— Видите ли, сэр,— ответил, наконец, за всех один коротышка,— мы сказали офицерам, что они нам теперь не нужны, потому что сюда прибыл человек от короля, и он-то и возьмет нас под свою руку.
— Вы, что же, хотите сказать, негодяи,— воскликнул Джереми, не зная, смеяться ему или ругаться на чем свет стоит,— что ваши офицеры оставили вас на произвол судьбы?
- А что же им оставалось делать? — пожал плечами коротышка.— Мы отослали их домой, и они только были рады унести ноги.
— Ну и ну! — сказал Джереми, обращаясь ко мне.— Интересная получается история, не правда ли? Здесь шестьдесят человек — сапожники, фермеры, штукатуры, портные и медники, и никого, кто бы мог поддержать среди них порядок,— никого, кроме меня и тебя, Джон. Уверен, никто из них с двух шагов не попадет в амбарные двери. С такими вояками Дуны наверняка перестреляют нас всех, как зайцев.
Обстановка, что и говорить, складывалась невеселая. Однако нашим светлым надеждам суждено было возродиться, когда час спустя на ферму прибыло ополчение из Девоншира. Это были здоровенные парни, которые рвались в бой и не отослали домой своих офицеров, а пришли на место сбора в боевой колонне, готовые побить не только Дунов, но и при необходимости и самих сомерсетцев впридачу, потому что любой из девонширцев способен был поколотить трех «желтеньких» и с радостью бы это сделал во славу своей красной отделки на мундире.
— Неужели вы полагаете, мастер Джереми Стикльз, — спросил я, с изумлением глядя на многочисленное воинство, — что мы, моя вдовая матушка и я, скромный молодой фермер, способны прокормить всю ораву, всех этих ваших «желтеньких» и «красненьких», пока они не возьмут штурмом Долину Дунов?
— Конечно же нет, сынок, — не моргнув глазом, ответил Джереми, — Пусть Анни ежедневно подает мне счет, а я буду его удваивать. Попомни мое слово, Джон: эта весенняя жатва принесет тебе, противу осенней, тройной урожай. И пусть тебя в свое время обвели вокруг пальца в Лондоне, нынче ты получишь свое сполна в деревне.
Нет, я был убежден, что честный человек так поступать не должен. Посоветовавшись с матушкой, мы решили, что все счета будут подаваться от ее имени.
— Ежели король станет платить нам в полтора раза больше, чем заплатил бы любой другой человек за то же самое, это и будет как раз то, что нужно,— сказала машина, и в этом был свой резон, потому что, как говорится в старой пословице,
Король и прихвостни двора
В количествах несметных
Дают в итоге полтора
Обыкновенных смертных.
И все же у меня не было ни малейшего желания покушаться на казну его величества, но никакие мои уговоры на матушку не подействовали, и тогда я велел Анни, чтобы цены, проставляемые ею в счетах, были на треть ниже рыночных цен и чтобы конечный результат был, таким образом, вполне справедлив.
«Желтых» и «красных» было всего числом сто двадцать человек да еще плюс пятнадцать солдат регулярной армии. Когда началась муштра, все графство столпилось на ферме и вокруг нее, привлеченное столь редким в наших краях зрелищем, и нам, признаться, эти зеваки досаждали куда больше, чем солдаты и ополченцы. С девонширскими офицерами тоже была сплошная мука, и мы не раз пожалели, что их люди не поступили с ними так, как сомерсетцы со своими командирами. Этих господ невозможно было отвадить от нашего дома. Охраняя трех наших прехорошеньких девушек (третьей я считал Лиззи, потому что даже она могла быть очень милой, когда ей хотелось завладеть чьим-то вниманием), мы с матушкой следили в оба за юными отпрысками благородных семейств. Часто я не мог сомкнуть глаз до утра из-за того, что мо лодые люди, недвусмысленно посвистывая, всю ночь топтались под нашими окнами, а когда я выходил во двор, чтобы прогнать ухажеров, вокруг уже не было ни души, и только кот, как ни в чем не бывало, таращил глаза: и что мне неймется в такую рань?
