Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

— Конечно, конечно, я исходил окрестности вдоль и поперек и такое место я всегда найду.

— Гвенни лазает по деревьям, как кошка. Нынешним летом она поднималась на это дерево каждый день, на­блюдая за птенцами и не давая мальчишкам разорять гнезда. Сейчас там нет ни яиц, ни птенчиков. Если ты увидишь на дереве только шесть грачиных гнезд, значит, я в опасности и мне нужна твоя помощь. Если их будет пять, значит, Карвер взял меня силой.

— Боже милосердный! — невольно вырвалось у ме­ня, едва я подумал, что такое и впрямь может слу­читься.

— Не бойся, Джон — печально прошептала Лорна. — Я знаю, как остановить Карвера или, по крайней мере, спастись от него. Если он все же овладеет мной, и мы в течение этого несчастного дня сумеем повидаться, ты най­дешь меня целой и невредимой. После этого я буду либо среди живых, либо среди мертвых, смотря как сложатся обстоятельства, но как бы там ни было, никогда, клянусь, никогда не совершу я ничего такого, из-за чего тебе при­шлось бы, глядя на меня, гореть от стыда.

Милое мое личико, милый мой голосок! Сколько достоинства, сколько гордости было в ней в ту минуту.

— Благослови тебя Боже, дорогая! — только и смог произнести я, и она, обращаясь ко мне, повторила те же слова низким, печальным голосом.

Я зашел за дом Карвера и растворился в тени, отбра­сываемой восточной грядой. Теперь, когда я знал дерев­ню, как свои пять пальцев, я отправился прямехонько по знакомой тропе, но не к гранитному желобу (спускаться по нему в ночную пору было бы слишком опасно) и не к тому месту, где стояла беседка Лорны, — нет, я нашел со­вершенно новый — третий — путь в долину, (но об этом— как-нибудь в другой раз).

Итак, я повидал Лорну. Гора свалилась у меня с плеч, Но, честное слово, легче мне не стало. Одно мне было ясно: если Лорна не выйдет за Джона Ридда, значит, она не выйдет ни за кого. Часто с той поры сидели мы с матуш­кой, обсуждая мои запутанные дела, и всякий раз ма­тушка соглашалась со мной в том, что средь множества горестей и бед единственное мое утешение — верность Лорны.

Глава 25 Везение Джереми

Пожив в Лондоне и Норидже [46], мастер Джереми Стикльз, видать по всему, вообразил о себе невесть что и совершил великую ошибку, решив, что мы, деревенские жители, уж такие простодырые, такие безмозглые, что из нас веревки вить можно. Когда я пригрозил ему расправой, если он, вынюхивая измену, полезет и в мои дела, он решил поискать кого посговорчивей и тут же нашел тако­го человека в лице Джона Фрая. Каждый день только и было слышно: «Джон, сбегай и приведи мою лошадь!» «Джон, посмотри, мои пистолеты заряжены?» «Джон, сту­пай в конюшню, мне нужно тебе что-то сказать»,— пока в один прекрасный день я не сказал мастеру Стикльзу, что если Джон у него на побегушках, то, стало быть, не грех бы и заплатить ему за труды.

Мне и в голову прийти не могло, что Джон Фрай когда-нибудь разболтает Джереми Стикльзу о человеке в белой шляпе, которого он видел на Топи Колдуна, пото­му что этот болван поклялся в свое время на острие ножа, что не скажет никому ни словечка, пока не получит на это полное мое согласие. Но сейчас — я почувствовал это — Джон выложил Джереми все начистоту и даже — я нисколько в этом не сомневался — гораздо больше того, что рассказал мне, сестрам и малышке Рут в прошлый раз. Деяния дядюшки Бена повергли мастера Стикльза в неописуемое удивление, потому что кого-кого, а уж его-то он считал самым верным подданным его величества.

Обо всем этом я узнал, когда Джереми вновь почув­ствовал ко мне доверие, а его он почувствовал после того, как я спас ему жизнь.

Семь грачиных гнезд. Семь грачиных гнезд. Я не сво­дил с них глаз и потому взял на себя всю работу на за­падном участке нашей фермы. Это место было ближе всего к Долине Дунов, и отсюда проще всего было доби­раться до того холма, откуда, глядя вниз, я мог считать гнезда на ветвях заветного дерева.

