– Шестьдесят тысяч... – Эсмеральда замотала головой. – Это ж можно что хочешь... шоколада накупим... сигарет, шмоток... я себе туфли на каблуках куплю... и стринги!
– А я – парик, – сказала Рита. – Видела в Каменных корпусах парики? “Чикаго” – седой, шикарный... усраться и не жить, а не парик!..
– И я парик, – сказала Эсмеральда. – И свадебное платье...
– Я с тебя ссусь, подруга! – сказала Рита. – Платье тебе зачем? Оно ж белое! Ты его где носить будешь?
– Где захочу, там и буду! – надулась Эсмеральда. – Мои деньги!
– Ну ладно. – Рита встала. – Пойдем, пока магазин не закрылся. Ты только деньги сразу все не показывай, поняла?
– Что я, дура, что ли? – обиделась Эсмеральда.
Рассовав добычу по карманам, они двинулись к площади, где стояли Каменные корпуса – так в Чудове испокон веку называли торговые ряды. Эсмеральда ставила ноги тесно, бедро к бедру, чтобы припрятанная пачка денег не выпала из трусов, и проклинала себя за то, что надела юбку, а не джинсы.
В детдом они вернулись с покупками. Продавщицы в Каменных корпусах поначалу заворчали: “А откуда у вас такие деньги?” – но на помощь девчонкам пришел хозяин – Тамаз. Он цыкнул на теток, назвал Риту красавицей, Эсмеральду – принцессой и велел отпустить им все, что ни пожелают. Они купили два седых парика “чикаго” из искусственных волос по пять тысяч рублей за каждый, подвенечное платье за двенадцать тысяч, стринги – красавица черные, а принцесса – красные, туфли на высоких каблуках, много-много носовых платков с котятами и цветочками – для девчонок, нянечек и поварих, два фена, два набора косметики, пятьдесят тюбиков губной помады и столько же флакончиков лака для ногтей, накладные ресницы, часики и солнечные очки, а еще – несколько коробок шоколадных конфет, вареной и копченой колбасы, баночку красной икры, кучу леденцов на палочке, две коробки жевательной резинки, трехлитровую банку маринованных огурцов, пять банок шпротов, три бутылки коньяка “Наслаждение полетом”, пять бутылок шампанского, пять бутылок вина в красивых бутылках в форме скрипки и четыре блока сигарет.
– И бокал, – сказала Эсмеральда. – Вон тот, узенький.
– На хера тебе бокал? – зашипела Рита.
Но цыганка уперлась. Взяли и бокал.
Они отказались от помощи Тамаза, купили две клетчатые хозяйственные сумки и с передышками дотащили все это добро до детдома. На их свист прибежали овцы, которые помогли затащить сумки в комнату – по пожарной лестнице, через окно, чтобы не попасться на глаза носатой Кукурузе – строгой картавой воспитательнице, которая умела выводить детдомовцев на чистую воду.
Раздав овцам жевательную резинку, Рита предупредила старших:
– После отбоя все в Башню – оттянемся по полной. Мы угощаем. Только мы хлеба не купили, надо натырить в столовке. И возьмите с собой кружки.
– Пацанов зовем? – деловито поинтересовалась Ленка Гвоздь.
– Только своих.
Башню из красного кирпича построили давно, лет сто назад. Когда-то она служила водокачкой, теперь стояла заброшенная и заколоченная в углу двора, у забора, окруженная зарослями бузины. Детдомовцы любили собираться компаниями на самом верху Башни, под крышей, – там была площадка, где когда-то стоял огромный чан с водой. Когда чан убрали, образовался страшный провал, но мальчишки натаскали жердей, досок и закрыли дыру. Здесь курили, выпивали, играли в карты, трахались, болтали.
После ужина Большая Рита и Эсмеральда выгнали всех из спальни – нужно было разобрать покупки. Сложили напитки и еду в одну сумку. Примерили туфли – великоваты, но это ничего, попробовали помаду и вино. Эсмеральда решила взять в Башню платье. Рита откупорила коньяк, и они отпили по глоточку.
– Ритка, а вдруг узнают? – Эсмеральда открыла окно и закурила. – Что тогда скажем?
– Ты мне лучше скажи, что ты со старухой сделала?
– Это не я, – сказала цыганка. – Она сама. Упала с кресла и тюкнулась об угол. Виском.
– Честно?
