Кардамон рассказывал ей о своем красивом доме в Чудове, о доме без хозяйки, и демонстрировал светящийся галстук. Это был самый обыкновенный галстук, но в темноте на нем загоралось изображение сисястой Маргарет Тэтчер. Вовка кормила его своим любимым лакомством — макаронами с сахаром.
Но вскоре Кардамон перестал приезжать на кордон. Вовка по-прежнему занималась хозяйством и мыла полы, хотя с каждой неделей это требовало все больше усилий: живот рос и рос, а потом ребенок стал толкаться. Невестка Никулиных, фельдшерица, расспросила Вовку обо всем и сказала, что та на девятом месяце, то есть скоро ей рожать. «А кто отец?» – спросила она. «Кардамон», – ответила Вовка. Никулина захохотала и ушла.
Щелевая старуха Багата однажды пригнала откуда-то ржавый лязгающий автобус с грязными занавесками на окнах. Вовка не знала, как Багата стала владелицей автобуса: то ли купила, то ли выменяла. Кресла в автобусе были сняты, летом они возили в просторном салоне сено для коровы, которое заготавливали на лесных полянах, а осенью — картошку с дальнего огорода. Вовка научилась управлять автобусом не хуже Багаты.
И вот однажды вечером она погрузила в автобус пуховую перину, два стеганых одеяла, две подушки, четыре льняные простыни, четыре наволочки в клеточку, три махровых полотенца, зимнее пальто с песцовым воротником, красивое платье – красное с золотым, болотные сапоги – пригодятся, два ковра, а еще мясорубку, три кастрюли больших и две маленьких, две сковородки – каждая с добрую бабью задницу, медный таз для варенья, телевизор, пять коробок макарон, мешок сахара-песка, десять кило гречки-ядрицы, две трехлитровых банки вишневого компота, завернутых в детское одеяльце, самогонный аппарат из нержавейки, два охотничьих ружья с запасом патронов, швейную машинку, топор, топорик и колун, пятьдесят фунтов овечьей шерсти, пуд меда, пяток битых кур, живого кабанчика в мешке, а еще много шкур – лисьих, бобровых, волчьих, енотовых, ондатровых, надела стринги, кольцо с синим камнем, сунула в карман стеклянный шар со снегом, заколотила дом — хватило девяти гвоздей — и подожгла его, а потом бросила в рот вишенку, села за руль и поздно вечером покинула Семнадцатый кордон.
Она делала только то, что должна была делать. Она ничего заранее не обдумывала, просто однажды вечером заколотила гвоздями и подожгла дом, села в автобус и отправилась в Чудов. Ей не приходило в голову, что она может не отыскать Кардамона. Не думала она и о том, как ее встретит Кардамон, который ничего не знал о ее беременности. Они ни разу не произнесли слово «любовь», но ребенок был от Кардамона, и этого Вовке было достаточно. Она отправилась к Кардамону, отцу ее будущего ребенка, чтобы стать хозяйкой в его красивом доме, готовить макароны с сахаром, скрести ножом полы, переползая на четвереньках из комнаты в комнату, а по воскресеньям курить трубку на веранде и разглядывать окрестности в театральный бинокль.
Она не знала дороги, поэтому заплутала, но к ночи все-таки добралась до Чудова. Поставила автобус в проулке, накормила поросенка вареной картошкой, выкурила трубку и легла спать на полу в обнимку с «браунингом», завернувшись с головой в овчинный полушубок.
Утром, прежде чем начать поиски Кардамона, она зашла в магазин, чтобы купить что-нибудь на завтрак. Протянула кассирше пятисотрублевку, та сунула ее в какую-то коробочку и позвала хозяина, жилистого мужчину в очках, и они вдвоем, продавщица и очкарик, набросились на Вовку, завернули ей руки за спину и отвели в милицию. Вовка попыталась брыкаться, но продавщица врезала ей по носу — пошла кровь.
Начальник милиции Пан Паратов (вообще-то его звали Пантелеймоном Романовичем) выслушал очкарика, потом протянул Вовке носовой платок – «Утрись!» – и велел выложить на стол все, что было в карманах. Вовка выгребла из карманов три пятисотрублевки, стеклянный шар со снегом, непочатый тюбик губной помады, трубку-носогрейку, спички, складной нож, ключи от автобуса, несколько пуговиц вперемешку с фасолью и пшеницей.
