на кухонном столе. — Их учили гавотинировать[24] людей струной от пианино. Вжик!»
Она изобразила ужасную гримасу, закатив глаза и вывалив язык набок для наглядности.
«В мгновение ока, как говорит Альф. В следующую минуту жертва обнаруживала себя на облаке с арфой в руках и удивлялась, куда, во имя всех святых, подевался мир».
— Мистер Кроуфорд! — крикнула я Гилу. — Что вы тут делаете?
— Помогаю потихоньку! — прокричал он в ответ, перекрывая перестук молотков.
Я поставила ногу на перекладину сбоку лесов и начала постепенно подтягивать себя наверх.
Там я ступила на широкие планки, образующие импровизированный пол.
— Я часто работал с этими киношными штуковинами, когда был подмастерьем. — Он улыбнулся с гордым видом. — Продолжаю платить взносы на всякий случай. Никогда не знаешь, что тебе пригодится, верно?
— Как миссис Кроуфорд? — поинтересовалась я.
Его жена Марта недавно пригласила меня на чай и во время визита выудила из ящика с ненужными электронными лампами устаревший выпрямитель электрического тока для радиочастотной флуоресцентной лампы и не захотела взять с меня ни пенни. Теперь я в неоплатном долгу.
— Прекрасно, — ответил он, — просто прекрасно. Она присматривает за магазином, пока я тут.
Параллельно он работал, с помощью пары зажимов прикрепляя очередной вытянутый прожектор к трубчатому поперечному элементу конструкции.
— Самое горячее время года к тому же. Только на этой неделе продали шесть радиоприемников и три граммофона, это все она, тостер на четыре тоста и электрическое одеялко для яиц. Подумать только!
— Должно быть, у вас отсюда прекрасный вид, — заметила я.
— Это да, — согласился он, затягивая последний болт. — Забавно, что ты это говоришь. То же самое сказал мне тот парень с фермы «Голубятня», немец, перед уходом. «Вдали от обезумевшей толпы», — сказал он. Слишком заумный, но все равно он хороший парень.
— Да, его зовут Дитер, — произнесла я. — Он имел в виду Томаса Харди.[25]
Гил почесал голову.
— Харди? Не знаю такого. Он из здешних краев?
— Он писатель.
Как любая сестра книжного червя, я знала названия миллионов книг, которых не читала.
— А! — воскликнул он с таким видом, будто это все объясняло. — Тебе лучше спуститься вниз. Если начальник поймает тебя тут, то нам достанется на орех.
— На орехи, — поправила я. — Вы имеете в виду Латшоу?
— Да, верно, — тихо произнес он, — на орехи.
И занялся коробкой с цветными фильтрами.
Я уже почти достигла последней ступеньки лестницы, когда поняла, что рядом со мной находится лицо, слишком близко, чтобы я чувствовала себя комфортно. Я спрыгнула на пол и резко обернулась, обнаружив, что чуть не наступила на носки туфель Латшоу.
— Кто тебе разрешил туда подниматься? — спросил он, и его рыжеватые усы встопорщились.
— Никто, — ответила я. — Я обменялась парой слов с мистером Кроуфордом.
— Мистер Кроуфорд — временный рабочий, нанятый на период праздников, — сказал Латшоу. — У него нет времени на бездельную болтовню, не так ли, мистер Кроуфорд?
Последние слова он прокричал достаточно громко, чтобы все в вестибюле услышали. Я сделала шаг назад и взглянула на Гила, возившегося с прожектором. Наверняка он тоже слышал.
— Простите, — сказала я, осознав, что в вестибюле внезапно воцарилось молчание.
— Послушайте моего совета, мисс, — сказал Латшоу, — и сидите в своей комнате. У нас нет времени на глупости.
В моем воображении Латшоу уже извивался на полу с налившимся кровью лицом, выкатившимися из орбит глазами, держась руками за живот и умоляя дать ему противоядие от цианистого калия.
«Помогите! Помогите! — кричал он. — Я сделаю что угодно! Что угодно!»
«Что ж, — отвечала я, неохотно протягивая ему мензурку, в которой смешала тщательно отмеренные пропорции сульфата железа, каустической соды и порошкового оксида магния, — но в будущем вам все- таки следует научиться выбирать правильный тон».
Возможно, Латшоу умел читать мысли, возможно, нет, но он отвернулся, неожиданно ушел и начал распекать плотника, который неправильно вбивал гвоздь.
В этот самый миг откуда-то из верхней части дома эхом донесся леденящий кровь вопль.
— Не-е-е-ет! Не-е-е-ет! Оставьте меня!
Я сразу же узнала его.
Все взгляды были направлены вверх, когда я пролетела мимо рабочих и понеслась по лестнице. На пролете одна из актрис попыталась остановить меня, но я оттолкнула ее и продолжила бежать вверх по ступенькам и потом по коридорам второго этажа, стук моих ног был единственным звуком в сверхъестественной тишине, внезапно упавшей на дом.
Незнакомцы отступали с моего пути, давая мне дорогу, прикрывая рты руками, их лица застыли от… Что это? Страх?
— Не-е-ет! Не-е-ет! Не трогайте меня! Пожалуйста! Пусть они меня не трогают!
Голос доносился из будуара Харриет. Я распахнула дверь.
Доггер скорчился в углу, стиснув дрожащие руки перед лицом.
— Пожалуйста, — всхлипнул он.
— Оставьте его! — заорала я на его призраков. — Убирайтесь отсюда и оставьте его в покое!
И я громко захлопнула дверь.
Я стояла совершенно неподвижно и ждала, пока хватало терпения, — секунд десять, полагаю, и потом сказала:
— Все хорошо, Доггер, они ушли. Я их прогнала. Все в порядке.
Доггер дрожал, прикрываясь ладонями и обратив ко мне пепельное лицо с невидящими глазами. Прошло несколько месяцев, может, полгода, с тех пор, когда он последний раз перенес такой сильный приступ ужаса, и я знала, что ему нужно время прийти в себя.
Я медленно подошла к окну и встала там, глядя сквозь морозные узоры. Слева, под непрекращающимся снегопадом, почти скрытые толстым белым одеялом, стояли грузовики «Илиум филмс», словно устраиваясь на зимнюю спячку на исходе угасающего дня.
За моей спиной Доггер тихо и жалобно всхлипнул.
— Опять идет снег, — сказала я. — Подумать только.
В тишине я почти слышала звук падающих снежинок.
— Разве не удивительно, что такое количество снега до сих пор никого не вдохновило написать книгу под названием «Химия снега»?
Позади меня царило молчание, но я не оборачивалась.
— Только подумай, Доггер, обо всех этих атомах водорода и кислорода, соединивших руки и танцующих в хороводе, формируя шестистороннюю снежинку. Иногда они собираются вокруг частички пыли — так написано в энциклопедии, — и тогда имеют неправильную форму. Горбатые снежинки. Представь себе!
Он слегка шевельнулся, и я продолжила:
— Подумай о миллиардах триллионов снежинок и о миллиардах триллионов молекул водорода и кислорода в каждой из них. Интересно, кто написал законы для ветра и дождя, снега и росы? Я пыталась понять, но от этого у меня голова идет кругом.
Я видела отражение Доггера в тройном зеркале трюмо Харриет, когда он медленно поднялся на ноги и выпрямился, безвольно уронив руки вдоль тела.
Я отвернулась от окна, взяла его за руку и подвела спотыкающегося Доггера к украшенной рюшами кровати Харриет под балдахином.
— Присядь, — сказала я. — На минутку.
