поклялась себе не лгать. Но привычка слишком сильна. Я приехала в Англию, потому что здесь был ты. — Жюстина посмотрела на лежавшие на столе ножи. — Я приняла хладнокровное решение убить тебя.
— Я надеялся, что ты передумаешь.
«Господи, я до сих пор надеюсь, что ты передумала».
— Я всегда честна в том, что касается запутанных ситуаций. Это нелегко, да и от тебя помощи ждать не приходится. — Жюстина всегда начинала вести себя как настоящая француженка, когда раздражалась.
Хоукер коснулся се щеки. Легонько провел по ней пальцем. Любой, кто посмотрел бы сейчас на них с Совой, счел бы этот жест дружеским.
— Мы никогда не причиняли друг другу боль. Мы играли честно. Если отбросить то прискорбное происшествие, что имело место пятнадцать лет назад, ты никогда в меня не стреляла.
— Я никогда не оказывалась в таком положении, когда долг обязывал бы меня выстрелил» в тебя. Судьба ко мне благоволила.
— Ты должна поблагодарить за это разведывательную службу. — Хоукер улыбнулся. — После того как ты всадила в меня пулю, нас старались держать друг от друга подальше. Посылали в Россию, в то время как ты находилась в Париже. Потом во Францию, когда переезжала в Италию. В Италию, когда тебя переправляли в Австрию. Я только потом это понял.
Взгляд Жюстины вспыхнул, точно свечка, наполненный роящимися в голове мыслями.
— Я стала одной из агентов Сулье. Так вот, он ничего не сказал. Но ты прав. Он держал нас на расстоянии. Я поступала так же в отношении работающих под моим началом женщин, если они влюблялись в кого-то неподходящего.
— Более неподходящего человека, чем я, нет.
— Это верно. — Жюстина пыталась договориться с иолами халата, постоянно съезжающими с колен. Очевидно, у них было свое мнение относительно того, что стоит показывать, а что нельзя. — Знаешь, я писала тебе письма. Целую сотню. Я снова и снова пыталась объяснить, что тот выстрел был случайностью. Я писала, что не собиралась в тебя стрелять. Леблан ударил меня но руке, и выстрел произошел сам собой.
— Приятно это узнать.
— Но я не отправила тебе ни одного письма. Я писала их и сжигала. Я знала, что если передам тебе хоть крохотную записочку, то проснусь на следующей неделе и услышу под своими окнами твой голос и просьбу войти. И я открыла бы окно. Рядом с тобой я лишаюсь разума. Хоукер. Наши хозяева поступали правильно, не подпуская нас друг к другу.
— Подожди. Я все еще думаю о том, как ты открыла бы окно и впустила меня внутрь. Что на тебе было бы надето?
Но я могла бы открыть окно, втянуть тебя внутрь и задушить. Это вполне возможно. — Жюстина так и не допила кофе. Она со стуком поставила чашку на стол, словно хотела подчеркнуть значимость собственных слов. — Но сейчас я говорю о том времени, когда покинула Париж. Прежде чем отправиться в Англию, я посетила Соккьеве. Это в Италии. Я все еще намеревалась убить тебя.
— И нашла вполне подходящее место для того, чтобы осуществить план мщения. — Хоукер вспомнил Соккьеве. Возвышающиеся со всех сторон горы, снег на горных вершинах. Пасущиеся на лугах короны. Австрия и Франция встретились, чтобы сразиться на территории Италии. — Это было много лет назад. Мы так и не расплатились с хозяином того постоялого двора. Австрийцы его сожгли?
— Он каким-то образом ускользнул от их внимания. Теперь этот постоялый двор принадлежит сыну того старика, с которым мы когда-то познакомились. Они хранили наши с тобой вещи, потому что недолюбливали австрийцев и надеялись, что нам удастся сбежать. Наши вещи так и остались на постоялом дворе. Возможно, его владельцы честные люди. Но мне кажется, они просто убрали их на чердак и забыли об их существовании.
— В одном из саквояжей лежали мои ножи.