– Ключ и замок. – Эсмеральда понизила голос. – А директор?
– Директор... – Рита тяжко, по-бабьи вздохнула. – Директор как директор. Ты, главное, не болтай. Спросят про деньги – нашли...
– Ну да! Шли, шли и нашли... глупость какая-то...
– Ну и что, что глупость? По телевизору говорили, как один мужик нашел на улице мешок, а в нем – сто тысяч. А мы чем хуже? У нас тут тоже улиц полно. Говори и говори одно и то же – поверят. А если что, наши скажут, что мы были здесь. Ты, главное, не проболтайся. И не бойся.
– А призраки? – шепотом спросила Эсмеральда. – Помнишь, в том кино... Там один мужик жену убил, и она ему в роли призрака стала являться...
– А мы с тобой жену не убивали, – усмехнулась Рита. – Ладно, пойдем “Анжелику” смотреть.
Детдомовские девчонки обожали “Анжелику – маркизу ангелов” и поголовно были влюблены в хромого графа де Пейрака. Но сейчас Эсмеральде было не до кино.
– Как хочешь, – сказала Рита. – Только не пей больше – развезет.
Эсмеральда надела стринги, наклеила накладные ресницы, подвела глаза, накрасила губы, глотнула коньяка, сунула в карман пачку денег и спустилась во двор.
Она была взволнована не столько смертью директора и его матери, сколько деньгами. Она давно мечтала об этом платье и об этих туфлях, молила Бога о чуде, и вот в руках у нее вдруг оказались большие деньги, и за несколько минут она осуществила все свои мечты. А деньги еще и остались, много денег, и теперь она могла съездить в Москву, где в мавзолее лежит Ленин, сходить в ресторан и познакомиться с каким-нибудь артистом... Или сесть на пароход и отправиться в Индию, где пальмы, цветы, веселые танцующие люди и пляшущие слоны, где божественный Амриш Пури...
Эсмеральда была не такой, как другие детдомовцы: писала стихи, рисовала, много читала, причем читала книги серьезные, взрослые, например, Флобера. Ей нравилась та сцена в “Госпоже Бовари”, когда ученик аптекаря Жюстен поднимался на второй этаж и замирал на пороге спальни, а госпожа Бовари, не смущаясь его присутствием, занималась своим туалетом: “Первым делом она вытаскивала из волос гребень и встряхивала головой. Когда бедный мальчик увидел впервые, как кольца ее волос раскрутились и вся копна спустилась ниже колен, то это было для него нечаянным вступлением в особый, неведомый мир, пугающий своим великолепием”. Сидя перед зеркалом с полуприкрытыми глазами, Эсмеральда воображала, как она вытаскивает гребень из своих густых длинных волос, и они, раскручиваясь, обрушиваются на ее голые плечи и стекают на грудь и спину, а прекрасный юноша с замирающим сердцем любуется ее волосами, ее кущами, их пугающим великолепием...
У всех людей, думала Эсмеральда, есть тайные имена, настоящие, о которых они не догадываются. Она называла Риту Королевой Марго, директора детдома – капитаном Сильвером, а себя – Эммой. Она была Эммой Бовари, хотя и оставалась при этом Эсмеральдой Кузнецовой, и эта двойственность волновала, восхищала и даже немножко пугала ее.
В особую тетрадку она выписывала замысловатые выражения, которые встречала в книгах и которые вызывали у нее восхищение: “доверьте свою скромность моей чести”, “заронить сомнение”, “ты ниспослана мне небом” или совсем уж потрясающее – “она была прекрасна, как утренняя заря”.
Она мечтала стать актрисой или хотя бы писательницей. Дважды уходила из детдома с твердым намерением – не возвращаться. Бродила по лесу до позднего вечера – и возвращалась. Как ни мечтай, как ни фантазируй, а свобода – это деньги. Деньги, деньги...
Эсмеральда вдруг спохватилась: деньги! Их нужно было спрятать, эти десять тысяч, а она таскает пачку купюр в кармане... Она быстро перебрала в уме все известные ей тайники – в спальне, в кладовке под лестницей, на чердаке, в Башне, но ни один не годился: все эти тайники были известны Рите. Эсмеральда спряталась за кочегаркой и засунула купюры в лифчик – пять тысяч в одну чашечку, пять – в другую.
Оглянулась – никого. Только в качалке горел свет.
