Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

расхохотался, всем своим видом показывая, что полностью согласен с Анни. При этом он не произнес ни слова, чем разобидел меня окончательно.

— Да отстань ты, Анни! — не на шутку рассердился я.— Неужели вы думаете, сэр, что я в самом деле сошел с ума? Доверьте мне свою лошадь, и уж я ее объезжу, будьте уверены.

- Да это еще как сказать, малыш. Скорее уж она объездит тебя, — ответил незнакомец. — Впрочем, если тебе ну­жен этот спектакль, почему бы ему не состояться? Только отойдем подальше от огорода, иначе мы передавим всю ка­пусту твоей матушки. Двор около дома — лучшее место: там на земле полно соломы, так что гордыня твоя будет наказана сравнительно мягко. Я, видишь ли, родственник твоей матушки и приехал навестить ее. Меня зовут Том Фаггус, меня в этих краях все знают, а это моя кобыла Винни, особа тоже небезызвестная.

Какого же дурака я свалял, не узнав его с самого на­чала! Том Фаггус, знаменитый разбойник, и его удивитель­ная кобыла земляничной масти! Она была не менее знаме­нита, чем ее хозяин, и оттого желание мое прокатиться на ней удесятерилось, хотя при этом, конечно, стало немножко страшновато,— не из-за того, что она могла со мною сде­лать, а из-за того, что сесть на такую кобылу было для ме­ня слишком большой честью, тем более, что ходили слухи, будто она была вовсе не кобылой, а самой что ни на есть настоящей ведьмой.

Мастер Фаггус подмигнул кобыле, и она, полная жизни и грации, подошла к нему, поражая безупречной статью, гордая и покорная лишь тому, кого, полюбив, вознесла высоко над собой.

— Ты еще не отказался от своей затеи? — спросил Том Фаггус. Оба — хозяин и лошадь — насмешливо взглянули на меня.

— А она может брать препятствия? — ответил я вопро­сом на вопрос, не обращая внимания на их подначки. — Здесь, на этом берегу, есть отличное местечко. Вот бы по­пробовать, сэр!

Мастер Фаггус чуть слышно хмыкнул, затем повернулся к Винни, выразительно указав ей глазами на меня, и мне показалось, что лошадь тоже хмыкнула.

— Отличное местечко для того, чтобы, извини за выра­жение, сесть в лужу,— сказал Том Фаггус, усмехаясь,— Впрочем, тебе от этого большого ущерба не будет: мы, как-никак, свойственники, и мне ли не знать, что лбы у моей родни твердокаменные.

— Пустите меня к ней! — потребовал я, разозлясь так, что и словами не передать.— Снимите седло! Если эта тварь будет вести себя как полагается, я не стану испыты­вать на прочность ее ребра!

На этот раз настал черед разозлиться мастеру Фаггусу. Пока мы спорили, к нам подошел Джон Фрай и еще шес­теро работников с нашей фермы. Присутствие свидетелей докрасна раскалило Тома Фаггуса, и от его недавней сим­патии ко мне не осталось и следа. Причем тут симпатия, когда на карту поставлена репутация его кобылы! Да и я был хорош, нечего сказать: руки-ноги куда как жидковаты, а бычьего упрямства хоть отбавляй!

Видимо, та же мысль пришла в голову и Тому Фаггусу. Как ни возмутило его мое нахальство, но он подозвал к себе Винни и сказал ей неожиданно спокойным голо­сом:

— Полегче с ним, дорогая. Сбрось поаккуратнее на со­лому этого свиненка, и будет с него. Даст Бог, еще поум­неет.

С этими словами он снял седло, и я в мгновение ока взлетел на Винни.

Вначале кобыла вела себя спокойно, словно ей понра­вилось, что на спину ей легла такая легкая ноша, меж тем как я, дурачок, вообразил, будто она не куролесит потому, что чувствует: наездник кое-что смыслит в выездке, и спра­виться с ним будет непросто.

— Н-но! — закричал я на Винни, заметив, что публика, собравшаяся во дворе, малость заскучала. — Н-но! Покажи, на что ты способна!

Я сжал пятками лошадиные бока. Кто-то из работников подбросил в воздух свою шляпу. Ожидая команды хозяина, Винни упруго вздыбила передние ноги, а затем Том Фаггус издал громкий свист, и лошадь, подобрав ноги, изогну­ла спину дугой. Я почувствовал, что сейчас-то она и задаст мне жару, но отступать было поздно, оставалось лишь мужественно выдержать предстоящее испытание.

