Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

теперь генералом, если бы там, наверху, прислушивались к моим советам...

Но я уже не слышал его. Внезапно мое внимание при­влекло то, что ускользнуло от зорких глаз новоявленного «генерала». Я уже давно разглядел маленькое отверстие в скале, через которое бежал однажды, спасая свою жизнь. С того места, где я стоял, оно казалось не больше кроличь­ей норки. Так вот, глядя на это место, я вдруг увидел кро­хотную человеческую фигурку, что, подойдя к пещере, чуть задержалась около входа и затем вошла внутрь. Она промелькнула так быстро, что я едва успел отдать себе от­чет в том, что произошло.

Кровь ударила мне в лицо, и сердце бешено застучало в груди. Семь долгих лет прошло со дня нашей первой и единственной встречи, я вырос, окреп и возмужал, и она, должно быть, совсем забыла меня, и сам я уже многого не помнил, но в эту минуту я почувствовал: каких бы страда­ний не посулило мне грядущее, я стою сейчас перед лицом своей судьбы, и имя ей — Лорна Дун.

Глава 13 Лорна

На следующий день дядюшка отправился в свой разлюбезный Далвертон, одарив нас туманными обещаниями на­счет устройства моей дальнейшей судьбы. Мне не сиделось на месте, я горел желанием что-то предпринять, и только поход в Долину Дунов сулил мне опасности и приключения, которых мне так недоставало в нашем мирном краю. Я еле дождался новой пары штанов, заказанных лучшему портно­му Порлока: на этот раз я хотел одеться подобающим об­разом.

Штаны подоспели как раз к Валентининому дню, и я, восприняв это как знак судьбы, нашел палку длиной семь футов, прикрепил к ней острогу и стал выглядеть примерно так, как выглядел в другой день Святого Валентина, но только семь лет назад. Затем, не сказав никому ни слова, я вышел из дома через черный ход и, миновав наш неболь­шой сад, спустился к Линну.

Я двинулся прямиком через чащу и скоро вышел на берег Беджворти невдалеке от большого черного водоворота. Я с удивлением обнаружил на этот раз, как тут было мелко, хотя омут по-прежнему был темен и загадочен, как и полагается всякому омуту. И по гранитному желобу было все так же трудно взбираться, но вода, что в прошлый раз была мне по колено, сегодня едва достигала лодыжек. Добравшись до вершины, я огляделся вокруг, щурясь от яркого дневного света.

Зима в этом году была очень мягкая, и долина, насколько я мог разглядеть сквозь кусты, расцвела так, словно весна уже вполне вступила в свои права. И неудивительно: прикрывая со всех сторон от порывов холодного ветра, до­лина рано воспряла к жизни, жадно вбирая солнечный свет и тепло. Но прислушиваясь к звукам природы и с восторгом вглядываясь в картины, что она разворачивала передо мной, я вдруг услышал иные звуки, и они показались мне слаще щебета на утренней заре. То была песня, старинная любовная песня, и всякий, кто слышал ее, мог и плакать, и смеяться, внимая ее словам.

Я себя меж людьми,

Словно тайну, таю.

Оцени и прими

Неприметность мою.

Я не блеск, не огонь,

Но во все времена

На таких вот тихонь

Не спадала цена.

Пусть в любовном бреду

Ты захочешь огня,

И обрушишь беду,

И покинешь меня,—

Я и месяц, и год

Пережду этот бред.

Все сгорит, все пройдет,

А любовь моя — нет.

Ты поймешь, как найдешь

Головешки и дым:

Бедный медный твой грош

Был твоим золотым!

Я обратил внимание на глубокую выразительность и богатство женского голоса. Все это время я сидел, притаившись за скалой, боясь испугать чудесную певицу. Наконец, не вытерпев, я выглянул и увидел ту, ради которой мог бы стать на колени даже в ледяную воду.

Она приближалась ко мне со стороны реки, идя по лужайке, покрытой примулами. Головка ее была покрыта вен­ком из фиалок, и волосы падали вниз тяжелой и плавной волной. Мне даже страшно стало смотреть на такую красо­ту, настолько земным и обыденным показался я себе в этот миг. Едва соображая, что я делаю, я вышел из-за скалы и предстал перед ней, боясь поднять глаза.

Она испугалась и, не узнав меня из-за моего большого роста, вот-вот была готова убежать. Тогда я упал перед ней на траву (так было семь лет назад в тот же самый день) и произнес только два слова:

— Лорна Дун!

Лишь после этого она узнала меня и, все еще дрожа от страха, улыбнулась, подобно солнышку, когда оно пробивается сквозь ивовые листья.

— Помните, — спросил я,— как вы привели меня в чувство после глубокого обморока, а потом пришел громадный мужчина и унес вас на своем плече? Помните, как вы ук­радкой оглянулись и махнули мне рукой на прощание?

— Конечно же, я все помню, потому что здесь вообще редко кто бывает, кроме... — Здесь она запнулась, а потом сказала с упреком: — Однако вы, похоже, забыли, сэр, как здесь опасно!

Она взглянула на меня, и, вглядываясь в ее огромные нежные глаза, я понял, что всю жизнь любил их и всю жизнь чувствовал свое ничтожество перед ними. Я не нашелся, что сказать ей, и снова опустил глаза. Я стоял, ожидая, когда опять зазвучит музыка ее голоса, а она, ка­залось, и в малой степени не представляла, что сейчас про­исходит во мне.

— Я думаю,— сказала она, глядя в сторону,— вы не знаете, насколько опасно это место и какие нравы царят в долине.

- Я все знаю, и мне было страшно здесь все время, по­ка… пока сюда не пришли вы.

Она была еще слишком молода, чтобы ответить в той минере, которую именуют «кокетливой», и, кроме того, ей в эту минуту было не до кокетства: ей было действительно страшно — страшно за мою жизнь, и страх этот в самом деле исподволь начал передаваться и мне. Поэтому, поду­мал я, сейчас мне и вправду лучше уйти и ни о чем больше не говорить с ней — до следующего раза. И все же после стольких лет мне было трудно удалиться, не сказав ей несколько слов на прощание.

- Мистрисс Лорна, я чувствую, вы правы. Если меня пристрелят на этом месте, это будет горем для вас, а мою матушку так просто убьет. Прошу вас, вспоминайте обо мне хоть иногда, а я вам принесу свежих яиц, потому что наши молодые курочки начали нестись.