Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

сторону моря, и лошади, проваливаясь в толщу песка, потащили карету, выбиваясь из последних сил. Слуги взвели курки бландербассов и откинулись назад в своих седлах. Все это время леди храбро и безмолвно стояла в карете, пряча детей за спиной, а слуги все правили и правили в море, пока пе­редняя пара лошадей не зашла в воду по грудь. Прокли­ная возниц, не принявших боя, дюжина разбойников вы­скочила из-за скалы и окружила карету, когда волны уже начали захлестывать ее. Всадники обрубили поводья и захватили головную пару лошадей, обезумевшую от стра­ха перед морем и темнотой. Карета готова была вот-вот опрокинуться в воду, как вдруг леди воскликнула: «Я знаю этого человека! Он — наш давний враг!» Предвидя, что все имущество сейчас отберут, Бенита вынула самое рос­кошное из драгоценностей, изумительное бриллиантовое ожерелье, надела его на девочку и набросила на нее пальтишко, надеясь укрыть ожерелье от разбойничьих глаз. В это время огромный вал с ревом повалил карету на бок и вода хлынула в окна неудержимым потоком.

Что случилось после этого, Бенита не знала. Дверь ударила ее по голове, и она потеряла сознание, а когда пришла в себя, она обнаружила, что лежит на песке, и что разбойников и след простыл, и что один из слуг при­водит ее в чувство, поливая ей лоб морской водой. Бенита встала на ноги и, пошатываясь, направилась к своей гос­поже. Та одиноко сидела на прибрежном камне с мертвым мальчиком на руках. Увы, прежде чем первые лучи солн­ца пробились сквозь ночную мглу, несчастная женщина соединилась со своим горячо любимым мужем на небесах. Ее похоронили на маленьком кладбище в Уочетте, и ее сына и наследника похоронили рядом с ней.

— Вот и вся печальная история,— сказал Джереми, стараясь говорить бодрым голосом.— Налей-ка мне виски, сынок. Нет ничего лучше стакана доброго виски, когда мужчина становится совсем уж чувствительным. Налей и себе, Джон: ты явно приуныл.

Джереми говорил со мною, посмеиваясь и похохатывая, но я видел, что в глазах у него засверкали слезы, и почувствовал, что и мои глаза сейчас на мокром месте.

— Как же звали ту леди? - спросил я, — Что стало с маленькой девочкой? Почему Бенита осталась в Англии?

— Ну, парень,— развел руками Джереми,— совсем ты меня вопросами засыпал — прямо как женщина! Более того, ты, пожалуй, даже превзошел их сестру. Ну хорошо, сделаем твой последний вопрос первым, как заведено у женщин, и попытаемся ответить на него. Бенита осталась в Англии потому, что ей некуда было деться. Дуны — если это и в самом деле были Дуны - вытащили из кареты все — и сухое, и мокрое - и Бенита осталась без единого пенни в кармане. Она вынуждена была и думать забыть о том, чтобы вернуться в Италию, и поселилась на эксмурском берегу. Она вышла замуж за гончара — отчасти потому, что он предоставил ей свой кров, отчасти потому, что вообще хорошо отнесся к ней, - а теперь у них трое детей, и ты можешь съездить в Уочетт и навестить ее.

- Я все понял, Джереми, хотя вы явно скомкали свой ответ. А теперь второй вопрос: что стало с маленькой де­вочкой?

— Послушай, но ведь ты же просто болван! — возму­тился Джереми.— Ты же знаешь об этом больше, чем кто бы то ни было во всем королевстве!

— Если бы знал, не стал бы спрашивать.

 - Ясно, как Божий день,— сказал Джереми Стикльз,— что эта маленькая девочка - Лорна Дун.

Глава 40 Первый штурм Долины Дунов

 Не надо, любезные читатели, думать, что я и впрямь был таким тупицей, каким представил меня Джереми Стикльз. Я в самом начале догадался, а потом твердо уверился в том, что той девочкой, дочерью несчастных родителей, была именно Лорна, и вопросы я задавал только для того, чтобы за разговорами и расспросами унять свою душевную боль.

