маленький, с березой, печально опустившей ветки до воды. Значит — не кусок торфа, плавающий по воле ветра от одного берега к другому. Значит — кусочек суши.
— Парни, — сказал Илейко, когда они вышли к берегу. — Дрова нужны и костер. Чем больше дров, тем дольше огонь будет нам помогать.
— А ты куда? — уже отходя к ближайшим деревьям, спросил Пермя.
— Заразу переведу.
Куда он собирался переводить лошадь, никто не спросил, его товарищи принялись поспешно добывать дрова.
Они сунулись в воду по наиболее кратчайшему пути. Дно было, конечно, илистым, но не очень — передвигать ногами можно. Вот вода обжигала холодом не по-детски. Да и глубина легко достигла пояса, не собираясь, по всей видимости, на этом останавливаться. Когда туловище Заразы полностью скрылось под коричневой гладью озера, имеющей в этот предутренний час особенность при любом удобном случае становиться зеркалом, лошадь начала отфыркиваться, как собака. Илейко прошептал ей на ухо успокоительную фразу 'свинья-собака' и с превеликим сожалением приготовился дальнейшую часть пути преодолевать вплавь. Однако ногам так и не суждено было оторваться от дна — ближе к островку наметился подъем, приведший двух продрогших путников к березе.
— Вот и сиди здесь, пока все не уладится, — отчаянно клацая зубами от холода, проговорил лив. Ему еще предстоял обратный путь, целью которого было уже не отражение возможного нападения неизвестных тварей, а живительное тепло огня, разгорающегося на берегу. Враги могут подождать, сначала надо согреться.
Илейко двинулся назад, но почему-то решил пойти ближе к сухой поросли, что бесстыдно торчала сухими стеблями несколько в стороне. К его удивлению проваливаться по шею не пришлось — глубина воды на всем протяжении выбранного маршрута до самого берега едва ли доходила до колена. Он бросил осторожный взгляд назад: не заметила ли Зараза, а то обидится, неровен час? Но лошадь, если и заметила, то виду не подала: она, вероятно, сосредоточилась сейчас на одном — как бы самой согреться, не ударяясь в пляс и не выкидывая коленца? Все-таки места на острове, чтобы по нему скакали кобылы, было недостаточно.
— Ну, что же, — сказал Мишка. — Теперь остается только ждать, пока не появятся эти твари.
Илейко поворачивался к огню то одним боком, то другим, и от его намокшей одежды шел пар.
— Звери бьются за свою территорию, — сказал Пермя.
— И еще за самок, — дрожа всем телом, проговорил лив.
— Нда, может зря Заразу эвакуировали, — хмыкнул леший. — Она одна у нас самка. Эй, Наследник, а ты, случаем, не самка?
— Если они придут к нам, то это не совсем звери, — игнорируя слова Мишки, рассуждал Пермя. — Мне надо понять, что это такое. Тогда можно придумать, как с ними бороться.
Словно по заказу вой резко оборвался, и наступила тишина. В такие предутренние часы это не редкость. Никто не хочет нарушать безмолвие природы, ни человек, ни животное. Разве что какая-нибудь поганка, в смысле — утка, заорет что-то совершенно безумное, да и только. Ну, так что с птицы взять — у ней на уме ничего нет, потому что и ума-то нету.
Только смутный шелест, вроде бы от мягкого перемещения лап, да дыхание, причем — чужое. Потому что люди как раз дышать перестали: они вслушивались. Огонь совершенно беззвучно облизывал поленья, и тут Мишка заорал, подражая пресловутой поганке.
Илейко от неожиданности чуть в костер не свалился, а невозмутимый Пермя произнес:
— Крупные твари. По виду — волки, но величиной с нашу Заразу. Такими волки не бывают.
Васильич внимательно следил за окружающей обстановкой, поэтому углядел метнувшуюся в сторону тень за дальними кустами. Для нее крик лешего тоже оказался неожиданностью.
— Придется сидеть тут, постигать, что же это такое к нам прибилось? — продолжил Пермя. — Днем надо экономить дрова, да глядеть в оба. К ночи будет сложнее.
