— Отель совсем новый, не так ли, Эйдан?
— Да, он открыт совсем недавно, Оскар.
— Здесь все блестит, словно только что отчеканенная монета. Я всегда опасался слишком блестящих предметов.
— Вы хотите поискать что-нибудь другое? — спросила Вероника. — Вы с Робертом станете нашими гидами.
— Нет, нет, — сказал Оскар. — Мы проделали долгое путешествие, и я уверен, что номера здесь будут удобными. — Он улыбнулся стоявшему неподалеку посыльному. — Не обращайте внимания на мою глупую предвзятость. Я один из тех, кто начинает испытывать симпатию к другому человеку, если видит, что у него потрепанные манжеты. Я знаю, это не слишком рационально. Давайте отыщем наши номера и переоденемся к обеду. Где мы обедаем?
— Я думал, мы пообедаем в отеле, — сказал Фрейзер. — Говорят, тут первоклассный ресторан.
— Ну нет, здесь я намерен провести черту, — заявил Оскар. — У меня есть одно жизненное правило: никогда не обедать в отеле, где я останавливаюсь. Когда я ем в «Савое», то сплю в «Лангэме». Когда ночую в «Савое», обедаю в «Критерионе». Между своим
Номера в «Чаринг-Кросс» и в самом деле оказались превосходными. В каждой спальне имелась ванная комната (в те времена большая редкость), и стоило повернуть ручку в форме головы дельфина, как ванна наполнялась светло-коричневой, но обжигающе горячей водой. Кухня в «Гранд Кафе», когда мы до него добрались — почти два часа спустя, ни Оскар, ни мисс Сазерленд не стали спешить, попав в ванну, — оказалась изумительной. Однако Риго и его цыганский оркестр мне понравились гораздо меньше. Когда мы вошли в ресторан, оркестр изображал дикую версию «Фауста» Гуно. Когда нас подвели к столу, они заиграли венгерский похоронный марш. Мы уселись, я спросил у Оскара:
— И какое же у вас сейчас настроение?
Он склонил голову, прислушиваясь к музыке.
— Меланхолическое, я и сам этого не осознавал. Но Риго никогда не ошибается. Он обладает мистическими способностями.
Мы сделали заказ, точнее, позволили Оскару заказать за нас: суп с кресс-салатом и трюфели в муке, затем суфле из морского языка и седло барашка («Давайте не будем спешить и не забудем отдать должное сладким пирогам и блинам»). Когда нам подали первое из вин («Дон Периньон» 1886 года в качестве аперитива — «У меня простые вкусы, я готов удовлетвориться лучшим»), Оскар подхватил настроение, заданное Риго, и заговорил о смерти. И в особенности о смерти детей. Он рассказал об удивительной естественности Билли Вуда и его желании доставлять другим людям радость.
— Боюсь, именно это желание несчастного Билли стало причиной его смерти, — сказал Оскар, глядя в свой бокал с шампанским. — Слишком многим он хотел сделать приятное.
Затем Оскар поднял бокал и предложил выпить за его память.
Говорил Оскар и о своей младшей сестре Изоле.
— Она ушла от нас, когда ей было десять. Как мы ее любили! — Я знал, как любил сестру Оскар; он носил с собой конверт с ее локоном. — Она все еще стоит перед моим мысленным взором, — продолжал он, — Изола танцевала по дому, словно солнечный зайчик. Она была для меня всем… Должно быть, рай очень радостное место, если там находятся Изола и Билли Вуд.
Когда настроение музыки Риго стало чуть веселее (погребальный марш сменился цыганской
— Ее звали Мари Агетан, — сказал он, аккуратно пристраивая салфетку поверх жилета. — Роберт также ее знал, хотя и не так хорошо, как я. — Он многозначительно улыбнулся мне, и я с некоторой неловкостью улыбнулся в ответ. Вероника, сидевшая справа от меня, сжала под скатертью мою руку. — Вам нравится суп, Роберт? — осведомился Оскар.
— Я жду, когда он немного остынет, — ответил я, стискивая ладонь Вероники.
— Очень разумное решение, — ответил он, и его улыбка превратилась в легкую усмешку.
Фрейзер, жених Вероники, — удивительное дело! — не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило под скатертью, под самым его носом. В тот вечер, как и в течение всего дня, он все свое внимание сосредоточил на Оскаре.
— Мари Агетан, — сказал он. — Мне знакомо это имя.
— Оно пользовалось дурной славой, — заметил Оскар.
— Кажется, ее убил сутенер? Он был испанцем… я начинаю вспоминать эту историю. Поло? Пабло? Что-то в этом роде.
— Верно, — Оскар вытер губы. — Полиция арестовала испанца, которого судили, признали виновным и отправили на гильотину. Естественно, он был совершенно невиновен.
— Перестаньте, Оскар! — запротестовал Фрейзер. — Я помню это дело. Я о нем читал. Как бы там его ни звали, он был плохим человеком.
— Вне всякого сомнения, он был мерзавцем и воплощением зла. Я его знал. Но он не убивал Мари Агетан.
Фрейзер полностью развернулся к Оскару. Он также забыл о супе, но совсем по другим причинам.
— Откуда вы можете знать, что он был невиновен, Оскар? Как вы можете быть уверены?
— Потому что я знал убийцу Мари Агетан, как знаю убийцу Билли Вуда.
Под столом Вероника выпустила мою руку.
— Ах, Оскар, — воскликнула она, умоляюще склоняясь к нему, — давайте не будем сегодня вечером говорить о печальных вещах. Мы в Париже, это мой подарок на день рождения…
— Вы совершенно правы, дорогая леди, — сказал Оскар.
Пока он говорил — возможно, мне так только показалось, но нет; я написал тогда об этом в своем дневнике, — Оскар посмотрел в сторону дирижера оркестра, и в тот миг, когда его глаза встретились с глазами Риго, оркестр впервые за весь вечер заиграл мазурку.
Оскар потянулся через стол, взял руку Вероники и поцеловал ее.
— У вас такая теплая рука, моя дорогая, — пробормотал он.
— Но, Оскар, — продолжал Фрейзер, который постукивал по столу ложкой, чтобы придать весомости своим доводам, — если вам известно истинное имя убийцы Мари Агетан, вам следует сообщить его в полицию.
— Нет, — покачал головой Оскар, — Мари этого бы не хотела.
— Но она мертва! Как вы можете знать, чего бы она хотела?
— Потому что она сказала мне об этом перед смертью, — просто ответил Оскар. — Я хорошо ее знал и любил. Мы понимали друг друга. Она принадлежала к числу тех немногих людей, которые меня понимали. И я ей благодарен.
— И все же, — тихо сказала Вероника, сложив руки под подбородком, — она была, как стыдливо говорит Роберт, «дочерью радости»… Или «ночной бабочкой», не так ли?
— Проституткой, — сказал Фрейзер.
— Куртизанкой, — поправил я инспектора.
Оскар оставался совершенно спокойным.
— Совершенно верно, но столь простые слова не передают сущности этой женщины. Я любил Мари вопреки ее профессии и окружению — она была уникальна. Личность человека есть таинственная субстанция и нельзя его оценивать только по делам. Он может соблюдать законы, но оставаться совершенно бесполезным. А может нарушать закон и одновременно обладать чистой душой. Он может быть плохим, не совершая плохих поступков. Может грешить против общества, приближаясь через свой грех к совершенству…
Официант унес суп, и нам предложили трюфели.