— Которыми ты так гордился, что постоянно метал в деревянную полку над камином. Оставленные ими зарубки до сих пор видны. Про нас в той деревеньке рассказывают разные истории, и ни в одной ни слова правды. Каким-то образом хозяин постоялого двора узнал, что ты Черный Ястреб. В этих историях ты ни за что не узнал бы себя.
— Я провел в той деревне меньше недели.
— Ты заработал такое огромное уважение за истребление австрийцев, что я просто удивляюсь, что кто-то из представителей этой нации все еще ходит по земле. Я забрала из саквояжа твои ножи и свой черепаховый гребень, а остальное отдала хозяину постоялого двора, чтобы распорядился по своему усмотрению.
— Три моих ножа.
— Вот эти три. — Жюстина принялась задумчиво рассматривать лежавшие на столе ножи. — Они причиняли беспокойство. Так странно было перебирать вещи и вспоминать людей, какими мы были когда- то. Я словно бы смотрела на незнакомцев.
Они занимались любовью на лугу. Это была не просто площадка, а красивое место, поросшее клочковатой травой и дикими цветами. Хоукер положил на землю свою куртку, примяв цветы, и их аромат окутывал его до тех пор, пока он не потерял способность мыслить здраво.
В одном из перерывов между поцелуями Хоукер признался Жюстине в любви. Но она ответила:
— Не надо.
А потом, когда солнце село, окрасив снег на горных вершинах багрянцем, они отправились шпионить в австрийский лагерь. Хоукеру было тогда восемнадцать лет. А может, девятнадцать. Он не знал точно, в каком году появился на свет.
Как сказала Сова, это случилось много лет назад. Теперь же они были совсем другими людьми. Хоукер разговаривал с женщиной, еще недавно занимавшей довольно высокий пост в тайной полиции Франции, а вовсе не с девочкой с распушенными волосами и перепачканными желтой цветочной пыльцой щеками.
— На пути в Англию у меня было достаточно времени для размышлений. Я поняла, что многое оставила позади. Ощущение такое, будто я распаковывала багаж и выбрасывала за ненадобностью старые вещи. Я перестала быть шпионкой. Потому что Франция, которую я знала, канула в Лету. — Жюстина перекинула косу на грудь и принялась задумчиво ее теребить.
Теперь ее волосы были темнее, чем тогда в горной деревушке. Хоукер помнил, как прижимал ее волосы к своему лицу, упиваясь их ароматом и ощущением шелка под пальцами.
— Приехав в Англию, я больше не испытывала к тебе ненависти. Все темные помыслы я оставила в прошлом.
Хоукер верил ей. Ему довелось допросить немалое количество мужчин и женщин, и он знал, что человек не может лгать, когда его взгляд устремлен внутрь. Ни один из них не выкладывал перед ним свою душу и не препарировал ее так, как делала это Сова.
Она потерла перевязанную руку. Складки в уголках губ свидетельствовали о том, что рана причиняет ей боль, но Жюстина не обращала на нее внимания.
— Я переделала себя. Открыла магазин и научилась разбираться в картах, оптических приборах и сушеных фруктах. Я лучшая в этой области. Возможно даже, лучшая в мире.
— Я видел твой магазин. Впечатляюще.
Жюстина подалась вперед навстречу солнечному лучу. Тонкие непослушные локоны, завивающиеся на висках, поймали луч и разбили его на сотню переливающихся искр.
— Ко мне приходят люди — и порой очень известные, — желающие рискнуть собственной жизнью в отдаленных уголках земного шара. Я продаю им все то, что поможет им выжить. Я отправляю их в путь подготовленными, как когда-то отправляла на задание собственных агентов.
— К тебе приходят даже из военной разведки.
Какая ирония судьбы! Бывшая французская шпионка снаряжает британских разведчиков.
Эта мысль немного развеселила Жюстину, и она улыбнулась. Но уже в следующее мгновение снова помрачнела.
— Это важно. Именно об этом я хотела тебе рассказать. Ты знаешь, что я вывесила оружие на левую