Однажды сквайр Фаггус — нынче все стали называть его именно сквайром — явился к нам как раз в обеденное время, и не успел я и глазом моргнуть, как он подружил­ся с мастером Джереми Стикльзом. Том привел свою зна­менитую кобылу, чтобы показать ее Анни, а потом, объ­яснив земляничной красавице, как он любит Анни и попросив Винни войти в его положение и вести себя хо­рошо, он посадил на нее Анни и долго катал сестренку по двору, сияя от удовольствия. В последнее время он вооб­ще был на седьмом небе от счастья, потому что ему уда­лось купить участок земли, заплатив за него в десять раз меньше того, что он стоил на самом деле. Он хвастался всем и каждому, что высочайшее прощение было дарова­но ему несколько месяцев назад, но он никак не выберет время, чтобы съездить за королевской грамотой в Лон­ дон, но, как бы там ни было, теперь-то уж к нему не прицепится ни один судейский крючок.

В тот день он все говорил Анни — а та верила каждо­му его слову, глядя на него во все глаза,— что вот, мол, судейские оттяпали у него землю, а он снова оттяпал ее у них, и это куда как справедливо, потому что, выходит, именно за счет судейских он теперь снова стал уважае­мым членом общества. Он сказал, что немедля отправит­ся в Лондон за королевским прощением, а затем вернется к своей любимой Анни и так далее, и тому подобное, — а дальше начались любовные шушуканья и всяческие се­креты, каких мне знать не положено.

Я встал из-за стола,— пусть нашепчутся досыта! — и отправился на западный участок, горестно думая о том, как славно складывается жизнь у Тома и Анни и как зыбки мои надежды на счастье. Я усердно работал до самого вечера, вырубая молодые деревца там, где они росли чересчур густо. Самое время было возвращаться к ужину, тем более, что за эти несколько часов я нагулял зверский аппетит, неустанно махая топором и не слыша ничего, кроме журчания ручейка, и не видя никого, кроме зайцев и птиц, составивших мне компанию, с которой можно бы­ло коротать время, не отвлекаясь от работы. Солнце за­катилось за темную дубраву, шумевшую на холме, и про­зрачный ручей, лепетавший среди травы и папоротника, сделался чернее черного в надвинувшихся сумерках.

Итак, я тщательно обтер топор и нож — я вообще тер­петь не могу, когда орудия труда находятся в небреже­нии— и стал прикидывать, стоит ли еще раз сходить туда, откуда видны семь грачиных гнезд, или все же не стоит, потому что в такой темноте все равно уже ничего не разглядишь. Все это время я раскладывал и связывал в пучки колья и жерди, вытесанные из стволов вырублен­ных деревьев, и делал я это так тихо, что даже слабый ручеек, протекавший неподалеку, заглушал все звуки, издаваемые моей работой. Этим-то, вне всякого сомнения, я спас себе жизнь, которой — я об этом и понятия не имел — в те минуты угрожала смертельная опасность.

Когда я связывал последний пучок жердей, я увидел, как из-за изгороди появились трое человек, и заметил, что каждый имел при себе здоровенный карабин. Шли они открыто, не таясь, и чувствовалось, что в наших краях они объявились не случайно. И тут меня прошиб холод­ный пот, когда мне вдруг показалось, что ищут они имен­но меня.

Хорошо еще, что я услышал их раньше, чем они уви­дели меня, и что в тот момент я стоял в ложбине, где по­зади меня был густой кустарник. Отступить и спрятаться в него у меня уже не было времени, и тогда я инстинктив­но пригнулся и лег на землю плашмя среди папоротников. Я лежал, затаив дыхание, а зловещая троица между тем подошла к проходу в изгороди, где я только что работал, и стала внимательно осматривать это место. Борец, ат­лет, здоровяк, каких поискать, я был совершенно беспомо­щен, и лишь покров папоротников защищал меня в эту минуту. В сумерках раннего вечера я увидел три фигуры своих убийц, но ужаснули меня не они, а те три ружей­ных ствола, из которых смерть могла вырваться каждое мгновение.

— Здесь кто-то работал,— раздался глухой голос Карвера Дуна. — Прыгай, Чарли, да осмотри все вокруг хо­рошенько: нам не нужны свидетели.

— Подай руку! — потребовал Чарли, тот самый моло­дой человек, красивый и самоуверенный, что в