Немало времени ушло у него на изучение и заучивание наизусть служебной инструкции, которая висела на стене рабочей комнаты и снаружи на двери, чтобы посетители были осведомлены о правах и обязанностях сторожа. Когда Филя впервые взял документ в руки, он решил, что это шутка, но строгий голос начальника в телефонной трубке мгновенно отрезвил его: «Наизусть. Обязательно. В чрезвычайных ситуациях этот текст должен быть воспроизведен слово в слово, знак в знак, иначе может случиться непоправимое». Филя не отважился спросить, что это за возможные чрезвычайные ситуации и что непоправимое может случиться, если он, сторож, пропустит хоть слово, хоть знак в инструкции. Впрочем, подумал Филя с присущим ему разумным смирением, не всегда и не сразу открывался людям смысл того, что сообщал им Всевышний; прошли столетия, прежде чем слова Его прояснились до глубины глубин, да и то даже сейчас находятся люди, готовые оспаривать смысл Откровения…
Помолясь, он положил перед собой инструкцию и стал переписывать ее от руки – так лучше запоминалось. Операцию пришлось повторить около ста раз, прежде чем текст врезался в мозговое вещество так, что это подтвердило даже рентгеновское исследование. Рентгенограмму мозга с текстом инструкции Филя повесил на стену рядом с оригиналом, который гласил:
«Те не питто 76 фаллос коттаю анно 321 лютеллия старз номо эт коттаю сола коль амиле 90 тристия уллла глосса и са не тор края 55 у эстер те фил куннилингус аннобох опали 43-67 мув афалли аберрок не 14 -03 фелляция кормляю стелла нежная прописью вулли лютер вертерог 2313/89 ан комали гумер миролохи с правой резьбой аморе 09870 паллонай бехер 23-й и далее ли когда адорате рох глосса финита».
После этого ему прибавили жалованье и стали привлекать к некоторым работам во дворе, между главными воротами и производственными корпусами живодерни, из которых, как ни прислушивался Филя на всякий случай, не доносилось никаких звуков.
Любопытствующие донимали редко и, как правило, поодиночке, но раза два или три к приемной в Филином доме стекались ни с того ни с сего сотни людей, требовавших ответить, куда вдруг запропали их родные и близкие. Иные даже приносили одежду и продукты – передачи, словно в тюрьму. Действуя по инструкции (лютер вертерог и не питто 76), Филя с бесстрастным лицом принимал посылки и, как предписывалось (куннилингус аннобох опали 43-67), регистрировал письменные – только письменные – запросы о судьбе якобы пропавших без вести граждан. Среди просителей оказался однажды и его отец, который, после долгих извинений, попросил сына выяснить хоть что-нибудь о судьбе жены – Филиной матушки.
- Конечно, папа, – заверил его Филя. – Мне ведь даже предписано: комали гумер миролохи. Я постараюсь, даю тебе слово.
Однако вскоре поток посетителей иссяк так же внезапно, как и возник.
Филя позвонил отцу, но ему ответил незнакомый голос: «Такие здесь больше не проживают». Поколебавшись, Филя не стал сообщать об этом начальству. В ту ночь слепой пес ни с того ни с сего завыл в голос. Перепуганный хозяин спросонья швырнул в собаку башмаком, и пес умолк.
А после того, как и священник сменил место жительства, Филя впервые подверг себя самобичеванию. И хотя, вопреки ожиданиям, эта процедура не доставила ему ни удовольствия, ни облегчения, он несколько часов безостановочно и остервенело лупцевал себя по голому телу грубой веревкой, пока от усталости не потерял сознание. Очнулся он оттого, что слепой пес принялся зализывать его раны.
Работы во дворе, как правило, ограничивались уборкой территории от теней. Старший по команде сухо объяснил Филе, что иногда тем, кого сюда доставляют, приходится часами ждать своей очереди в цех. И так уж получалось, что, невзирая на погоду и время суток, на чистом гладком бетоне оставались тени ожидающих. Малоизученный, но естественный физико-химический эффект. Рабочие поливали бесформенное сизое пятно водой и, вооружившись скребками и метлами, удаляли тени с бетона. Некоторые тени так глубоко въедались в поверхность площадки, что их приходилось поливать бензином и сжигать, после чего оставалось лишь хорошенько поработать метлой, стараясь не размазывать черные хлопья по площадке, и окатить это место водой из шланга.
