакет со светло-голубой застежкой сверху. Внутри были четыре пряди каштановых волос.
— Мы сделали анализ в лаборатории. Это, определенно, волосы Джоша. И похитители послали их нам.
Сознавая, что полароидный снимок позволяет избежать любых подозрений в подделке, Стаффорд протянул Ричарду фотографию с белыми краями. На ней стоял Джош, щурясь от вспышки, с постриженными и окрашенными волосами, держа в руке номер «Нью-Йорк таймс» двухдневной давности.
— О Господи, сынок… Что они с ним сделали? — Ричард, который держался все эти дни, не выдержал и сломался.
Глава 37
Хотя было уже около полуночи, внутри корейского магазинчика еще светились огни. Лучи жесткой коммерческой реальности освещали надпись: «Сдается в аренду».
— Это займет не больше минуты, — сказал Лок, пытаясь открыть дверь.
— Ты мог бы просто отправить открытку, — заметил Тай.
На обратном пути в главный офис они получили весточку от Кэрри: старый кореец не пережил этого потрясения, и его сердце остановилось.
Его дочь стояла за прилавком. Когда Лок зашел, она замерла. И совсем застыла, когда следом за ним вошел Тай. Лок вздохнул: некоторые вещи в этом городе не меняются.
Он снял бейсболку и прижал ее к груди:
— Я сожалею о твоем отце.
Она отвернулась, горе застало ее врасплох. На глазах показались слезы. Тай уставился в пол.
— Это все, зачем мы пришли.
— Спасибо.
Мужчины двинулись обратно к дверям.
— Подождите, — сказала она, выходя из-за прилавка. — Отец считал вас героем. Знаете, нас уже грабили. И никто ничего не сделал. Все просто стояли и смотрели.
— Полиция что-нибудь сказала о человеке, который вломился сюда?
— Они спрашивали о людях, которые устроили демонстрацию на улице.
— Это меня устраивает.
— Почему?
— Неважно. Когда снайперы вошли сюда, что они сказали?
— Они ничего не сказали.
— Вообще ничего? Даже «убирайтесь» или «не двигайтесь»?
— Они дали нам записки.
— В каком смысле?
— Инструкцию на бумажке. Та, которую дали отцу, была на корейском.
Лок неожиданно обнаружил, что проснулся. Тай, который взял газету, чтобы убить время, положил ее обратно на прилавок.
— И что там говорилось?
— Просто написано, что нам делать.
— А записка точно была на корейском?
— И английском. Да.
— Вы сказали об этом полиции?
— Конечно.
— И что они ответили?
— Ничего. А зачем?
— Вы отдали им записки?
— Те мужчины не оставили их.
Лок посмотрел на Тая, оба подумали об одном и том же. Они еще раз повторили слова соболезнования о смерти ее отца и ушли.
Для обычных полицейских в этом не было ничего особенного. Просто ловкий трюк, подстраховка, чтобы жертвы не запомнили специфику речи или акцент. Но для Лока и Тая письменные инструкции означали кое-что еще. Нечто важное.
В Ираке, когда военные патрули проводили рейды в районах, где у них не было переводчика, они использовали карточки, написанные на всех местных диалектах. Хотя большинство жителей Ирака умело читать, это отнюдь не гарантировало, что они понимают английский. Военные прекрасно знали: неправильно понятая инструкция может привести к смерти. И поэтому раздавали карточки.
Лок почувствовал прилив адреналина. Кто бы ни вломился в магазин, это были военные или бывшие