Вначале коварная красавица вскинула голову и разби­ла мне нос так, что сразу дала сто очков вперед самому Робину Снеллу из Бланделл-Скул (читатель, вероятно, пом­нит историю моей последней драки в этом заведении?). За­тем она глубоко опустилась на передние копыта, а круп задрала чуть ли не в поднебесье, рассчитывая на то, что я кувыркнусь через ее голову, как с горки. Обнаружив, одна­ко, что хитрость не удалась, она понесла меня с места в карьер, и, честное слово, ни до, ни после этого не довелось мне более нестись над землей с такой скоростью. Прокля­тое животное, она несла меня прямо к каменной стене, ог­раждавшей ферму.

- Прыгай, Джек, прыгай! — услышал я пронзитель­ный крик Анни. Я подумал, что сейчас мы оба — и я, и ло­шадь — расшибемся в лепешку, однако в последний момент Винни отвернула от стены, но так, что левым коленом я проехался по гранитной кладке, как по грубому напиль­нику.

— Ах ты, черт! — взвыл я от боли и досады, увидев, что шерстяные штаны порваны безнадежно.— Ну, гляди у ме­ня: если нынче я отправлюсь на тот свет, то только вместе с тобой!

А Винни между тем, перемахнув через ворота, поскака­ла прямо на луга, и я, прильнув к ее шее, проклял день и час, когда появился на свет. Все быстрее и быстрее уходи­ла земля из-под лошадиных копыт, и все чаще и чаще би­лось мое сердце, и я уже начал задыхаться, не в силах вынести эту ужасную гонку.

И все же, несмотря ни на что,— даже на то, что раз­вязка этого поединка была не за горами и результат не­трудно было предугадать, — я уже знал, что я молодец, по­тому что продержаться на спине земляничной красавицы так долго — и это уже победа. Ветви деревьев нещадно хлестали меня по лицу, и спина моя разламывалась от бо­ли, и я уже мечтал только об одном — лечь и умереть на месте,— как вдруг со стороны, где стоял наш дом, раздал­ся знакомый свист, и кобыла остановилась, как вкопанная. Затем, развернувшись на месте, она полетела на зов хозя­ина — плавно, бесшумно и стремительно, как ласточка. Сколько изящества и грации было в ее движении! Винни была воистину королевой в своем роде, и я выпрямился, по­пытавшись изобразить горделивую осанку, но силы мои бы­ли уже на исходе, и когда Винни, порхнув через ворота, снова очутилась на нашем дворе, я тут же ослабил хватку и стрелой полетел на солому.

— Неплохая работа, малыш,— стоя надо мной, добродушно заметил Том Фаггус.— Дай срок: мы с Винни еще сделаем из тебя хорошего наездника. Я и не думал, что тебя на столько хватит...

— Я бы продержался куда дольше, сэр, если бы она не вспотела. Бока были такие скользкие...

— Твоя взяла, — признал Том. — Кобылка моя многим спеси поубавила, но ты не сплоховал. Не сердись, Джек, за то, что я смеялся над тобой. Винни мне все равно что лю­бимая девушка, хоть, может быть, сравнение не совсем точ­но, потому что и дюжина этих кривляк не стоит одного ее копыта. Ты разбил бы мое сердце, если бы победил. Никто, кроме меня, не сладит с моей Винни.

— Тогда вам тем более должно быть стыдно, Том Фаг­гус,— воскликнула моя матушка, внезапно появившись на пороге дома и удивив всех окружающих, потому что никто и никогда не видел ее такой рассерженной.— Вы оценили жизнь моего сыночка во столько же, во сколько оценили собственную, а она- то для вас не стоит ломаного гроша! Джон — единственный сын своего отца, честного и добропо­рядочного человека, не вам, пьянице и разбойнику, чета! Да я собственными руками утоплю вас вместе с вашей дурац­кой лошадью, если с головы моего сына упадет хоть один во­лосок! Ах, мальчик мой, мальчик! Что бы я делала без тебя! Ты не сломал руку, Джонни?

Ругая своего знаменитого родственника, матушка выти­рала кровь и грязь с моей физиономии, а Том Фаггус, зная, что женщине в такую минуту лучше не перечить, напустил на себя скорбный вид, силясь показать, будто его и вправ­ду мучают угрызения совести,

— Ты только посмотри на его куртку, матушка! — ужаснулась Анни.— Посмотри на его штаны...

— Да при чем тут штаны и куртка, глупая девчонка!— пуще прежнего рассердилась матушка.— Нашла о чем го­ревать! Вот тебе за это!

И тут случилось неожиданное — пощечина для Анни на лету превратилась в затрещину для Тома. Давешний спаси­тель старого селезня проявил завидную ловкость во второй раз: он не только успел загородить Анни от матушки, он еще и поцеловал Анни — да так, что ее нежные голубые глаза, где только что сверкнули крупные слезы, внезапно засияли от счастья.

Тут уж матушка и вовсе пришла в неистовство.