Роберт, произнесли вчера вечером…
— Я произнес?..
— Но пока у меня нет доказательств. Именно их мы сейчас и пытаемся отыскать.
— Ну, пожалуйста, не томите меня, — взмолился я. — Кто, по вашему мнению, является убийцей?
— Не сейчас, Роберт…
— Что значит «не сейчас, Роберт»? Вы не можете держать меня в неизвестности!
— Не только могу, Роберт, но и должен. — Мы шагнули на оживленную проезжую часть улицы, Оскар пробирался между молочным фургоном и омнибусом. — Неизвестность это все! — вскричал он. — Только люди банальные — бородатые и лысые — живут тем, что существует здесь и сейчас. Вы и я, Роберт, существуем ради будущего, ведь так? Мы живем в предвкушении. — Мы быстро шагали между движущимся транспортом, и Оскару приходилось повышать голос, чтобы его не заглушал скрип колес и цокот копыт. — Мы живем обещаниями удовольствий, о которых можем только мечтать: о новых прелестях, о ненаписанных и непрочитанных книгах.
Наконец, мы сумели добраться до безопасного тротуара на противоположной стороне улицы. У самого его края, опираясь на фонарный столб, стоял уличный сорванец, симпатичный мальчишка двенадцати или тринадцати лет. Увидев нас, он приветственно приподнял шапку. Оскар кивнул в ответ и протянул ему шестипенсовую монетку.
— Конечно, мы благодарны прошлому за воспоминания. Прошлое нас поддерживает. Но лишь будущее заставляет человека двигаться вперед.
— В самом деле? — спросил я, слегка выведенный из равновесия перенесенными опасностями и потоком его слов.
— Разумеется. Именно погоня за ускользающей мисс Сазерленд так возбуждает вас, Роберт. Преследование — вот главное. Но что будет, когда вам удастся ее завоевать?
Я ничего не ответил. Оскар взял меня под руку, и мы зашагали в сторону Риджент-парка.
—
— Мне показалось, что вечером вы обещали предоставить полиции вести расследование.
— Разве я обещал? Не думаю. Но, даже если и так, это было тогда, сейчас же я скажу совсем другое. Кто желает постоянства? Только скучные педанты, утомительные люди, несущие свои принципы, словно флаг, уничтожающие любое действие и доводящие до абсурда любое дело. Но только не я!
— Вы сегодня в ударе, — заметил я, восхищаясь энергией и живостью своего друга, поскольку знал, что он спал не более пяти часов.
— Неужели? — весело откликнулся он. — Если так, я должен благодарить за это вас и Конана Дойла. Вчерашний вечер был трудным для всех нас, но вы оба нашли козыри…
— Я ничего не сделал.
— Вы сделали гораздо больше, чем вам кажется. Сегодня утром за завтраком я сказал Джону Грею: «Шерард истинный друг», да и в Конане Дойле, несмотря на его чудовищное рукопожатие, есть нечто, поднимающее настроение.
— Артур порядочный человек, — сказал я.
— Он гений, — заявил Оскар. — Конан Дойл оставил мне экземпляр своего нового рассказа «Знак четырех», который только что закончил. Это маленький шедевр. Шерлок Холмс — вот источник моего вдохновения!
Я рассмеялся.
— Теперь мне понятно, почему мы пришли на Бейкер-стрит.
— Нет, Роберт, мы идем в зоопарк. Нам предстоит встреча с Жераром Беллотти.
— В зоопарке?
— Сегодня понедельник, не так ли? Беллотти всегда проводит утро понедельника в зоологическом саду в Риджент-парке. Он раб привычек, но лишь немногие из них достойны похвалы.
— А что он делает в зоопарке по понедельникам?
— А что он делает на катке по средам или в «Альгамбре», или в «Эмпайр»[68] по субботам? Ищет мальчиков.
Весь мир знает, что двадцать пятого мая 1895 года в Центральном уголовном суде «Олд-Бейли», Оскара Уайльда признали виновным в совершении грубых непристойных актов с другими мужчинами и приговорили к двум годам заключения и принудительным работам. Судья Уиллс, который вел дело Оскара Уайльда, заявил, что никогда не слышал ничего хуже, обвинил Оскара «в полном отсутствии стыда» и назвал «центральной фигурой в кругу отъявленных развратников, дурно влияющих на молодых людей».
«Мальчики» Беллотти были именно такими молодыми людьми, о которых говорил судья Уиллс: тут я спорить не стану. Однако никогда не соглашусь с тем, что Оскар являлся центральной фигурой среди каких-то извращенцев. Да, он охотно общался с молодыми людьми, наслаждаясь их юностью, но он их не развращал. Оскар им поклонялся. Достойны ли они были его обожания — уже совсем другой вопрос. К некоторым из тех, кто давал показания против Оскара во время процесса, он относился как к друзьям, однако они отплатили ему черной неблагодарностью и дали ложные показания, совершив сделку. (С весны до лета 1895 года всем свидетелям обвинения по делу
В беседе со мной, уже после смерти Оскара, Артур Конан Дойл сравнил «патологическое увлечение нашего друга силой и красотой юности» с приверженностью созданного им Шерлока Холмса к морфию и кокаину.
«Мой опыт, — сказал Конан Дойл, — подсказывает, что великие люди часто страдают маниакальными пристрастиями, которые могут показаться отклонением от нормы и даже вызвать отвращение у всех остальных. Однако это никак не умаляет их величия и позволяет нам понять, что и они страдали от человеческих пороков».
Если иногда, в моменты слабости, в темноте своей спальни, Оскар уступал зову плоти — что ж, так тому и быть. Так случалось, он был таким. Но из этого вовсе не следует, что он совращал молодых людей. Я познакомился с Оскаром, когда ему исполнилось двадцать восемь лет, и знал его до самой смерти; вы должны верить мне, когда я говорю, что он был джентльменом в самом полном и истинном смысле этого слова. Как написал Конан Дойл в своих воспоминаниях[70]: «Никогда в беседах с Уайльдом я не замечал даже малейшего следа грубой или вульгарной мысли». Я могу лишь подписаться под его словами.
Однако ничего похожего нельзя было сказать о Жераре Беллотти.
Мы нашли Беллотти в обезьяннике, где он грыз земляные орехи. Он раскалывал скорлупу зубами и выплевывал ядрышки, пытаясь попасть между прутьями клетки.
— Нет, они друг друга не любят, — сказал он, когда мы подошли, но не повернулся, чтобы поздороваться. — Я думал, они могут проникнуться симпатией, но нет. Дерутся, точно кошки. Обезьяны, чего от них ждать? — Он визгливо рассмеялся и протянул бумажный пакетик в нашем направлении. — Хотите?
— Нет, благодарю, я позавтракал, — отвел я.
— Ого, мистер Уайльд, у вашего друга живое чувство юмора. Мы это любим в мужчинах, верно? — Оскар ничего не ответил. — У Мистера Уайльда замечательное чувство юмора, — добавил Беллотти, слегка перемещая свое огромное тело, но продолжая смотреть перед собой.
Обезьяны — долговязые тощие существа со свисающими животами и облезлыми серыми шкурами, невероятно уродливые, с пронзительным визгом бешено носились по клетке. Однако взгляд Беллотти не следовал за их перемещениями, складывалось впечатление, что ему и так известно, чем они занимаются. Одна из обезьян остановилась напротив Беллотти, улеглась на спину и принялась чесаться о землю.
— Отличные у них карандашики, — пробормотал Беллотти. — Мне нравятся обезьяны с такими кончиками, а вам?
— Это паукообразные обезьяны, — сказал Оскар. — И перед вами самки.