Когда Джереми описал тяжелую карету и тех, кто в ней находился, упомянул о поломке в окрестностях Далвертона и о тех местах, по которым эти люди продолжи­ли свой путь, о времени дня, погоде и времени года, серд­це мое зажглось нестерпимым огнем, и картины прошлого встали передо мной так, словно все это случилось только вчера: служанка миледи, выглядевшая не так, как наши женщины, водокачка на постоялом дворе, карета, медлен­но едущая в гору, прекрасная леди и очаровательный мальчик, но лучше всего я запомнил маленькую девочку, темноволосую, удивительно прелестную, девочку, у кото­рой уже тогда был нежный, кроткий взгляд Лорны.

Но когда Джереми упомянул об ожерелье, накинутом на шейку девочки, и о том, что после разбойничьего на­падения девочка пропала, перед моим внутренним взором сразу же вспыхнул сигнальный огонь, и я увидел унылую вересковую пустошь, Дунов, по-хозяйски неторопливо едущих по ней, и беспомощного ребенка, лежащего по­перек разбойничьего седла. И когда я вспомнил, что как раз в тот день я вернулся домой, чтобы принять участие в похоронах отца, до меня вдруг впервые дошло, что имен­но тот день для обоих нас — одновременно — стал самым черным днем нашего детства.

По каким-то лишь ему ведомым причинам Джереми Стикльз скрыл от меня имя бедной леди, матери Лорны. Я не стал задавать ему третий вопрос, догадавшись, что смогу теперь легко найти на него ответ и без помощи королевского комиссара. Сказать по правде, я вообще боялся услышать это имя, потому что чем древнее и благороднее оно было и чем крупнее было состояние, с ним снизанное, тем меньше оставалось шансов у меня, просто­людина Джона Ридда, взять в жены такую девушку, как Лорна. В ее верности я не сомневался, но люди, общество, могли создать вокруг нас такие условия, что я сам как честный человек вынужден был бы отказаться от нее. При этой мысли у меня даже дыхание перехватило.

— О том, что я тебе рассказал, — предупредил Джере­ми, — знать не должен никто — ни Лорна, ни твоя матуш­ка, и вообще никто-никто.

— Но, предположим, нас с вами обоих подстрелят при штурме долины, — ибо я теперь твердо решил идти с вами в бой плечом к плечу неужели же Лорна так ничего об этом и не узнает?

— Обоих подстрелят! — всплеснул руками Джереми Стикльз.— Не трави мне душу, парень, а то, гляди, впрямь накаркаешь. Нет-нет, на линию огня выйдут только солда­ты, а я по-генеральски буду наблюдать за ними с холма. Тебя же я определю себе в адъютанты и оставлю где-ни­будь рядом за деревом, если найду достаточно большое, чтобы спрятать тебя за ним.

Я засмеялся. Я знал, что Джереми храбр и хладнокро­вен в таких опасных переделках, и, к тому же, будь сей­час на его месте завзятый трус, и тот бы не стал с такой откровенностью рассказывать, как он собирается спасать свою шкуру в предстоящем сражении.

— Но,— продолжил Джереми, все еще усмехаясь,— кое-какие меры предосторожности все же нужно предпри­нять, потому как чем черт не шутит. Все, что я рассказал, я изложил в письменном виде, оставив инструкции насчет того, когда и при каких условиях письмо мое должно быть вскрыто, и так далее, и тому подобное. Все, парень, боль­ше об этом — ни слова. После виски выкурим по сигаре и пойдем посмотрим на моих желтеньких.

«Желтенькие», как называл Джереми сомерсетширское ополчение из-за желтой отделки на их мундирах, спускались сейчас в долину, направляясь к нашей ферме. Дисциплиной тут и не пахло, и потому солдаты Джереми Стикльза поглядывали на новоприбывающих свысока.

А те шли кто во что горазд, гогоча во все горло, и, собравшись, наконец, у нас во дворе, построились кое-как в шеренгу, поприветствовали королевского комиссара нестройными голосами.

— А куда подевались ваши офицеры? — спросил Дже­реми, внимательно осмотрев разношерстную компанию. Вы, что же, явились без командиров?

В ответ компания только заухмылялась, бросая на Джереми многозначительные взгляды.

— Скажете вы мне, черт побери, или нет, где ваши офицеры? — вскипел Джереми, которого мало- помалу стала раздражать вся эта нелепица.