— Так и они тоже нас изучать примутся, — сказал Мишка. — Иначе бы уже всей своей сворой навалились.
— И что же им мешает? — на этот вопрос Илейки его товарищи взглянули на него с осуждением.
В то же самое время, будто получив некое разрешение, четыре крупных и каких-то облезлых волка маленькими шагами начали приближаться к людям по широкой дуге. Глаза зверей были абсолютно и неестественно желтыми, мех на шкурах местами свалялся, обнажив отвратительного вида проплешины.
— Однажды к нам в деревню с леса на Кадайке прибежал бешеный волк, — сказал лив, просто чтобы что-то сказать. Он чувствовал досаду на себя и некую вину перед товарищами: будто бы своим предыдущим вопросом позволил тварям двигаться. — Он выглядел очень похоже.
— Ну и что? — вытаскивая из огня горящую головню, спросил леший.
— Так убили его мужики, — пожал плечами Илейко, перехватываясь левой рукой за тесак. — Никого кусить не смог.
— Бешеное животное передвигается только бегом и никогда в стае — его оттуда изгоняют, — поделился знаниями Пермя. — Готовьтесь — сейчас будет представление. Мишка, ты справа держи свой сектор. Я — слева.
— А я? — спросил, было, лив, но в этот момент из-за спин тварей бесшумно и стремительно выскочил еще один 'волк'. Он не убоялся огня, одним прыжком преодолевая пламя. Остальные твари сейчас же напряглись, готовясь прыгнуть на людей. Но Мишка с яростным криком взмахнул головней перед ними, заставив ближайших к нему зверей отступить на несколько шагов. То же самое проделал и Пермя, своим мечом пытаясь достать морду ближайшей желтоглазой твари.
Ну а Илейко, конечно, этого не видел. Каким бы ни был отвратительным 'волк', у него вряд ли получилось бы летать над огнем бесконечно долго. Прыжок хищника был рассчитан на внезапность, сбить человека грудью, а потом порвать ему, поверженному горло ли, грудь ли, живот. Лив нанес два удара: первый — тесаком по оскаленной морде, второй — локтем правой руки куда-то по шее зверя. Тварь была достаточно крупного размера, то есть, и вес имела немаленький. Но и ее инерция не смогла совладать с могучими ударами бывшего тахкодая (точильщик, в переводе, см 'Не от мира сего 1', примечание автора).
'Волк' почти по-человечески хекнул, завалился спиной в костер, полежал там немного, словно бы приходя в себя. Едко завоняло паленым волосом — шкуры зверей оказались отнюдь не огнеупорными. Тогда тварь завизжала, как щенок, все еще продолжая неподвижно валяться среди пламени, задрав все четыре конечности к небу. Прочие звери как-то недоуменно переглянулись между собой и, словно по команде, помчались прочь.
Илейко уже всерьез заподозрил, что дымящийся в их костре 'волк' сгорит, подобно межзвездному Фениксу и даже хотел возразить, что восстать из пепла не удастся, но тот уже, отчаянно визжа, забавно задвигал спиной — видать, припекло. Каким-то образом он таким замысловатым способом выполз из огня, обернулся на лапы и, прижимая брюхо к земле, пустился за своими собратьями. Его горестный вой еще долго слышался из леса.
— Вот так, — твердо сказал Пермя. — Разведка не увенчалась успехом.
— Да, теперь точно известно, что они пришли не самку делить, — добавил Мишка. — Да и на территорию им наплевать.
— Так, может, уйдут? — спросил Илейко.
На него посмотрели, как на ребенка.
Отчаянно пахло паленой шерстью, лив подошел к озеру и умыл лицо, словно бы пытаясь избавиться от запаха.
— Ничего, ничего! — заметил Пермя. — Зато оценят нашего защитника. Пока горит костер — мы, будто бы, в крепости.
— Тогда они будут придумывать что-то другое, возьмут на измор, к примеру, — вздохнул леший.
— Позвольте, — возразил Илейко. — Наверно я чего-то не понимаю. Но это же звери, просто огромные твари, которые живут по инстинктам. Они и придумывать ничего не могут.
— Ага, вот ты это им самим скажешь, когда они пойдут на второй приступ — а пойдут они