Когда начальник милиции выгнал продавщицу и заведующего, Вовка села на стул, широко расставив ноги, и сказала, что хотела бы покурить. Пан Паратов позволил ей закурить и спросил, знает ли она о том, что изготовление и сбыт фальшивых денег влечет за собой ответственность по статье 186-й Уголовного кодекса Российской Федерации и карается тюремным заключением на срок от пяти до пятнадцати лет.
- Это еще на хера? – удивилась Вовка. – В тюрьму-то за что?
От нее пахло дешевой парфюмерией, бензином и чем-то щемяще-женским. Она не понимала, что происходит, но держалась спокойно. Невозмутимая брюхатая богиня с плоским носом и чуть гнусавым голосом.
Пан Паратов сел рядом и стал ее расспрашивать. Вовка отвечала с достоинством, рассказав о Багате, Сужилине и Кардамоне. Ей нечего было скрывать: она приехала к отцу своего будущего ребенка. Она приехала к Кардамону, чтобы мыть полы в его доме и курить трубку на веранде. Ждет он ее или не ждет — это не важно. А важно то, что у нее ребенок, а детей просто так, ни с того ни с сего, не заводят. Рассказывая о Кардамоне, она не забыла упомянуть о его умопомрачительном галстуке со светящейся сисястой бабой.
Услышав про галстук, Пан Паратов хмыкнул, вызвал своего заместителя, капитана Черви, и приказал ему притащить в милицию гражданина Горибабу, который живет со Скарлатиной. И обыскать дом Скарлатины сверху донизу, от чердака до подвала. И допросить всех в доме, включая собаку, кошку и зубную щетку. И сказать Скарлатине, что никто Горибабу в камере кормить не собирается, так что пусть сама носит ему еду, если хочет. А потом велел принести чаю и печенья для Вовки.
Вскоре в милицию доставили Илью Григорьевича Горибабу, маленького лысоватого мужчину с вислыми щечками и острым носиком, а заодно и небольшой чемоданчик с фальшивыми пятисотрублевками, найденный на чердаке. Горибаба отказался узнавать Вовку, стал кричать, что знать ничего не знает ни про эту брюхатую шалаву, ни про лисьи шкуры, ни про фальшивые деньги, расплакался и сказал, что фальшивые деньги ему подбросили, а он не смог удержаться, и готов на коленях просить прощения у Российской Федерации…
- Ты просто не ожидал, что она сюда с твоими бумажками заявится, – сказал Паратов. – Ну не везет же Скарлатине! Не везет!
Лиду Самарину, продавщицу, прозвали Скарлатиной из-за вздорного характера и лающего голоса. Она трижды побывала замужем, и все ее мужья уходили от нее в тюрьму — кто за драку с членовредительством, кто за воровство. Родила сыновей-близнецов, которых тоже посадили: в армейской казарме они изнасиловали и убили сослуживца. Скарлатина не верила, что ее сыновья могли изнасиловать мужчину: «Да они даже яиц не ели, потому что они из куриной жопы!» С Горибабой она прожила два года — и на тебе.
Пан Паратов посмотрел на бледную Вовку и приказал вывести Горибабу. Но тот, проходя мимо Вовки, вдруг с воплем бросился на нее, схватил за волосы, замахнулся — Пан Паратов едва успел схватить его за руки.
Горибабу отволокли в камеру, находившуюся на втором этаже, и заперли.
Вовка сидела на стуле, враз осунувшаяся, но спокойная.
- Ты его так любила? – спросил Паратов. – Кардамона этого? Тебе кто-нибудь говорил, что ты красивая? Что у тебя глаза и все такое?
- Ничего вы, дяденька, не понимаете, – сказала Вовка.
- А тогда дом зачем сожгла?
Вовка только пожала плечами.
Пан Паратов вернул ей все, что было у нее в карманах, кроме фальшивых денег и складного ножа, и сказал, что отведет ее в больницу. Она кивнула.
- Только сперва мне надо это самое, – сказала она. – Очень надо.
Пан Паратов взял в дежурке ключ и отвел Вовку в туалет. Чтобы попасть в туалет, надо было выйти на крыльцо и открыть соседнюю дверь.
- Вы чего же, и преступников сюда водите? – спросила Вовка.
- Перед унитазом все равны, – сказал майор. – Ты там не долго.
Вовка не знала, что такое унитаз, – в деревне ходили на лопату, – и промолчала.
В больнице ее переодели, накормили и поместили в палату с Нюрой Дранкиной. Нюра стала
