рассмеялся.
Когда мы вернулись в Англию и наш поезд ехал мимо полей Кента, начало темнеть. Оскар и Фрейзер, словно безмолвно договорившись, отложили книги, наклонились друг к другу и принялись негромко обсуждать детали дела.
— Гилмор сообщил вам, когда именно нашли тело Беллотти? — спросил Оскар.
— Вроде бы вчера утром.
— Пока мы ехали в Париж…
— Да.
— И он свалился под поезд?
— По всей видимости.
— На какой станции?
— В телеграмме ничего не сказано, но речь шла не о железнодорожной станции. Несчастный случай произошел в метро.
— Несчастный случай? — Оскар приподнял бровь.
— Возможно, несчастный случай, Оскар, — сказал Фрейзер, тщательно подбирая слова. — Он ведь был практически слепым, не так ли?
— Из чего следует, что он старался быть осторожным, так мне кажется. Вы не можете исключать убийство. Вы не должны.
— Но зачем кому-то убивать Беллотти?
— Он ведь был вашим свидетелем, Эйдан. Вы сказали, что он сообщил вам, будто бы Эдвард О’Доннел и Дрейтон Сент-Леонард один и тот же человек.
— Совершенно верно.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— И еще он вам сказал, что Билли Вуд ушел в тот день с вечеринки, чтобы встретиться с ним?
— По словам Беллотти, да. Он собирался дать показания.
— Очень хорошо, — сказал Оскар. — Если Беллотти согласился дать такие показания, что еще он мог сообщить суду? Если он намеревался обвинить О’Доннела в убийстве, чью еще репутацию он мог загубить? В тот момент, когда Жерар Беллотти решился стать полицейским информатором, он подписал себе смертный приговор.
Фрейзер рассмеялся и показал на тоненький томик, лежавший на сиденье рядом с Оскаром.
— Боюсь, вы слишком много читаете нашего друга Конана Дойла, Оскар.
Мой друг взял подаренный ему экземпляр «Знака четырех» и повертел книгу в руках.
— Я впитываю уроки мистера Шерлока Холмса, который являет собой достойный образец логического мышления и наблюдательности.
Фрейзер улыбнулся, откинулся на спинку сиденья и провел длинными тонкими пальцами по волосам.
— Это был несчастный случай, Оскар, или самоубийство. Беллотти понял, что игра закончена, и он не сумеет справиться с последствиями. — Фрейзер повернулся, чтобы посмотреть в окно вагона, но ночь уже вступила в свои права, и он увидел в стекле лишь собственное отражение. — Сегодня утром вы упомянули карлика, — сказал он. — О каком карлике шла речь?
— Беллотти держал при себе карлика, который служил его спутником, посыльным и телохранителем… Я редко видел Беллотти без него. Невероятно уродливое существо!
— Если Беллотти убили, — предположил Фрейзер, снова поворачиваясь к Оскару, — возможно, убийца карлик.
— Я очень в этом сомневаюсь, — возразил Оскар. — Карлик — сын Беллотти.
Фрейзер снова повернулся к окну вагона.
— Я ничего не знал о карлике.
— Вам придется его найти, — сказал Оскар.
— Да, — рассеянно проговорил Фрейзер, — да, вероятно. Многое предстоит сделать…
— И с чего вы начнете? — спросил Оскар. — Допросите членов маленького клуба Беллотти? Они смогут рассказать вам о Дрейтоне Сент-Леонарде, как вы считаете? Конечно, в отличие от Беллотти, они едва ли захотят с вами сотрудничать…
— Я думаю, что начну с миссис Вуд, — сказал Фрейзер, но Оскар пренебрежительно покачал головой. Фрейзер продолжал: — Миссис Вуд… или миссис О’Доннел… или как там еще она себя называет: она была той самой экономкой, Оскар, я уверен.
— Она будет это отрицать.
— Несомненно. Те, чьи руки обагрены кровью, не склонны говорить правду.
— Вы предъявите ей обвинение?
— Нет, если у меня не будет признания. Присяжные не любят выносить приговор матерям, убивающим своих детей. Однако они признают О’Доннела виновным, и его повесят — это станет для нее наказанием.
Наш поезд уже катил по юго-восточным предместьям Лондона. Днем унылые улицы и покосившиеся дома представляли собой едва ли не самые отвратительные трущобы столицы. Ночью мерцающие свечи в оконных проемах и газовые фонари в переулках превращали нищету в волшебную сказку, ряды дешевых многоквартирных домов становились домиками Ганса и Гретель. Оскар проследил за моим взглядом и понял, о чем я подумал.
— Иногда иллюзия может быть утешением, — сказал он.
Вероника проснулась. У нее были усталые глаза; кожа побледнела (пудра осыпалась); волосы выбились из прически и окутали плечи. Я никогда не видел ее более естественной, или более уязвимой. Она мягко улыбнулась мне и не отводила глаз, задерживая мой взгляд. У меня захватило дух — настолько она была прелестной.
Поезд сбавил скорость, мы подъезжали к конечной станции. Вероника поправила волосы, потянулась и повернулась к Оскару.
— Я должна принести вам свои извинения, мистер Уайльд.
Оскар встал и поклонился ей, после чего поднял руки, чтобы снять с багажной полки одну из сумок.
— Вы ничего мне не должны, дорогая леди.
— Нет, я должна принести извинения, — повторила она. — Сегодня утром я вела себя несдержанно и недостойно. Я не знаю, что на меня нашло. Надеюсь, вы простите меня и докажете это, навестив завтра вечером, чтобы выпить за мой день рождения.
— Сочту за честь, — кивнул Оскар. — А Роберт тоже приглашен?
— Он знает, что приглашен! — Вероника наклонилась ко мне, взяла мою руку и поцеловала.
— Хорошо, — сказал Фрейзер, хлопнул себя по коленям и быстро встал. Поезд со скрежетом остановился. — Значит, договорились. Увидимся завтра в шесть часов вечера на Лоуэр-Слоун-стрит. А сейчас?
Мы все уже были на ногах и собирали свои вещи.
— Я вернусь к своей тетушке на Бедфорд-Сквер, — сказала Вероника. — Конечно, она меня не ждет и не любит сюрпризов, но ничего страшного не произойдет. Она с сомнением отнеслась к моему путешествию в Париж без компаньонки, преждевременное возвращение должно ее успокоить.
— Я не имею удовольствия быть знакомым со старшей миссис Сазерленд, — сказал Оскар, надевая свое бутылочно-зеленое пальто с каракулевым воротником. — Полагаю, завтра вечером она к нам присоединится?
— Думаю, нет, — ответила Вероника. — Тетушка не выходит из дома после наступления темноты. Она принадлежит к другому поколению.
— Ах, вот оно что, — сказал Оскар, открывая дверь вагона и протягивая чемодан стоящему на платформе носильщику. — Однако из каждого правила есть исключения. Моя мать никогда не выходит из дома днем. Она испытывает отвращение к грубому дневному свету.
Нас всех озарял бледно-желтый свет газовых фонарей вокзала Виктория. Словно гид из конторы
