Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

подружиться за бочкой сидра, начали наперебой божиться, уверяя од­нополчан, что я не мятежник, а вовсе даже честный подданный короля, такой честный, каких свет не видывал, а что доброты во мне да кротости, так и вовсе никакими сло­вами не опишешь. Услышав о моей кротости, туземнорожие пришли в ярость, и поскольку обе стороны к тому времени уже изрядно поднабрались, ссора быстро перешла в драку.

Мне бы, дураку, убраться подобру-поздорову, но видя, как жестоко волтузят друг друга эти вояки, наставляя шишки и синяки в мою честь, я заколебался, решив, что улизнуть отсюда в такую минуту — великое свинство. Но именно в эту минуту раздался топот лошадиных копыт, и рядом с дерущимися — шпага наголо, лицо покраснело от гнева — вырос офицер на коне. После первых же его слов мне

стало ясно, что это — сам полковник Керк [64].

— Эй, болваны! — заорал он. — Так-то вы транжирите мое время и мои денежки, вместо того, чтобы поймать мне сотню пленников да вытрясти из каждого по десять фунтoв? А это что за парень? Эй, кто ты и сколько твоя мать сможет выплатить за тебя?

— Матушка моя ничего платить не будет, — ответил я. — Я, ваша милость, не мятежник, а честный фермер, вер­ный своему королю.

— Ха-ха! Фермер, говоришь? Как раз фермеры-то и платят самой звонкой монетой. Но ты, видать, не из таких. Сейчас мы отправим тебя на то дерево, посмотрим, может быть, оно заплодоносит.

Полковник Керк сделал знак своим людям, и не успел я подумать о сопротивлении, как веревки туго обвились во­круг меня. Трое, встав слева от меня, и трое — справа, повели меня на казнь. Лицо полковника было твердым, как дубовая доска. Кое-кто из солдат, может, и пожалел меня в душе, но он не мог ослушаться приказа, не рискуя сам угодить в петлю. Я обратился к полковнику, умоляя не ме­шать невинного человека, сослужившего добрую службу его величеству королю.

— Дайте-ка ему по зубам! — приказал полковник Керк, и Боб, которого я первым вздул под старым навесом, взял­ся выполнить приказ с великим усердием, однако я, ожи­дая неминуемого удара, подставил зубы так, что костяшки пальцев моего недруга разбились о них в кровь, не причинив им значительного урона.

Я не смогу описать и половины того, о чем я подумал, когда мы пришли к роковому дереву, где уже висели двое человек, столь же, должно быть, невинных, как и я.

— Посмотри на них! — приказал мне полковник, но я отвернулся, потому что взглянуть на такое было свыше мо­их сил.

— Трус! — рявкнул полковник.— Отдам штаны этого мерзавца любому, кто плюнет ему в физиономию!

Боб храбро выступил вперед, рассчитывая не только на мои штаны, но также и на крепость веревок, связывавших меня. На беду для него, моя правая рука на мгновение оказалась свободной, и я врезал ему по роже так, что вышиб из него дух с одного удара. Стража со страху отпрянула от меня, а полковник Керк, почернев от гнева, крикнул — Расстрелять негодяя и бросить в ближайшую ка­наву!

Солдаты подняли ружья и прицелились, ожидая команды. А я — я был настолько подавлен сменой событий, что мысли о смерти просто не полезли мне в голову. Нет — я лихорадочно подумал о Лорне, и о матушке, и о том, что скажет каждая из них, узнав о моей смерти. Кто-то и в та­кую минуту держится молодцом, но у меня вид был отнюдь не геройский. Я заслонил лицо руками и прикрыл сердце локтями в глупой надежде защитить их от пуль. И вдруг я отчетливо услышал, как дышит земля под моими ногами, и каждая травинка на ней, и каждый солдат, положивший ни курок указательный палец. Холодный пот выступил у меня на лбу, когда полковник, продлевая свое жестокое удовольствие начал медленно выговаривать слово «пли».