По очертаниям теней Филя пытался понять, кому они принадлежали, но удавалось это редко. Толпа оставляла огромное пятно смешавшихся теней, и лишь в тех случаях, когда кто-нибудь отбивался от стада, можно было разобрать очертания теленка, козы или даже человеческой руки с растопыренной пятерней. Пятерня удивила Филю, но старший по команде скучливо напомнил об инструкции и добавил, что «все это скоро, слава Богу, кончится».
Что он имел в виду, старший не объяснил, но Филя и сам давно заметил, что транспортов на базу приходит все меньше, а дым из трубы иногда вьется тонкой струйкой…
В тот день, когда Филю в очередной раз – и, как всегда по телефону, – вызвали на уборку теней, работать ему пришлось в одиночку. Он довольно быстро управился с небольшим бесформенным пятном и уже собирался возвращаться к себе, как вдруг внимание его привлекло сизое пятно метрах в пятнадцати- двадцати от входа в цех. Вскинув метлу и скребок на плечо, он приблизился к оторвавшейся тени. Под навесом серебрились канистры с бензином. Спички… Филя хлопнул себя по карману: спичек у него не было. То есть они были, но в доме, потому что обычно эту нехитрую операцию выполнял старший по команде. Что ж, придется сходить за спичками. Но ноги не слушались. Он остановился в двух шагах от тени, по инерции думая о спичках, – у его ног распласталась тень молодой женщины со спелыми бедрами, в балахоне на голом теле и с родинкой там, где…
Он присел на корточки, осторожно положив рядом с собой метлу и скребок, и коснулся тени руки той, которую когда-то все называли Лизеттой. От жары в глазах у него потемнело. С трудом выпрямившись, он подхватил инструменты и, пошатываясь, убрался домой, где первым делом сунул голову под кран с холодной водой.
Кое-как поужинав, он перечитал инструкцию, но, так и не уяснив, что он должен предпринимать в подобных случаях, лег на кровать и стал ждать телефонного звонка. Сведя брови на переносье и сжав губы, он ждал звонка, тогда как по инструкции это он сам должен был доложить начальству об отбившейся тени и получить вместе с выговором дальнейшие инструкции. Но наступил вечер, вспыхнули фонари и прожекторы, а звонка так и не было.
Выглянув в окно, Филя хорошо различил застывшую на белой поверхности площадки тень Лизетты. Вспомнил: когда он коснулся ее, пальцы ощутили тепло. Бетон в солнечные дни сильно нагревался и долго удерживал тепло.
В вышине прогрохотало. Быстро приближался грозовой фронт, и Филя, привычно помолившись, с печальной улыбкой подумал о ночном ливне, лег и уснул.
Утром он не нашел завтрака на кухонном столе. Но зато тень нисколько не пострадала от обвального дождя, бушевавшего всю ночь. Бормоча инструкцию строка за строкой, Филя осторожно коснулся тени лизеттиной руки. Она была теплая. И ему показалось, что она сделала такое движение, будто хотела ответить рукопожатием. Почудилось, конечно. Искушение…
Но в том, что это была именно Лизетта, он уже не сомневался. Это лицо, балахон, красивое место между грудями, эта родинка…
Филя проговори вслух инструкцию с начала до конца еще раз и вдруг понял, что в тексте сокрыт некий тайный смысл, который можно выявить, убрав, например, цифры и расставив слова в другом порядке. Но каков должен быть этот порядок? Какому закону он должен подчиняться? Гармонии небесных сфер? Здесь, на живодерне, куда, выходит, привозили и людей… И еще он понял, почувствовал, что даже если ему и удастся выполнить эту операцию, тексту будет недоставать двух или даже трех слов, которые в нем просто-напросто отсутствовали. И где их взять, если их не было в тексте? Быть может, они содержатся в каком-нибудь другом тексте? Например, в словообильных житиях святых? Или даже в тех, которые сохранились в его памяти со школьных лет? С детства? А вдруг – эта мысль едва не парализовала его – ему придется самому придумывать эти недостающие слова? Но ведь слов в мире не меньше, чем мух…
От волнения он взмок.
Стараясь обрести душевное равновесие, он решил обойти территорию базы. На это понадобилось не так много времени, как ему сперва представлялось. Здание канцелярии было абсолютно пусто – ни стула, ни забытой бумажки, ни закатившегося в угол огрызка карандаша. Главные и задние ворота были заперты,