Но вот настал момент, когда мы с матушкой вздохнули с облегчением: Джереми Стикльз отдал, наконец, приказ выступать в поход. Приходской хор, распевая псалмы, прошел с нами часть пути. Преподобный Бауден, пообещав не покидать нас, пока мы не сойдемся с противником на пистолетный выстрел, шагал во главе колонны. Сельские ребятишки высыпали на улицу, чтобы посмотреть, с каким молодецким видом взрослые дяди маршируют па войну.
Два пушечных ствола мы положили в лодку, и лошадки втащили их на холм, как на параде: дело обошлось без ругани, понуканий и щелканья кнутом.
Мы условились, что каждое подразделение будет состоять исключительно из одних земляков. Поэтому, когда мы достигли вершины холма, славные сыны Девона («красные») промаршировали по тропе, ведущей к Воротам Дунов, и свернули на запад, чтобы атаковать долину с гребня гранитных скал. Это было то место, где часовой когда-то окликнул меня в ту ночь, когда я, спеша на свидание к Лорне, рискнул проникнуть в долину через роковой проход. Тем временем «желтые» зашли с восточной стороны и заняли возвышенность, с которой когда-то я бросил взгляд на разбойничье гнездо в компании дядюшки Бена и с которой дерзко въехал к Дунам на диковинных снегоступах в ту пору, когда наш край терзали жесточайшие морозы. Этим ребятам было приказано установить пушку в лесных зарослях и не высовывать носа, пока девонширцы не займут позицию на противоположной стороне долины.
Третью пушку отдали в распоряжение пятнадцати солдат регулярной армии. «Красные» и «желтые» выделили им в подкрепление по десять человек, вооруженных кирками, и эта группа числом в тридцать пять человек должна была штурмовать сами Ворота Дунов. Предполагалось, что разбойники, попав под перекрестный огонь с востока и запада, не смогут организовать здесь значительную оборону. Джереми Стикльз и я шли в бой в этой штурмовой колонне. Одновременная трехсторонняя атака ста тридцати пяти человек, не считая девонширских офицеров, должна была принести победу.
Когда план кампании отпечатался в моем мозгу во всей своей гениальной простоте, я не удержался от потока восторженных слов в адрес «полковника Стикльза», как его стали с недавних пор называть офицеры и солдаты его маленькой армии.
— Я, конечно, заслуживаю самой высокой похвалы,— ответил Джереми без тени скромности, — однако в успехе не уверен, потому что дисциплина и выучка большинства оставляет желать лучшего, меж тем как Дуны осваивали ратное дело, как говорится, с младых ногтей.
Вам, любезные мои читатели, не следует ожидать от меня исчерпывающего описания сражения, потому что я был на одном лишь его участке, да и того, что происходило вокруг меня, во всех подробностях не запомнил. Однако лиха беда начало, расскажу, как сумею.
Итак, мы, тридцать пять человек, заняли позицию в том месте, где тропа, ведущая к Воротам Дунов, делает крутой поворот. Пушку зарядили по самое жерло, и при мысли о том, как она изрыгнет все, чем ее набили, становилось не по себе. Кроме лошадок, что приволокли сюда это чудовище, тут же находились и те, кого кое-кто из наших привел с собой из дома. Доброжелатели, сочувствующие и зеваки из окрестных сел путались у нас под ногами и хватали под уздцы эту бесполезную кавалерию, берясь присмотреть за ней и тем внести посильный вклад в общее дело. Друзья и соседи, тщательно готовившиеся к предстоявшей схватке, в последнюю минуту покинули наши ряды, но не разошлись, а остались досмотреть, чем все это кончится, и теперь во множестве толклись рядом, предвкушая наш грядущий триумф.
Бух-бух!
Наконец-то!
Пушечные выстрелы, донесшиеся издалека, означали только одно: ядра «красных» и «желтых» полетели в Долину Дунов (мы, во всяком случае, были уверены, что они полетели именно туда). Обогнув скалу, скрывавшую нас, мы двинулись вперед, ожидая, что ворота никто не защищает и что, выпалив по ним из орудия, мы сметем перед собой все преграды. «Ура!» — закричали мы, воодушевленные близостью легкой победы.
Но не успело грозное эхо отгреметь среди окрестных скал, как вдруг раздался пронзительный свист и тут же разом — залп дюжины разбойничьих карабинов. Несколько наших рухнули на землю, остальные яростно и неудержимо рванулись вперед, увлекаемые Джереми и мной.