Я уже видел, как сомкнулись его губы, произнося звук «п», как вдруг какой-то всадник, свернув с дороги и пустив коня в карьер, встал между мною и карательной коман­дой.

— Это что еще такое, капитан Стикльз? — взревел Керк. — Как вы смеете, сэр, вставать между мною и моим законным пленником?

— Погодите, полковник,— закричал мой старый друг Джереми срывающимся голосом, и в эту минуту (и долгие годы спустя) голос его показался мне слаще ангельского, — погодите — ради собственного блага!

Похоже, у него были для полковника Керка столь важ­ные вести, что тот приказал солдатам опустить ружья и ждать впредь до его распоряжения. Керк и Джереми Стикльз отошли в сторону. Тщетно силился я расслышать, о чем они говорят, но мне показалось, что имя главного судьи Джеффриза прозвучало в разговоре несколько раз.

— Тогда передаю его в ваши руки, капитан Стикльз, — промолвил, наконец, Керк, и громко, словно бы призывая всех в свидетели, сказал: — При этом вся ответственность за этого пленника возлагается на вас!

— Разумеется, полковник, — ответил Джереми Стикльз, склонившись в поклоне и прижав руку к груди. — Джон Ридд, вы мой пленник. Ступайте за мной, Джон Ридд.

Солдаты, не развязав меня, повернулись на месте и по­шли прочь. Кое-кто был рад моему спасению, а кое-кто горько сожалел, что не увидел, как я, бездыханный, валя­юсь в канаве.

Когда Джереми снял с меня веревку и руки мои снова стали свободными, я, проходя мимо полковника Керка, учтиво дотронулся до своей шляпы, отдавая должное чину и положению этого человека, но он даже не посмотрел и мою сторону, занятый другим пленником, из которого тоже рассчитывал вытрясти денежки.

Я жарко поблагодарил Джереми за чудо, которое он только что совершил, а он, чуть не плача от боли (после ранения он был еще очень слаб), сказал:

— Долг платежом красен, Джон. Ты спас меня от Дунов, а я тебя — от тех, кто в тысячу раз хуже них. Пусть твоя сестра Анни знает об этом.

Глава 52 Снова в Лондоне

Что и говорить, Кикумс был, конечно, совсем не то что Винни. Нет, кое-какое чувство у него ко мне было, a вот истинной преданности... Эх, да что там говорить! Видя, что дела у хозяина совсем плохи, знаете, как поступил этот мошенник? Махнул хвостом на мои проблемы да и при пустил прямиком в Плаверз-Барроуз поближе к теплому стойлу и к полной кормушке. А впрочем, есть ли смысл обижаться на него за это? Таков мир, и с этим ничего не поделаешь.

Ладно, пропади он пропадом, этот предатель, но мне стало не по себе при мысли о том, что подумает матушка, увидев лошадь без всадника, и я подумал, что пускай уж лучше его перехватят по дороге королевские солдаты, чем эта скотина — футы-нуты ножки гнуты! — заявится на ферму, повергнув в отчаяние самых дорогих моему сердцу людей.

По дороге в Бриджуотер Джереми сказал мне:

— Если ты не хочешь отправляться на все четыре стороны, спасая свою жизнь, у меня в запасе остается для тебя один-единственный шанс — как можно скорее отдать приказ, чтобы тебя доставили в Лондон в качестве подозреваемого. Через несколько часов ты попадешь в лапы к лорду Февершему [65], который, хотя и вполовину не столь кровожаден, как полковник Керк, однако столь же бессовестен, и цену, уж будь уверен, заломит куда круче.

- Никому ничего я платить не буду, — твердо сказал я, - и скрываться по-прежнему не собираюсь. Еще час назад и, пожалуй, удрал бы, но только ради матушки и ради нашей фермы. Но теперь, когда я арестован и имя мое известно, бежать нет смысла. Если я это сделаю, ферму конфискуют, и матушка с Лиззи пойдут по миру. Более того, не причинил короне никакого ущерба, не поднял оружия против короля и не желал успеха его врагам. Я не хотел, чтобы Монмут стал королем Англии, а если кто кого и обзывает папистом, так