— Как ты себя чувствуешь? — спросила я Ниаллу, но мои слова прозвучали как-то фальшиво, как будто мы две старые леди, встретившиеся за чаем.
— Я… ничего… спасибо… — ответила она сквозь стиснутые зубы натянуто-сладким голосом. — А ты?
— Прекрасно, — сказала я, — просто прекрасно.
Я сжала ее руку, и она улыбнулась.
— Гмм, — произнес за моей спиной доктор Дарби, и, когда я повернулась, он уже снял пиджак и закатывал рукава. — Закрой за собой дверь, — велел он.
Я восхищаюсь мужчиной, способным взять на себя руководство, когда женщина действительно в этом нуждается.
Марион Тродд стояла в коридоре, бросая в меня взгляды-кинжалы.
— Извините, если я показалась грубой, — сказала я. — Ниалла мой старый друг и…
— Ну что ж, ладно. Забудь об этом, — отрезала она. — Ты прощена. В конце концов, я вполне привыкла, что меня топчут.
Она развернулась и ушла.
— Не обращай внимания на Марион, — сказал кто-то, выступая в поле моего зрения будто из теней. — Она просто переутомилась.
Это была Бан Китс.
«Переутомилась? Скорее перегнила», — хотела сказать я, но оставила остроту при себе.
— Мои соболезнования насчет мисс Уиверн, — промолвила я. — Должно быть, для вас это ужасно.
Хотя я не планировала, но, произнося эти слова, я осознавала, что выбрала верный тон.
— Ты понятия не имеешь, — ответила Бан, и я поняла, что она говорит правду. Я действительно понятия не имею, но намереваюсь выяснить.
— Хотите чаю? — заговорила я, когда дверь спальни открылась и появилась голова доктора Дарби.
— Скажи Доггеру немедленно прийти, — велел он. — Скажи ему: поперечное положение. И предлежание плечика плода.
— Ладно, — сказала я и пошла — воплощение обеспокоенной оперативности.
— Бегом! — прорычал доктор за моей спиной, и я побежала.
— Поперечное положение, — шепотом повторяла я, несясь по коридору. Поперечное положение. Предлежание плечика плода.
Но где найти Доггера? Он может быть в своей комнате… или на кухне. Он даже может быть в оранжерее или каретном сарае.
Не стоило беспокоиться. Когда я скатилась по западной лестнице, словно чокнутая летучая мышь, Доггер обнаружился в вестибюле, он помогал викарию и Синтии снять верхнюю одежду. Они напоминали уцелевших участников экспедиции в Антарктиду, и сержант Грейвс, стоявший за ними, тоже.
— Началась снежная буря, — хрипел викарий сквозь покрытые снегом губы. — Мы бы замерзли до смерти, если бы сержант на нас не натолкнулся.
Синтия дрожала от явного шока.
Вежливо или нет, я прошептала Доггеру в ухо:
— Ты нужен доктору Дарби в комнате Теннисона. Поперечное положение. Предлежание плечика плода.
Я собиралась побежать по лестнице впереди него, указывая дорогу, но Доггер меня обогнал. Он взлетел по лестнице, будто у него внезапно выросли крылья, и мне пришлось болтаться следом за ним.
Доггер притормозил у двери, только чтобы сказать мне:
— Спасибо, мисс Флавия. Такие вещи иногда происходят довольно быстро. Когда вы мне потребуетесь, я позову.
Я упала в кресло рядом со спальней и коротала время, грызя ногти. После того что показалось мне чередой вечностей, но, вероятно, было несколькими минутами, я услышала, как Ниалла три раза резко вскрикнула, а затем раздалось что-то вроде испуганного всхлипывания.
Что они там делают? Почему мне нельзя посмотреть?
Даффи однажды мне рассказывала, как рождается ребенок, но ее рассказ оказался настолько нелепым, что поверить ему было невозможно. Я взяла на заметку спросить Доггера, но почему-то так и не сделала этого. Сейчас мог быть мой золотой шанс.
Время тянулось, я рисовала на полу концентрические круги носками туфель, когда дверь открылась и Доггер поманил меня пальцем.
— Только на секунду, — сказал он. — Мисс Ниалла устала.
Я осторожно ступила в комнату, глядя по сторонам, как будто оттуда должно было что-то выпрыгнуть и укусить меня, и увидела Ниаллу: она лежала в кровати, опираясь на подушки, и держала в руках что-то, сначала показавшееся мне большой водяной крысой.
Я приблизилась, и на моих глазах оно открыло рот и пискнуло, как резиновая игрушка.
Трудно описать, что я почувствовала в тот момент. Полагаю, смесь глубокого счастья и сокрушительной печали. Я поняла, откуда счастье; откуда печаль — нет.
Она как-то была связана с тем, что неожиданно я перестала быть последним ребенком, плакавшим в Букшоу, и я ощутила, будто у меня похитили какое-то тайное сокровище.
— Как это было? — спросила я, не зная, что еще сказать.
— О, дитя, — ответила он. — Ты понятия не имеешь.
Как странно. Разве не эти же слова произнесла Бан Китс, когда я высказала соболезнования по поводу смерти Филлис Уиверн.
— Красивый ребенок, — неискренне сказала я. — Похож на тебя.
Ниалла взглянула на сверток в своих руках и заплакала.
— О-о-о! — сказала она.
Потом на моем плече оказалась рука Доггера, и меня ласково, но твердо вывели из спальни.
Я медленно подошла к креслу в коридоре и села. Мысли били через край.
Там, за закрытой дверью, была Ниалла с новорожденным. А там, прямо по коридору, тоже за закрытой дверью, была недавно умершая — относительно говоря — Филлис Уиверн.
Есть ли в этом какой-то смысл или это просто дурацкие факты? Живые рождаются от мертвых или это бабушкины сказки?
Даффи рассказывала мне об индийской девочке, которая утверждала, что она — реинкарнация старой женщины, жившей в соседней деревне, но правда ли это? Доктор Ганди определенно так считал.
Есть ли хотя бы отдаленная вероятность, что мокрое создание в руках Ниаллы вмещает душу Филлис Уиверн?
При мысли об этом я вздрогнула.
Тем не менее должна признать, что из этих двоих мертвая Филлис Уиверн интереснее.
Если уж совсем честно,
Было время, вскоре после последнего визита Ниаллы в Букшоу, когда я начала беспокоиться о своей очарованности мертвыми.
После некоторого количества бессонных ночей и путаницы снов, включающих усыпальницы и ходячие трупы, я решила обсудить это с Доггером, который выслушал меня молча, как всегда, и только время от времени кивал, полируя отцовские сапоги.
— Это неправильно, — договорила я, — находить удовольствие в мертвецах?
Доггер окунул краешек салфетки в баночку с ваксой.
— Помнится, человек по имени Аристотель однажды сказал, что мы находим радость в созерцании вещей, подобных мертвым телам, которые сами по себе причинили бы нам боль, потому что в них мы переживаем удовольствие познания, которое боль перевешивает.
— Правда он так сказал? — переспросила я, обвивая себя руками.
