— Если бы я вас не знал, инспектор, то принял бы за фения[65] в бегах. Вы ужасно похожи на революционера, который не может расстаться с самодельной бомбой.
Особенно же Оскар поддразнивал Конана Дойла.
— Так вот какова ваша новогодняя решимость, Артур, — «всего один стаканчик»? Вы соблюдаете умеренность во всем, не так ли? Однако в умеренности нет ничего хорошего. Невозможно познать истину, не предаваясь излишествам. Только таким образом удается добраться до сути. Могу я попросить вас прожить этот год, отбросив осторожность? Сделайте 1890-й годом, в который вы будете культивировать хотя бы один искупаемый грех.
Фрейзера несколько обеспокоила болтовня Оскара, но Конан Дойла это лишь забавляло.
— А что намерены предпринять вы в новом году, Оскар? — спросил Артур.
— Забудем старую любовь и дружбу прежних дней![66] — без колебаний ответил Оскар.
— Надеюсь, этого не случится, — со смехом сказал Конан Дойл.
— Естественно, с некоторыми исключениями, Артур, — заверил его Оскар. — И вы окажетесь в их числе. Я знаю и свято верю в то, что мы друзья на всю жизнь, но почему бы нам обоим со смехом не признать, что некоторых людей мы не хотели бы больше видеть? И дело тут вовсе не в неблагодарности. И не в равнодушии. Просто они дали нам все, что могли, и пришла пора двигаться дальше.
— Сам себе поражаюсь, но мне кажется, что я с вами согласен, — сказал Конан Дойл, поднимая бокал и глядя на Оскара.
— О нет! — воскликнул Оскар. — Пожалуйста, Артур, нет! Когда со мной сразу соглашаются, я чувствую, что я неправ.
Мы рассмеялись.
— Роберт? — спросил Фрейзер, поворачиваясь ко мне. — Каковы ваши планы на новый год?
Я посмотрел на Эйдана Фрейзера и подумал о Веронике Сазерленд.
— Следовать велениям моего сердца, куда бы они меня ни привели, — ответил я с некоторым избытком чувств.
— И куда они могут вас завести?
Оскар тут же пришел мне на помощь.
— Не спрашивайте, Эйдан. Роберт не знает ответа, я вас уверяю. Но будет ли этот год для вас, Эйдан, годом, когда ваши сердца приведут вас и мисс Сазерленд к алтарю?
— Думаю, да. Надеюсь, во всяком случае. В этом году мне исполнится тридцать три…
— Тридцать первого августа, — сказал Оскар.
— Да, — ответил заметно удивленный инспектор. — Откуда вы знаете?
— Мне кажется, вы нам сказали, когда мы познакомились — первого сентября, на следующий день после вашего дня рождения. Вы либо сами нам рассказали, либо я обнаружил этот факт, когда читал справочник столичной полиции.
Фрейзер рассмеялся.
— Вы не перестаете меня удивлять, мистер Уайльд.
Оскар укоризненно на него посмотрел.
— Меня зовут Оскар, Эйдан. Мы друзья…
— В любом случае, — продолжал инспектор, — я считаю, что тридцать три года подходящий возраст для женитьбы.
— Мужчина никогда не бывает в подходящем возрасте для женитьбы. — Теперь Оскар принялся дразнить Фрейзера. — Брак деморализует, как сигареты, но обходится намного дороже.
— Не слушайте, Оскара, — вмешался Конан Дойл. — Он говорит чепуху, и сам прекрасно это знает.
Теперь пришел черед Оскара смеяться.
— Я не стану с вами спорить, Артур. Тот, кто спорит, всегда остается в проигрыше.
Высказывания Оскара всегда были столь блестящи, что он мог заставить забыть даже о зубной боли. В тот вечер мы сидели в темном уголке лондонского клуба с головой мертвого юноши в коробке и в течение сорока минут ни разу о ней не упомянули. (Несомненно, шампанское и бренди нам помогли.)
Наконец, наступила полночь, наши бокалы опустели, и Оскар вернул нас к реальности.
— Ну, инспектор, что дальше? — спросил он, пристально глядя на Фрейзера. — Как будет развиваться расследование убийства?
— Надеюсь, вы ничего не станете предпринимать, Оскар. Пожалуйста, предоставьте расследование мне.
Оскар кивнул, словно соглашался с инспектором.
— И каким будет ваш первый шаг? — спросил он.
— Я поручу своим людям отыскать кэбмена, который доставил посылку. Сам же завтра поеду в Бродстэрс. Мне необходимо повидать миссис Вуд. Вы рассказали мне ее историю, но я должен с ней побеседовать. И показать голову юноши.
— Но этого нельзя делать! — вскричал Оскар.
— Я должен.
— Потрясение может ее убить!
— Так поступать опасно, Эйдан, — вмешался Конан Дойл.
— Не беспокойтесь, я отвезу миссис Вуд в полицейский морг, чтобы провести формальное опознание. Голову молодого человека положат над валиком, который накроют простыней, так что у миссис Вуд возникнет впечатление, что перед ней тело. Она не узнает, что голова отсечена.
— Неужели это так необходимо, Эйдан? — спросил Оскар.
— Совершенно. Мы должны знать наверняка, кому принадлежала голова.
— Билли Вуду.
— Да, вы так говорите, Оскар. И мы знаем это с ваших слов. У нас нет никаких фактов, подтверждающих вашу правоту. Вы писатель, Оскар,
Глава 15
3 января 1890 года
— Это унизительное признание, — сказал Оскар, погасив окурок каблуком и закуривая новую сигарету. — Но все мы сделаны из одного теста. — Мы стояли в северном конце Бейкер-стрит, возле железнодорожной станции и собирались перейти на другую сторону улицы. Мой друг с удовольствием затянулся новой сигаретой. — Чем больше мы анализируем людей, — продолжал он, — тем быстрее исчезают причины для анализа. Рано или поздно, всё сходится к одному и тому же: всё определяет некая универсальная сущность, которую называют человеческой природой.
— Что вы хотите этим сказать, Оскар? — спросил я.
Было одиннадцать часов утра следующего дня после дня рождения Констанции, и мой разум находился не в самом подходящем состоянии для восприятия фундаментальных истин об универсальности человеческой природы.
— Я знаю, кто убил Билли Вуда, — сказал Оскар, выдыхая серо-белое облачко сигаретного дыма в холодный январский воздух. — Во всяком случае, мне так кажется.
Я удивленно посмотрел на него.
— Что вы хотите этим сказать, Оскар? — повторил я.
— Все сводится к человеческой природе. Мы все сделаны из одного теста. Наше поведение определяют одни и те же импульсы: ваши, мои, убийцы…
— И вы знаете, кто он? Вы поняли, кто убил Билли Вуда?
— Я думаю, да, — сказал он, лукаво улыбаясь, — главным образом благодаря словам, которые вы,
