обследовав кровать, я обнаружил, что дерево ножек лопнуло вдоль волокна и они просто развалились пополам, оставалось только стянуть их веревкой, как накладывают шину на переломанные человеческие ноги, я постарался, как мог, затем оделся и вышел на лестничную площадку.
внизу меня поджидала домовладелица.
– я встретила на лестнице уличную женщину, мистер Буковски. без сомнения, эта особа уходила от вас. я слишком хорошо знаю всех своих постояльцев.
– а куда деваться, моя госпожа, – отозвался я и выскочил на улицу.
первым делом я заглянул в бар. выпивка пошла удачно, но кровать никак не хотела покидать мой мозг, «чудно, – подумал я, – человек, который хочет убить себя, беспокоится о сломанной кровати», но я действительно беспокоился, поэтому, приняв еще чуток, вернулся домой, хозяйка опять поджидала меня.
– мистер Буковски, вам не удастся одурачить меня вашими веревками! вы сломали кровать! кошмар! должно быть, произошло нечто грандиозное прошлой ночью, раз не выдержали все четыре ножки у кровати!
– я извиняюсь, – забормотал я. – я не могу заплатить за кровать, я потерял место официанта, а все мои рассказы, посланные в «Харперз» и «Атлантик мансли», вернулись обратно…
– ну что ж, тогда мы выдадим вам новую кровать!
– новую кровать?
– да, Лайда сейчас собирает ее.
Лайла – восхитительная мулаточка – работала горничной, я видел ее всего пару раз. она обычно выходила в день, тогда как я в это время, по обыкновению, заправлялся в баре.
– так может, я пойду тогда к себе наверх? я очень устал.
– да, я не сомневаюсь, что вы совсем выбились из сил.
мы стали подниматься по лестнице вместе, прошли мимо матерчатого плаката, растянутого на стене, надпись гласила: «Господь благословил этот дом».
– Лайла! – позвала хозяйка, когда мы почти поднялись.
– ну?
– как там у тебя с кроватью?
– о, блин, эта хрень задолбала меня! не могу никак вставить последний болт! отверстия не совмещаются!
мы подошли к моей двери, и тут меня скрутило.
– дамы, прошу прощения, – еле-еле выговорил я, – но мне необходимо отлучиться ненадолго.
я шмыгнул в туалет и выдавил из себя протяженную, но очень твердую пиво-водочную-вино- вискарную какашку – невероятная вонь! смыв с глаз долой все это дерьмо, я вернулся в свою комнату, на подходе я услышал заключительную возню с моей новой кроватью, и потом раздался смех хозяйки, к нему присоединился смех горничной, они обе просто заливались хохотом, когда я вошел в комнату, смех тут же прекратился, лица их были очень строгими, я бы даже сказал, разгневанными, моя очаровательная мулаточка выскочила в коридор, и оттуда снова послышался ее заливистый смех, хозяйка тоже направилась к выходу, остановившись в двери, она взглянула на меня и произнесла:
– старайтесь держать себя в рамках, мистер Буковски. у нас здесь задерживаются только приличные люди.
она медленно закрыла за собой дверь, и я остался один на один со своей новой кроватью, она оказалась железной! недолго думая, я разделся догола и влез между новых простыней моей новой кровати, за окном разливалось полуденное филадельфийское жаркое небо, я натянул благоухающую простыню до самого подбородка и провалился в сон – одинокий, покойный, миролюбивый, слегка удивленный случившимся чудом. И это было здорово.
Уважаемый мистер Буковски!
Как-то в интервью Вы сказали, что начали писать в 35. А чем Вы занимались до этого?
Э. Р.
Уважаемый мистер Э. Р.
Не писал.
Мэри уже испробовала все свои прихваты, так ей не хотелось уходить этой ночью, сначала она вышла из ванной, зачесав волосы на одну сторону.
– о, гляньте! – выкрикнул я, наполняя свой стакан винищем. – шлюха! ты шлюха гребаная!
затем она появилась с накрашенными губами, яркая, жирная помада.
– вот-вот! шлюха-потаскуха гребаная!
я завалился на кровать и закурил, ополовиненный стакан покачивался на ночной тумбочке, босой, в грязной майке и трусах, которые не менял уже несколько недель.
и вот она подошла и встала передо мной.
– ТЫ САМАЯ ГРЯЗНАЯ КРЫСА ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ!
– аха-ха-ха-ха-ха-ха! – закатился я в ответ.
– ну, я ухожу!
– это меня нисколько не волнует. Я обеспокоен совсем другим.
– чем это?
– не хлопай дверью, когда будешь уходить, я устал от дверного грохота, попробуй только хлопнуть дверью, и я порву тебе очко.
– кишка тонка!
она шваркнула дверью так, что меня чуть не парализовало, когда стены перестали сотрясаться, я поднялся с кровати, осушил свой недопитый стакан с винищем и бросился к двери, одеваться времени не было, она услышала, что я открываю дверь, и кинулась бежать, но туфли-то у нее были на высоченном каблуке, я настиг ее на лестничной площадке, скрутил и влепил наотмашь пощечину, она заорала и, брякнувшись оземь, покатилась по ступенькам, последнее, что я увидел, – как взметнулись ее прекрасные длинные ноги в нейлоновых чулках, «господи, что я творю!» – подумалось мне тогда, но обратного пути не было, я отвернулся и медленно побрел к своей двери… открыл, вошел, закрыл, сел и налил, с лестницы доносился плач, затем послышались звуки открываемой двери.
– что случилось, дорогуша? – спросил женский голос.
– он ударил меня! мой муж ударил меня! (МУЖ!!!)
– ох, бедняжка, давай я помогу тебе подняться.
– спасибо.
– и что ты собираешься сейчас делать?
– не знаю, мне некуда идти. (ЛЖИВАЯ СУЧКА!!!)
– послушай, сними комнату на ночь, а когда он уйдет на работу, ты вернешься к себе.
– НА РАБОТУ?! – взвизгнула Мэри. – на работу! да это уебище не работало и дня в своей поганой жизни!
мне стало невыносимо смешно, так смешно, что я просто не мог сдержаться, я уткнулся лицом в подушку, чтобы Мэри не могла слышать мой хохот, когда же я наконец угомонился и расстался с подушкой, на лестнице уже никого не было.
Мэри появилась через пару дней, у меня ничего не изменилось – грязные трусы и мрачное настроение, она же, наоборот, вырядилась во все самое лучшее, полная решимости бросить меня, она старалась всем своим видом показать, что же я теряю.
– все, на этот раз я не вернусь! и я не шучу, шутки кончились! извини, но я больше не могу жить с таким ублюдком.
– а ты – шлюха, и больше ничего, гребаная шлюха…
– конечно шлюха, а иначе я бы и не жила с тобой.
– ух ты! а ведь я никогда не думал об этом.
– ну так подумай.
я наполнил свой стакан и заявил:
– в этот раз я провожу тебя и сам открою и закрою за тобой дверь – и, как говорится, скатертью дорожка, так ты уже уходишь, моя дорогая?
